Да, я там работал: Записки офицера КГБ - Е. Григ

Англичане в то время ввязались в нехорошую историю в какой-то крошечной стране, послали доблестных усмирителей, усмирили. Это лыко нам, защитникам коммунистических идеалов, было очень в строку, и мы принимались тыкать английским собеседникам в нос — а вы-то, мол, что?

Англичане спокойно отвечали, что дураки в правительстве еще и не такое могут придумать, но они, подданные британской короны, не поддерживают свое правительство в этом вопросе. А вы?

Ну, мы-то за свое, ленинское, горло перегрызть были готовы. Тогда торжествовал принцип, согласно которому у себя дома мы прекрасно разбирались что к чему и вечером, на кухне, с близкими друзьями (один из них к утру уже и сообщеньице для КГБ подготовит) да отключив телефон — почему-то после этого многие считают себя в безопасности, — такого могли наговорить — держись только. Но с проклятыми иностранцами — ни-ни. Не их это дело. Пусть сначала научатся своих президентов не убивать, да из кризисов вылезать, да негров не преследовать, да с безработицей разбираться…

В общем, твердо стояли.

Закончился курс занятий в Лондонском университете, и мы переехали в Кембридж. Нас расселили по семьям, согласившимся (как мы потом узнали, за неплохую дотацию) приютить приезжих студентов. Мне и пареньку из Орла выпало жить в великолепном особняке университетского преподавателя «инженерии» — так назывался его предмет — мистера Паско. У мистера Паско и его миловидной, приветливой жены было пятеро детей. Старшего, 19-летнего, сына мы не видели ни разу, он жил отдельно и родителей не навещал. Может, поссорились, может, разругались всерьез — сами Паско об этом не рассказывали, а задавать подобные вопросы в английской семье — все равно что на русских похоронах пускаться вприсядку. Были две дочери 14-ти и 15-ти лет — девочки редкой красоты и скромности — и близнецы полутора лет.

Дом Паско был невероятно хорош. Конечно, он был двухэтажный, с гаражом, где стоял великолепный, по тем временам, просторный «форд-зефир», при доме был чудесный маленький садик, но самое необычное — в отделанной розовым кафелем ванной был душ. Для многих путешествовавших и живших в Англии, нелюбовь англичан к купанью или умыванию в проточной воде так и осталась непостижимой тайной. Олдридж в великолепном романе «Не хочу, чтобы он умирал» описывает, как герой, «намылившись люфой, погрузился в ванну и предался любимому занятию англичан — мокнуть в собственной грязи…». То есть сами англичане, видимо, понимают, что делают что-то не то, но отказаться от любимых привычек не могут.

Я вовсе не хочу сказать, что англичане грязнули и неряхи. Это просто один из примеров того, насколько разные народы отличаются друг от друга даже в повседневных мелочах — ну кому из нас придет в голову заткнуть раковину пробкой, смешать в ней горячую и холодную воду, вымыть руки, потом той же водой ополоснуть лицо и считать себя умытым?

Занятия наши проходили в знаменитой на весь мир Школе Языков Белла. В большом здании среди просторных лужаек занималась молодежь чуть ли не со всего мира — человек, наверное, 200 не только «полировали» там свой английский, но и одновременно готовились к поступлению в английские университеты. Народ был всякий — скандинавы, поляки, «восточные» люди (они обычно подкатывали к школе в «бентли» и «роллсах», из которых выходили непринужденно и привычно, не путаясь в сари и бурнусах). Учились в небольших классных комнатах, маленькими группками, преподаватели были корифеями своего дела.

Бесплатный ланч (в Америке есть поговорка — «Бесплатных ланчей не бывает») готовили с учетом этнических особенностей курса: мусульмане не ели свинины, еще кто-то не ел еще чего-то, мы ели все. Правда, в некоторых семьях то ли не понимали, как нужно кормить учащуюся молодежь, то ли, получив от Британского совета деньги на содержание гостей, экономили. Жаловаться было неловко, и те, кто попали в такие семьи, приобрели необыкновенную легкость в движениях и постоянную готовность что-нибудь съесть. О том, сколько денег нам выдало Министерство образования РСФСР на весь срок учебы, упоминать не буду — никто не поверит. Может быть, хотели претворить в жизнь известную латинскую поговорку, звучащую по-русски так: «Сытое брюхо к ученью глухо».

