Ватага «Семь ветров» - Симон Соловейчик

— Ты боишься, когда на тебя смотрят? — спросил Алексей Алексеевич. Среди ребят было известно, что он все мысли угадывает.

— Ну, не боюсь, а неловко… Да и зачем опаздывать? Выговор же сделают!

Вот если бы Каштанов ругал ее за опоздание, Таня нашлась бы, что ответить, или замолчала бы, упрямо глядя в пол — и под пыткой от нее слова не добились бы. Но что же он хочет от нее?

— Опаздывать плохо, — согласился Каштанов. — Сама потом никак на урок не настроишься, да и учителю мешаешь… Но еще хуже бояться… Страх калечит человека… Ты вот что… Ты обязательно опоздай на этой неделе. Решись опоздать — и опоздай! — Тут Каштанова кто-то позвал, и он пошел, но напоследок подмигнул Тане, как заговорщик.

Да что же это такое? Как будто весь мир вокруг Тани переменился, все не так! Все новое!

Таня потерла тонкой рукой лоб, нахмурилась, остро взглянула вслед Каштанову; в душе ее шевельнулось привычное недоброе чувство к нему, как ко всем взрослым, от которых хорошего не жди, и тут же Таня почувствовала, что ничего недоброго к Каштанову не испытывает и ни к кому нет у нее недоброго — все в школе симпатичны ей.

А в тот же день…

— Драгоценные «урюки»! — возбужденно говорил Костя Костромин на большой перемене, собрав вокруг себя Машу, Вику с Юрой Поповым, Сергея и Романа почти всю ватажку «урюков».

— Драгоценные «урюки», мы чуть было не прокололись, и притом со страшной силой!

Оказалось, что у Тани Прониной вот-вот будет день рождения, шестнадцать лет ей исполняется. Елена Васильевна случайно на последнюю страничку журнала заглянула, ну прямо будто подтолкнуло ее что-то!

— А кто Пронина? «Урюк»! А мы кто? «Урюки»! Так что же мы?!

И опять сама собою возникла куча мала. Предложения сыпались со всех сторон, и тут же их отвергали.

— Не проходит, — говорил Костя. — Еще давайте. Попов, Юрик, ты что молчишь!

— У меня нет идей.

— Так мы тебе и поверили, что у тебя нет идей, — сказала Маша и вспомнила, как Лариса Аракелова рассказывала ей про свитерок, который Проша не взяла. — Все! — закричала Маша. — Подарочек есть! Я беру на себя!

— А что, если каждый ей по книжке подарит? Будет сразу библиотека, — предложила Вика Якубова — ей хотелось, чтобы и у них с Юрой Поповым оказалась «идея».

— Хороших книг не достанешь, а плохие — зачем? — сказал Роман Багаев.

И тогда Юра Попов, у которого никогда прежде не было идей и который, кажется, ничего в жизни не хотел, кроме одного: ходить с Викой Якубовой, держась за руки, — этот Юра Попов придумал нечто такое, что и все «урюки» смутились, а Костя сказал неуверенно:

— Да… Вот это напрострел… Это надо мысленно перебрать, что же у нас получится…

Но, поспорив и обсудив разные варианты, Совет дела все-таки принял предложение Попова. Было решено, что в этой операции должен участвовать весь класс, а не только одни «урюки».

Был субботний вечер накануне Таниного дня рождения.

Отец и мать уехали к родственникам, они должны были вернуться поздно, а может быть, и утром, в зависимости от того, как будет держаться на ногах отец после застолья. Вообще-то дни рождения Тани никогда не справляли, ни разу не было в ее доме молодых компаний, не играла музыка, не танцевали, и подруги приходили к ней очень редко, да и то до порога: «Таня дома? Выйдешь?» А уж когда у нее день рождения — никто не знал, а если и спрашивали ее для приличия, то тут же и забывали. И Таня сама почти не замечала своих дней рождения, почти забывала о них и не ждала их.

Но на этот раз, в новом своем состоянии, Таня чего-то ждала. И все-таки — шестнадцать лет, паспорт получит…

Может, получить паспорт и уехать куда-нибудь из этого дома, подальше от хмурых лиц, от брани, от упреков? Бросить школу — все равно учение впрок не идет, только зря время тратит… Поступить в ПТУ с общежитием… или уехать куда-нибудь… Как это Паша Медведев складно говорит? «Посевернее, повосточнее…» Представив себе, что она уехала куда-то далеко-далеко, и почувствовав себя совсем свободной, Таня приободрилась и решила даже, пока матери дома нет, испечь пирог: а вдруг кто-нибудь к ней завтра придет? Всю жизнь, можно сказать, все шестнадцать лет Таня жила с предчувствием дурного: каждый день с утра ждала она неприятностей и в школе, и дома, и во дворе, и когда предчувствия ее сбывались, то она с мстительным удовлетворением говорила себе: «Ну вот, я так и знала».

