По обе стороны экватора - Игорь Фесуненко

…Оскар. Именно так — только по имени, как и Жоржи Амаду, уважительно и тепло зовут его в Бразилии все: бесчисленные друзья и враги, которых у него не так уж и мало, седовласые коллеги и юные ученики. Как каждый настоящий бразилец, он любит людей, он всегда окружен ими. «Их так много, что трудно перечислить, — сказал он однажды, отвечая на вопрос, кого он считает лучшими из своих друзей. — Самое ужасное — это состариться в одиночку. Со мной этого не случится». И, как это свойственно именно бразильцам, он привык ставить дружбу даже выше политических разногласий: среди тех, кого он считает своими друзьями, немало и таких, кто не разделяет его убеждений. Но «различие во мнениях не должно мешать дружбе», считает он с чисто бразильской терпимостью и идеализмом, и когда его спросили, как должен, по его мнению, выглядеть идеальный для жилья дом, он ответил: «Когда хороши соседи, любой дом может оказаться идеальным».

Он «стопроцентный бразилец» еще и потому, что обладает удивительной способностью зажигаться поправившейся ему идеей, причем далеко не всегда связанной с архитектурой. Как-то раз друзья попросили его оформить декорации для спектакля «Черный Орфей», и он, как вспоминал поэт Винисиус де Мораес, целиком отдался этой работе, обложился книгами, театральными буклетами и афишами, а клиенты, ожидавшие выполнения заказанных проектов, в панике звонили в театр и жаловались, что мастерская Нимейера практически прекратила работу. Спустя несколько лет он с такой же страстью рисовал карнавальные костюмы и макеты декораций для знаменитой школы самбы Мангейра, которая решила посвятить свое карнавальное шествие 1981 года его другу Жуселино Кубичеку.

Если верно, что в сердце каждого бразильца живет поэт, то Оскар не чужд и этой страсти. (Видите, при всем моем безмерном к нему уважении я тоже не могу называть его по фамилии. Ибо это будет как-то церемонно и холодно. Слишком не по-бразильски.) И судя по тем немногим стихам его, которые стали достоянием гласности, он и в этой области тонок, лиричен и страстен. Как настоящий бразилец. И как настоящий бразилец он — мечтатель и фантазер. И часто наивен в своих мечтаниях. Он искренне верил, что Бразилиа сможет стать «городом свободных и счастливых людей». А потом со свойственной ему прямотой и честностью признался, что был идеалистом.

Помнится, однажды попытался я выяснить у него его «хобби». Он долго отшучивался, я был настойчив, и в конце концов он признался, впрочем, как мне показалось, с каким-то слегка виноватым видом, словно сознаваться пришлось в чем-то не совсем достойном, что очень любит фантастическую литературу, в первую очередь — романы о будущем человечества. «Я дал бы сейчас все, что угодно, чтобы заглянуть, если не на тысячу, то хотя бы на пятьсот лет вперед… Как будут жить тогда люди? Будут ли они счастливы?..» Я глянул на него и почувствовал, что этот человек вдруг ушел от меня. Под нами шумела океанским прибоем и вскрикивала автомобильными гудками Копакабана, а он был уже не здесь, а где-то там, куда ему так хотелось «заглянуть», и я подумал, что и не могло быть у этого человека, предвосхищающего будущее в своих дворцах и сооружениях, другого желания и другой мечты.

…В ноябре 1984 года, будучи в Рио-де-Жанейро в командировке, я вновь встретился с ним. Мы долго беседовали в той же самой его мастерской на верхнем этаже дома под номером 3940, выходящего окнами и широким балконом на Атлантический океан. Была суббота. Никого, кроме нас двоих, в мастерской не было. Молчали телефоны, и можно было беседовать с Мастером долго и обстоятельно, не оглядываясь на постоянную в будние дни очередь тех, кто ждет совета или интервью, помощи или подсказки великого Учителя, не умеющего отдыхать и щедро отдающего себя людям. И, воспользовавшись этой редкой возможностью, я расспрашивал его о последних событиях в жизни страны и его отношении к ним. То были дни перелома: доживал последние месяцы, даже недели, военный режим. Уже было ясно, что на предстоящих в январе 1985 года президентских выборах победит кандидат оппозиции Танкреду Невис, обещавший в предвыборных речах и заявлениях «социальный пакт» внутри страны и поддержку разрядки, политики мирного, благожелательного сотрудничества государств — на международной арене. Но еще никто не знал тогда, что в апреле, за несколько часов до своего вступления на пост главы государства этот человек, ставший для бразильцев символом «Новой республики», заболеет и скончается. Страна кипела и бурлила, обсуждая начинающиеся радостные перемены и осуждая исходящие из Вашингтона напряженность, нервозность, истерию, неуверенность в завтрашнем дне.

