Мать или Новый Вид (Том 2) - Сатпрем

Может показаться, что этот пустяк составляет саму суть проблемы.

Но, несомненно, когда есть чрезвычайная трудность, тогда же сеть чрезвычайный ключ и чрезвычайная мощь. Именно препятствие открывает дверь. Препятствие существует для того, чтобы вести нас к открытию. Смерть -- это окончательное препятствие, которое скрывает от нас величайшее открытие.

Поначалу Мать была очень горда собой (извините за то, что я поддтруниваю над ней, но временами мы можем меняться ролями). Она говорила мне: Когда эта мельница начинает работать, я подхватываю ее как пинцетом и... [она сделала жест, тянущий вверх, выше головы], затем я придерживаю ее там, в той недвижимой белизне -- мне не требуется держать ее там долго! Да, а когда она отпускала пинцет, все возобновлялось. Или же вы тащите вниз Силу: в одну секунду вы практически взорваны вспышкой света, которая рассасывает бульканье... на пять минут, пока присутствует сила. Мать ясно видела, что это тоже не работает: Я хорошо понимаю, почему Истина, Истина-Сознание не выражается более постоянным образом, потому что разница между ее Силой и силой Материи столь велика, сила Материи перечеркивается ею, так сказать -- но тогда это означает не трансформацию, а сокрушение. Это то, что они обычно делали в древности: все материальное сознание сокрушалось под весом Силы, которой ничто не могло противостоять или сопротивляться. Так что тогда ты чувствуешь: вот оно! Я ухватил это!... Но ты вовсе ничего не ухватил! Потому что остальное, внизу, осталось прежним, неизмененным. А если вы не хотите или не можете использовать ту Силу, которая сокрушает это бурление, если вы не хотите или не можете подниматься вверх в недвижимую Белизну, тогда что же остается?... И если, в довершении всего, вы не можете использовать Разум, чтобы сражаться с разумом Материи, тогда что же делать?... Вы нигде. Или же, скорее, вы полностью в этом, на единственно возможном уровне, в сердце ментальной грязи Материи, и изнутри, изнутри самого препятствия, вы пытаетесь найти силу, которая пройдет через препятствие и трансформирует его. Сама сила препятствия содержит саму силу победы. Все время сражаешься с Победой, и, возможно, секрет состоит в том, чтобы знать, как взглянуть в правильном направлении.

Короткие секунды смерти

Но близко наблюдая это бурление, сталкиваешься не с одним сюрпризом.

Мать наблюдала это, "была в нем", в длинном коридоре второго этажа, в гуще тысячи маленьких историй учеников, которые все были "ее" историей, ее трудностью, ее глупостью; она следовала этому бурлению, прослеживала его во всех жестах и движениях, и казалось, что не было решения -оно было вытеснено отсюда лишь для того, чтобы объявиться там, изменчиво и нескончаемо -- как если бы единственное решение заключалось в том, чтобы прожить трудность. И вот где проходит тонкая линия, отделяющая две разные грани одной и той же вещи, одной и той же трудности, одной и той же невозможности: грань смерти и грань жизни, закрытое, отрицательное лицо и положительное -- в зависимости от позиции. Переживаешь одну и ту же глупость и невосприимчивость, но на одной стороне она проживается позитивно, с вопросом, зовом, неким глубоким стремлением или охватом истины, которая ощущается позади, которую стремишься отыскать за черным клеем: уподобляешься крику посреди всего этого. А на другой стороне отказываешься, говоришь "нет", не хочешь видеть или допустить существование этого бурления, но оно все равно прилипает. Это означает, что ты не замечаешь врага, а пока ты отказываешься сражаться с ним, то и не имеешь силы над ним -- враг просто поджидает тебя на другой стороне.

