В постели с врагом - Нэнси Прайс

Поняв это, Сейра заперла все двери и опустила шторы на всех окнах. Она всхлипнула, вытерла мокрое лицо и обнаружила, что продолжает сжимать в руке смятые цветы и записку. Она зажгла спичку и взглянула на черные печатные буквы.

Спичка погасла. Через щель в шторах она посмотрела в парк. Мартин был там. Там стояла его ненависть. Потная и грязная, она забралась в постель и с головой накрылась простыней. Она снова создала для себя то маленькое пространство, где могла чувствовать себя в безопасности. Дом — это символ безопасности. Но так ли это на самом деле?

Она натянула простыню на лицо, пытаясь сосредоточиться, но Мартин подошел еще ближе, поцеловал родинку между грудями, перевернул ее, чтобы поцеловать родинку на спине. Она видела его круглый лоб, морщины, появлявшиеся, когда он широко раскрывал глаза, так, что они блестели и ресницы начинали трепетать.

Может быть, ей стоит выйти и поискать Мартина? Он прячется где-то в ночи, наблюдает за ней из парка или затаился во дворе. День за днем он будет теперь держать ее без сна, в постоянном страхе. И она не сможет обратиться к кому-либо за помощью. Что она скажет? Она представила себе Бена, лежащего в луже крови, и безответный вопрос в его глазах.

Сейра встала. Она должна найти Мартина, позвать его негромко, пока не рассвело и никто не услышит ее. Она скажет ему, что никогда, никогда больше не оставит его.

Она потерла лоб ладонью и подумала, что с ее стороны было бы очень глупо не забрать вовремя чистое белье из прачечной. Ведь она может вешать полотенце так, чтобы края совпадали. Разве это так трудно? Она не должна забывать опускать его письма в почтовый ящик возле библиотеки. Ко времени его возвращения с работы ей всегда следует быть дома. И нет ничего сложного в том, чтобы складывать его нижние рубашки втрое, а не вдвое. Если она положит достаточно много долларов в его бумажник, он и не заметит никакой пропажи. Если он выпьет только два стакана вина, он не будет агрессивным.

Она бросилась в ванную, и ее вырвало. Ноги у нее дрожали, она была мокрая от пота. Она чувствовала отвратительный привкус ненависти, который был во всем: низком голосе, кулаках. Она никогда не сможет вернуться назад. Она вспомнила молодую женщину с разбитым лицом и двумя плачущими детьми на пороге церковного приюта.

Стоя на коленях перед унитазом, Сейра припомнила, что полицейские вели себя очень вежливо. Все это они видели не раз. «Леди, вы что же думаете, что мы сможем всю ночь сидеть возле вашего дома?»

В памяти возник стол в библиотеке, горшки с цветами, ее имя на табличке, ее папки и тетради. Она не могла бросить свою работу и скрываться в церковном приюте для жертв жестокого обращения. День за днем она ходила в суд. Наконец судебный чиновник сказал ей решительно: «Возвращайтесь к своему мужу».

Сейра умылась и попыталась сосредоточиться. Где мог видеть ее Мартин? Когда она пробиралась через заросли сирени к Бену? Или когда она читала Генри Джеймса доктору Ченнинг? Кого из них убьет Мартин?

Надо собираться и уезжать немедленно, пока не наступил рассвет. В памяти Бена останется худенькая темноволосая особа, не желавшая, чтобы к ней прикасались и любили ее. От злости она снова вспотела. Все идет прахом — ее работа, ее дом с окнами в парк. Она начала укладывать то немногое, что у нее было, в пластиковую сумку. На дне ящика лежала ее черная шелковая пижама. Она снова ощутила аромат алых роз в банке из-под пикулей.

Собираться? Уезжать? С ума она сошла, что ли? Ведь он ждет ее там с пистолетом. Она в западне.

«Цветы, — подумала она, дрожа. — Конечно, он должен был выбрать именно розы». Печатные буквы записки снова и снова звучали у нее в голове. Так кошка играет с мышью. Она вынула пижаму из сумки и чуть снова не заплакала, но сдержалась. Ее глаза были сухи, когда она вешала в шкаф свое единственное платье. Казалось, она уже видела капли своей крови на полу, стенах, на тротуаре. На заднем крыльце послышалось мяуканье Банана. Он просился в дом. Сейра долго стояла перед кухонной дверью.

Когда она наконец открыла ее, глаза котенка зажглись как два светлячка.

Сейра взялась было за ручку двери, но ее рука нащупала что-то мягкое, чего там не должно было быть. Она отдернула руку. Затем она схватила это что-то, захлопнула дверь и, дрожа, остановилась в гостиной — в ее руке был маленький букет свежесорванных маргариток. На карточке, прикрепленной к букету, тем же почерком было написано:

МНЕ СНЯТСЯ ТВОИ БЕДРА,

ТВОЯ ПРЕКРАСНАЯ ГРУДЬ.

