Дуэль в Кабуле - Михаил Гус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Письмо это было ответом на отчаянное письмо Виткевича, которое он написал после неожиданной кончины Сухтелена.
В эту минуту кто-то постучал.
Входная дверь стукнула, за нею вторая, на пороге показался Зан.
Он пришел, чтобы узнать, как прошла первая встреча Виткевича с Перовским, и рассказать, что и у него самого также перемены: новый военный губернатор положил учредить при оренбургском военном училище музей местной природы, истории и этнографии и предложил Зану быть его устроителем и хранителем.
Виткевич, в свою очередь, поделился с Заном теми предположениями и предложениями, какие сделаны были Перовским.
— А помнишь, Ян, как ты говорил: «Все наши планы лопнули. Дай бог, чтобы все это кончилось без беды».
— Слава богу, ошибся я. Все хорошо, что хорошо кончается: Перовский не на погибель нашу приехал. Дела теперь пойдут отлично!
5
Перовский, принимая назначение в Оренбург, обещал императору Николаю, что не позже, чем в 1840 году, овладеет Хивой и положит конец разбойничьим набегам на русскую торговлю. Проекты походов на Индию он считал несбыточной фантазией, да и не видел никакой надобности в таких сказочных замыслах. Русская торговля через Среднюю Азию и Афганистан с Китаем, Индией принесла бы России неизмеримо более выгод, считал Перовский.
Поэтому Перовский просил Карелина ускорить подготовку экспедиции на Каспий для сооружения форта и приказал приступить к сооружению линии укрепления к востоку от реки Урал.
Виткевичу Перовский поручил еще тщательнее собирать и изучать материалы о политических отношениях ханств Средней Азии между собой и со странами, лежащими к югу от Аму-Дарьи, а также неослабно следить за ходом политических действий Англии в Индии, Афганистане, Персии.
Деятельность Перовского, не осталась незамеченной на берегах Темзы.
Секретный Комитет Ост-Индской компании в Лондоне был согласен с мнением Политического департамента в Индии, что было очень полезно убрать Перовского из Оренбурга. А добиться этого было бы возможно, если бы удалось серьезно скомпрометировать его в глазах Николая. Это и было поручено Евангелической миссии в Оренбурге.
В свою очередь и Генс в одном из первых докладов Перовскому изложил материалы, собранные Пограничной комиссией о Евангелической миссии и, в частности, о связи купца Деева с «миссионерами» в Оренбурге. Перовский спросил, как поступили с Деевым.
— Он в столице, его с собой взял Голубов, — ответил Генс.
Перовский задумался, затем сказал:
— Не будем его пока трогать, он своими действиями поможет нам накрыть святых проповедников с поличным. А какого вы мнения, Григорий Федорович, относительно того, чтобы послать и нам своего лазутчика в Бухару?
— Давно к этому подбирались, ваше превосходительство! — воскликнул Генс. — На примете у меня два человека для этого: Демезон и Виткевич.
— Демезон? Кто таков?
— Учитель татарского языка в нашем кадетском корпусе, смелый, энергичный офицер…
Перовский решил, что окончательный выбор еще успеется, так как с посылкой человека в Бухару нельзя торопиться: надобно тщательно все продумать и подготовить.
6
18 сентября в Оренбург приехал Пушкин и остановился в доме у своего давнишнего приятеля Перовского.
Он приехал, чтобы разыскать стариков, которые видели и помнили Пугачева.
Перовский свез Пушкина в село Верды, где он и нашел старуху, современницу грозного Емельяна, знавшую его. Вернувшись в Оренбург, Пушкин посетил музей при военном училище. Крайне польщенный Зан с радостью показывал свои богатства другу Мицкевича…
На особом столе прямо против входа в музей лежала огромная кость — часть черепа доисторического ископаемого животного.
По сторонам главного зала стояли куклы в человеческий рост в национальных одеждах: мордовка, калмычка, казашка в платьях замужних женщин, две девушки — киргизка и казачка, калмык в казацком мундире и сибирский шаман. На стенах развешаны были кольчуги, седла, чепраки, одежда, сшитая из рыбьих пузырей.
Пушкин внимательно рассматривал все выставленное, изредка задавая короткие вопросы: кто рыбью сорочку носит? Откуда кольчуги?
Около портрета альбиноса с розовыми глазами, длинными белыми волосами, распущенными по плечам, и длинными бакенбардами Пушкин задержался. Под портретом написано было имя альбиноса: Варлей, родом из Лондона.
— А этот как к вам попал?
Зан объяснил, что альбинос был в Оренбурге в 1831 году и подарил свой портрет и прядь волос — они лежали у портрета в ящике под стеклом.
— Я знавал этого человека, — сказал Пушкин, — встречал его у английского посла…
Он не успел докончить, как растворилась дверь и вошел Виткевич. Увидев незнакомого господина во фраке, с цилиндром и тростью в руках, он остановился.
Обернувшись на шум, Зан сказал:
— Входи, входи, Ян.
А Пушкину пояснил:
— Виткевич, портупей-прапорщик, прибыл сюда из Вильно и находится здесь не своею волею вот уже десятый год. А это, Ян, господин Пушкин.
Пушкин любезно пожал руку Виткевичу и сказал: — Вы присланы были сюда из Вильно в 1824 году? Значит, по одной истории с Мицкевичем? Вместо Виткевича быстро ответил Зан:
— Ян не был студентом, он из гимназии в Крожах, С Адамом был арестован я. Адама отправили на службу в Петербург, а меня на год в каземат, а затем сюда. Позвольте представиться. Я Томаш Зан.
Пушкин схватил руку Зана и крепко пожал ее.
— Что же вы сразу мне не сказали, кто вы. Не раз слышал я от Мицкевича о его сердечном друге Зане.
— Как расстались мы осенью двадцать четвертого года, так с тех пор и не виделись, только переписывались. А вот теперь уже третий год пошел со времени его отъезда из России, и переписка оборвалась…
— Мы очень любили Мицкевича, — молвил Пушкин, и облачко грусти набежало на его лицо. — Судьба развела нас, и вряд ли приведется вновь встретиться… Знаете, господа, Соболевский привез мне из Парижа четыре тома Мицкевича. Какие стихи! Мицкевич — великий поэт господа. Он в «Памятнике Петру Великому» передал наш разговор у подножия Медного всадника.
Виткевич и Зан, не знакомые с последними творениями Мицкевича, жадно слушали.
— Адам спорит со мной, — говорил Пушкин. — Он видит в Петре только насилие, только зло. И не более. Как он не прав! Я отвечу ему…
Пушкин умолк, задумавшись. Виткевичу показалось, что он не хочет больше говорить об этом, и Ян сказал:
— Когда я входил, вы, господин Пушкин…