Мать шаг за шагом продвигалась в этом болоте, и решение состояло в том, чтобы просто ходить в нем, даже если на это потребуется триста лет. Этот материальный разум любит катастрофы и притягивает их, и даже создает их, потому что ему нужны эмоциональные стимулы, чтобы стряхивать свое несознание. Всему, что несознательно, всему тому, что инертно, требуются неистовые эмоции, чтобы пробудиться. И вся эта нужда порождает некое болезненное притяжение или воображение всех тех вещей -- материальный разум постоянно воображает любую возможную катастрофу и открывает дверь злым внушениям подлых маленьких существ, которые получают удовольствие как раз в том, чтобы создавать возможность катастроф... Дымка его воображения (если это можно назвать воображением) всегда катастрофична. Если материальный разум предвидит нечто, он всегда предвидит наихудшее. А наихудшее всегда очень маленькое, очень подлое и грязное -- поистине, это наиболее отвратительное условие человеческого сознания и материи... Ты чувствуешь маленькую боль -- О, может быть, это рак? И затем, после предвидения наихудшего (в долю секунды), этот чудесный персонаж предоставляет все это Господу и говорит Ему: "Вот, Господь, вот Твоя работа, и делай с этим, что хочешь!" Глупый дурак, зачем же сразу подготавливать катастрофу?! Катастрофа, всегда катастрофа, все катастрофа -- и затем он предоставляет эту катастрофу Господу! И, конечно же, мы ни на секунду не думаем, что это катастрофа или что это может быть катастрофичным: "Это пустяк", это только проходная "глупая идея" -- но мы ошибаемся. Это подлинно катастрофично. Это ходячая смерть. Требуется как раз маленький набор пустяков, чтобы вызвать рак или настоящую аварию. Через эти микроскопические глупости Мать медленно отслеживала Смерть до ее истока. Она шла туда "без решения", она просто шла через все это, шла "через", совершая ошибки всякий раз, "неправильно реагируя" всякий раз, повторяя некий прошлый промах или, в другой раз... как если бы она была ни чем иным, как сплетеньем ошибки, лжи и просчетов. "Я" -- это ни что иное, как постоянная ошибка. Первый шаг к "прояснению" кажется квинтэссенцеий грязевой ванны. И она была как раз там, она была в этом. Она была не высоко вверху, она не была "непогрешима"; она была там для того, чтобы вырвать ключ к победе из самого препятствия. Это было грязное поле боя.

И история, или болото, начало углубляться. Как много раз я замечал, как посреди беседы или разговаривая с кем-то в коридоре, она внезапно останавливалась и накладывала ладони рук на свои глаза, зажав голову руками -- пять секунд, десять -- и становилась белой, но белой не как мертвец: как если бы компактный столбик света спускался и обволакивал ее... затем все кончалось, она снова улыбалась, продолжала, переходя от одного человека к другому, давая цветок или что-то еще, поглощая этот яд или что-то еще. Или же она продолжала сидеть передо мною, глаза закрыты, внезапно окутанная тем белым светом, как бы арестованная, недвижимая -не было больше признаков жизни в том теле. Затем она тихо говорила мне: Все происходит совсем не так, как в обычной жизни... в течение трех-четырех, иногда пяти или десяти минут, я у-жас-но больна, налицо все признаки, что все кончено. Но это лишь для того, чтобы заставить меня найти... заставить меня пережить нечто и найти силу. А также чтобы дать телу абсолютную веру в его Божественную Реальность -- чтобы показать, что Божественное здесь, и Он хочет, чтобы оно было здесь, и Он будет здесь... И лишь в такие "моменты", как эти -- когда логически, в соответствии с обычной физической логикой, все кончено -- лишь тогда можешь ты ухватить ключ... Тебе только нужно пройти через все без содрогания. Затем она посмотрела перед собой на большое огненное дерево с желтыми листьями (она всегда была обращена к Шри Ауробиндо, ее кресло или кровать всегда были повернуты в том направлении, как если бы это был ее живой вопрос, как если бы все было ее путем к нему, как если бы нужно было пройти через болото, чтобы присоединиться к нему, преодолеть некую непрозрачность, растворить нечто, чтобы он был здесь: она истирала болото, как он истирал Стену), и добавила: Сколько таких моментов еще потребуется? Не знаю, ты понимаешь, я прокладываю путь.

Должно было быть много "таких моментов", нужно было пройти через сотни и тысячи секунд, чтобы "ухватить ключ". И они приходили отовсюду, все больше и больше, как если бы чем дальше она продвигалась по болоту, тем больше трудностей вырастало повсюду, не только от ее тела, но и от других тел, как если бы ее тело простиралось все дальше и дальше. Поистине, чем более микроскопическим это было, тем более универсальным оно становилось. Она была в теле мира. Я буквально завалена внешними вещами! То одно, то другое, то третье. И какая смесь! Со всех сторон, ото всех людей, отовсюду. И не только отсюда! Из дальних, самых дальних уголков земли, и иногда из прошлого, далекого прошлого: вещи приходят из прошлого, чтобы их привести в порядок, представить новому свету и расставить по своим местам: это всегда так, каждая вещь хочет занять свое место. Так что это нескончаемая работа, как если бы на меня постоянно обрушивалась новая болезнь, а я должна была найти лекарство для нее. Мир становился чем-то очень "конкретным". Она подхватывала все заболевания мира.