БУДЕШЬ ЛИ ТЫ КОГДА-НИБУДЬ МОЕЙ?

Маргаритки поглядывали на нее желтыми глазками. Банан облизал ее соленую от пота лодыжку и посмотрел на нее. Его глаза тоже были желтыми. Сейра засмеялась сквозь слезы и потерла лоб, как бы отгоняя кошмар.

— Я испугалась, — призналась она котенку. Она села за стол и опустила голову на руки. — Я так испугалась. А это, должно быть, Бен.

Перечитывая записку, она покраснела. Банан вскочил ей на колени. Это были просто любовные записки.

Банан топтался у нее на коленях.

— Интересно, ты кошка? — спросила Сейра

Вместо ответа Банан уставился на нее желтыми глазами.

— Если ты кошка, то выбор за тобой, верно? — спросила Сейра. — Ведь если ты не захочешь, ни один кот ничего не сможет сделать. — Она понимала, что несет вздор, и что вызвано это чувством огромного облегчения, которое она испытала.

Банан не обращал на ее слова никакого внимания и принялся распевать свои песни.

— Как я испугалась! — воскликнула Сейра, почесывая Банана за ухом. Ее дом все-таки был ее убежищем.

Отложив сумку, она полной грудью вдохнула свежий утренний воздух. Птицы уже распевали вовсю, но Бен, должно быть, крепко спал в своей кровати орехового дерева.

«Если у тебя кто-то есть, я убью его тоже».

Сейра долго смотрела на сумку с вещами.

И снова голос, полный гнева: «Я ее любил, а она и поцеловать-то себя не позволяла. Господи, как я ее ненавижу».

Надо собираться и уезжать.

«Мне казалось, что они ангелы, что они другой породы».

29

Он сходил с ума. Бен гнал машину, и в открытые окна врывался утренний ветер. Лора. Он погрузился в красный туман любви, выбрался и понял, что его затягивает снова. Так он прожил почти две недели.

Бен ударил кулаком по рулю. Лора позволила поцеловать себя, позволила отнести себя в спальню, а потом вдруг застыла и начала говорить о ненависти. Ненависть. Что ж, в чем-то она права.

Решила «подинамить», хотя есть слова и похуже. А у него идет третья неделя занятий. Скоро придется ставить первые оценки студентам Члены его кафедры следят за тем, как он преподает, они будут составлять длинные бумаги с описанием его методов преподавания, его отношения к делу…

А тут еще газонокосилка поломалась. Раньше у Сирса было отделение в Блек Хок Виллидж, а теперь с ремонтом надо обращаться в Кроссроудз. Правда, у него было время до двух часов, когда начнется заседание кафедры.

К тому же у него началась бессонница.

— Дубина, — вслух сказал Бен. Не надо было ему торопить ее, но на него накатило. Теперь она, конечно, ничего не скажет о себе и не позволит ему…

Дурак несчастный. Лора. Это из-за нее он чувствует себя полным идиотом.

И лужайка перед домом у него выглядит как нескошенное поле Свободное место для парковки оказалось далеко от Сирса, а солнце уже припекало. К приемщику была очередь. Барабаня пальцами по прилавку, он думал, что не стоило ее так торопить. Она плакала. Пусть бы ушла.

Бену было нужно всего лишь починить газонокосилку, но толстый клерк зарегистрировал все, за исключением разве что цвета глаз Бена и девичьей фамилии его матери. Он следил за клерком, записывающим все это, и думал, что ничего не обещал, не делал ей подарков и не возил в Нью-Йорк. Слава Богу, он всего лишь мечтал о ней, а теперь он может просто отойти в сторону и жить, как он прожил две последние недели.

Он решил жить так, как будто ее нет. Наконец он освободился и по солнцепеку побрел к машине. Женщины, которые натягивали на себя завлекательные туалеты и улыбались, а потом говорили: «Нет-нет, не вы», — и ускользали из его жизни. Лора, наверное, потешалась над ним за то, что он попытался через нее свести счеты со всеми другими женщинами.

Светофор горел красным. Он чертыхнулся У нее прекрасная грудь. Черт побери А ведь он мог поехать с ней на рождество в Нью-Йорк. Они бы смотрели иностранные фильмы и ходили в театры. Он представил себе, как бы «ни спорили в номере отеля о режиссуре, игре актеров, о постановке, а потом занимались любовью.

Ты должен обращать на них внимание, они хотят тебя… какой дивный рисунок у ее бедра. Но она плакала, И ее ноги…

Светофор не переключался, наверное, целых пять минут. Он чертыхался, задыхаясь от выхлопных газов. Если бы они поженились, и она по-прежнему хотела бы получить степень магистра в библиотечном деле, он бы не имел ничего против.