Я спросил Оскара, что он думает об этих переменах? Верит ли, что они необратимы? Он улыбнулся и сказал, что только за последнюю неделю отвечал на эти вопросы раз двадцать. Почему все хотят знать именно его мнение? Ведь он не политик, не член правительства и не может влиять на происходящие события.

— Ого! Еще как можете, — сказал я. — Ваш авторитет…

Мастер недовольно поморщился и махнул рукой:

— В паше время, к сожалению, далеко не всегда случается так, что авторитет каких бы то ни было людей или вообще логика играют определяющую роль. Это горький урок, который преподала нам, бразильцам, жизнь… Правда, в последнее время те, кто командует страной, начинают браться за ум. И это вселяет надежды.

Он порылся в толстой стопе газет, лежащей на столе, и протянул мне вчерашний номер «Ултима ора»:

— Вот, посмотри, мое последнее интервью…

Я развернул газету. На первой странице второй тетради был напечатан отрывок из будущей книги воспоминаний Оскара и рядом — интервью, в котором, в частности, говорилось: «Сейчас, когда в стране началась „абертура“ — пока еще робкий процесс восстановления демократических свобод, мы начали забывать все наши горести и разочарования. Мы чувствуем себя оптимистами, мы верим, что этот процесс приведет к торжеству демократии и в конце концов — к легализации Бразильской коммунистической партии… Я чувствую, что очень важно протестовать всегда, когда только возникает потребность. Сейчас мы должны создать в Центральной Америке и в Латинской Америке крепкий союз стран, чтобы противостоять давлению Соединенных Штатов на наши государства. История вторжения англичан на Мальвинские острова показала, что Соединенные Штаты решительно поддержали Англию против южно-американской страны.

И мы должны поддержать все страны, которым угрожает Рональд Рейган, — сейчас он только тем и занимается, что стремится усилить для всего мира угрозу всеобщей войны и особенно настойчиво ведет яростную борьбу против Никарагуа.

По этой причине, я не придаю сейчас слишком уж большого значения архитектуре. Самое главное для меня сейчас — это жизнь, это человеческое общение. И необходимость изменить несправедливый мир, в котором мы живем».

— Не слишком ли вы категоричны, Оскар, когда утверждаете, что не придаете сейчас большого значения архитектуре? — спросил я, бережно складывая газету. — Не кажется ли вам, что это отдает тем же максимализмом, той же, если хотите, горячностью, с какой вы отправились в сорок шестом году продавать коммунистическую газету? Помните, что сказал вам по этому поводу в Нью-Йорке советский архитектор?

— Пусть так, может быть, ты и прав, но я такой. И меня не изменишь. А самое главное: если случится атомная война — весь мир погибнет. И кому тогда будет нужна наша архитектура? Поэтому-то я убежден, что главное сейчас — не строить здания, а отвратить страшную угрозу, которая нависла над планетой как дамоклов меч.

Таков он, Оскар Нимейер, коммунист, лауреат международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами», почетный президент Института культурных связей «Бразилия — СССР», честный и чистый человек. С душой, которая с какой-то чеховской готовностью откликается на страдания окружающих его людей. С обостренным умением, отрешившись от сугубо профессиональных проблем, опираясь на силу могучего, присущего только ему воображения, заглянуть в завтрашний день и в грядущий век. И с такой поражающей четкостью представить себе однажды «город будущего»:

«Три башни многоэтажных жилых домов на сто тысяч жителей. Внизу — учреждения для работы, отдыха и спорта.

Высоко под облаками, защищенные с помощью техники от воздействия солнца и ветра, три башни хорошо вписываются в бескрайний пейзаж.

Внизу: зоны работы, культуры и отдыха.

…Уровень земли целиком высвобожден для пешеходов; машины движутся на высоте двух метров от них. Кругом сады, никаких улиц…

Факультеты университетов превращены в научно-исследовательские центры. Знания в течение нескольких минут навсегда фиксируются в мозгу.

А люди становятся ближе друг другу, более дружественны и, что самое главное, равны между собой».