Я обзаводился приятелями и приятельницами среди соучеников — где-то еще пересекутся наши дороги, глядишь, и подвербовать удастся сына или дочурку какого-нибудь шейха из Кувейта…

В начале занятий было сочинение, потом диктант, по результатам которых определяли уровень знаний и соответственно расписывали по группам: «А» — отличники, «Б» — хорошисты и т. д. Я «отписался» очень хорошо и даже чем-то блеснул в сочинении, поразив преподавателей. А зря: по «крыше» я был такой же студент, как и все, и блистать своими знаниями было непрофессионально; я же обратил на себя внимание — пусть неопасное, но все равно ненужное.

В совершенстве — действительно в совершенстве — иностранными языками владеют профессиональные лингвисты либо разведчики-нелегалы: и тем, и другим это необходимо. Позже мне приходилось не раз слышать высказывания о том, что слишком хорошо знающие язык иностранцы подозрительны. От одного старого внешторговца я услышал мудрейшее высказывание на этот счет. Я спросил его, почему он, десяток лет проживший в Америке и успешно работавший там, прекрасно зная язык, так небрежно, чуть ли не нарочито коверкает произношение — грамматика при этом безупречная. Он объяснил: «Видишь ли, Женя, если говорить с иностранцами на их языке безукоризненно, они начинают думать, что ты так же владеешь языком, как и они. Вот и начинают разговаривать с тобой, пользуясь выражениями, зачастую совершенно нам непонятными. Приходится переспрашивать, а иногда это неудобно, разрушаешь свой «имидж», создается впечатление, что хочешь выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле. А когда не стараешься звучать, как они, говоришь с акцентом, это для них вроде сигнала — ты иностранец, и чтобы быть понятым, надо говорить попроще. Вот и разговариваю я с ними так, чтобы они пользовались простой, понятной речью — это удобно для обеих сторон».

И вдруг грянул гром! Из достоверного источника я узнал, что молдаванин из нашей группы привез из Кишинева и собирается пустить в дело 5 (пять) долларов!!! Ну подлец, ну фарцовщик! Да ведь неминуемо станет жертвой провокации в первом же магазине! Мобилизованы были все, с кем я секретничал и шушукался в Москве и Лондоне, вокруг бедного молдаванца выстроили каре и отпускали его одного только туда, куда ходят в одиночку… Наконец, после тончайшей работы по «скрытому воздействию в нужном нам плане» одна из девочек убедила молдаванина не рисковать, отобрала у него деньги — все 5 (пять) долларов и вернула их ему в Москве. Крылья победы шелестели у меня за спиной. Еще бы! В сложнейших зарубежных условиях я провел комплекс агентурно-оперативных мероприятий, направленный на исключение возможности организации провокации против советского гражданина!

Кембриджские боги тем не менее наказали нечестивца: во время катания по Кему на плоскодонных лодках он свалился в воду и промок до нитки. Я радовался — потому что сам на катанье не пошел, поскольку знал, что кто-то обязательно полетит в воду и даже знал, что этот кто-то буду я. Везло мне на такие приключения — но иногда предчувствия помогали их избежать.

От колледжей Кембриджа в памяти остались великолепные старинные здания, огромные залы с тяжелыми дубовыми скамьями, витражи на полтора десятка метров к потолку. Все прочно, надежно, устойчиво и продержится еще много лет. Здесь учат руководить страной, ее промышленностью, наукой и всем остальным. Здесь «тэйлент споттеры» (искатели талантов) подбирают кандидатуры для работы в английских спецслужбах.

Перед поездкой я, распираемый гордостью, пошел за советами к Владимиру Ивановичу К. Насмешливо поглядывая на меня, он в конце разговора сказал: «Ну, ты едешь в приличную страну, задание у тебя для Англии не опасное, так что бейсбольной битой по коленкам тебе не дадут. Работай себе да учись спокойно».

Я и не беспокоился особенно. Вздрогнул я только один раз, надеюсь, незаметно. Я шел из Школы Белла узкими кембриджскими улочками и вдруг из-за угла метрах в 30-ти от меня вывернул темно-серый «ягуар» очень дорогой модели, резко остановился — я был уже метрах в 15-ти от него. Из машины разом вышли трое рослых, хорошо одетых мужчин и уставились на меня. «Ну, елки-палки, — подумал я, — если украдут, хоть в приличной машине прокачусь…» Никто, однако, красть такую ценность не стал: мужики, все еще поглядывая на меня, вошли в дом, около которого остановилась машина, а я изменившейся походкой продолжал следование к дому г-на Паско.

Черт их, англичан, разберет! Может быть, они уже тогда знали, кто я такой, и разыграли описанную сцену, чтобы посмотреть на мою реакцию, а возможно, и позабавиться: вдруг старший лейтенант бросится бежать? Вот повеселились бы… Не учли, только, что я со страху почти окаменел.