Но в последнее время, с тех пор как она с ребятами стала заниматься в парашютной секции и уже прошла весь курс, с тех пор как все в классе отчего-то переменились к ней, у Тани появились другие предчувствия: она стала ждать хорошего. С утра ждала хорошего! И опять предчувствия ее не обманывали: каждый день что-нибудь хорошее и происходило!

Приготовляясь к хорошему, Таня решилась самовольно, без разрешения, открыть для пирога банку яблочного джема. Раскатала тесто, поставила пирог в духовку, и тут позвонили в дверь и вошел человек, которого Таня меньше всего ожидала: Фокин.

— Привет, Татьяна… Разрешите — с днем рождения?

— Привет… А ты откуда узнал?

— Узнал, — веско сказал Фокин и посмотрел Тане прямо в глаза, но не с угрозой посмотрел, как обычно, а с особым, непонятным Тане значением, так что она впервые смогла выдержать его взгляд. — Вот, подарочек… Разрешите преподнести? Правда, по памяти, но, по-моему, ничего… Оценишь?

И Фокин достал из папки акварельный портрет Тани.

Ну точно это была она! Только, может, чуть-чуть больше глаза, и чуть-чуть живее они, чем у Тани, и как-то так повернуто ее лицо, что и она это, Таня, без сомнения она — и все же как будто и другая какая-то… Как будто это не та Татьяна Пронина, которая сейчас есть, а та, которая будет когда-нибудь.

— Ой, Фокин… — только и сказала Таня.

— Меня, между прочим, Владимиром зовут. А ты не чувствуешь по рисунку, как я к тебе отношусь?

— Ты?!

Никто никогда не объяснялся Тане в любви, даже таким неопределенным образом! Значит, это он? Это все в классе из-за него? Это он в нее влюбился?

— Ну, ты зачем говоришь что не надо, Фокин, — на всякий случай пробормотала Таня. Что теперь будет? Что вот сейчас, сию минуту будет? Что ему надо?

И она страшно обрадовалась, когда в дверь позвонили опять.

— Некстати, — поморщился Фокин. — Я тебя в комнате подожду, можно?

Таня открыла дверь — Роман Багаев. Понятно, за Фокиным пришел, ведь они дружки. Но и он с подарком — целых три книжки из серии «Стрела», про шпионов, аккуратно завернутые и перевязанные ленточкой.

— Спасибо… А я… Я про шпионов не люблю, — честно сказала Таня, — это я так, сболтнула…

— А ты капризная, Танечка! Но знаешь, женщине это к лицу. Вот я давно смотрю на тебя, смотрю… — Рома Багаев запнулся, что было непохоже на него. — Ты самая красивая в классе… По-моему.

Самая красивая! Ну, это неслыханная ложь, так Таню не обманешь. Но вот же портрет ее акварельный: большие, чуть суженые глаза, и взгляд такой задумчивый… А вдруг…

А что, если… А кто знает…

А может быть, и вправду она самая красивая в классе, а?

Да ведь и еще в дверь звонят! Кто еще? Что такое?

Таня открыла дверь.

Лапшин пришел, Леня Лапшин! Мало того: он еще и на «вы» с ней говорит, Лапшин, этот злюка, этот ненавистник, этот задавака! И объясняет:

— Как вам сказать… Человек ведь должен быть на высоте, не так ли?

— Ну, я не зна-аю…

— И в торжественные минуты он должен говорить на «вы», не так ли?

Таня почувствовала, что у нее слегка кружится голова. Да что с ней? Не кто-нибудь, а Лапшин говорит ей, что он думает о ней, что она, очевидно, сама чувствует это, поскольку человек угадывает мысли на расстоянии, не так ли? Это доказано, это парапсихология, не так ли? Лапшин стоит перед ней и несет эту чушь, а она, Таня, такая опытная, такая недоверчивая, не проведешь ее и не обманешь — она верит Лапшину, как только что верила Багаеву, а пятью минутами раньше верила Фокину…

Верит!

И еще Сергей Лазарев пришел!

— Танечка, — сказал он, — расти большая и красивая…

Таня вздохнула с облегчением: хоть один нормальный человек, и слова нормальные.

— Смотри, я тебе кулончик вырезал… Видишь? «Т» — твоя буква.

Сергей говорил так тихо, кулончик его пластмассовый такой трогательный был, что Таня забыла и о Фокине, и о Багаеве, и о Лапшине…

А перед Таниной дверью, вернее, этажом ниже толпилась очередь поздравителей.

— Сейчас кто? — деловито спрашивал Миша Логинов.

— Я за Александром, — сказал Паша Медведев.

— Я бы пошел скорее, а то она с лестницы начнет спускать, — сказал Юра Попов — он был и не рад, что придумал всю эту историю. И как ему в голову пришло! Сам не знает.

— Может, Козликова пустим? — сказал Миша.

Козликов, войдя в квартиру, начал свое объяснение решительнее всех: