Ричард Длинные Руки — бургграф - Гай Орловский

Когда расправлялись с десертом, я поспешно перебирал всё, что знаю о Тарасконе и его устройстве, увязывал с увиденным здесь, герцог посматривает благосклонно, но с некоторой настороженностью.

Ты прав, ответил я мысленно. Я хочу, чтобы вы из этого гнезда вылезли и сказали свое слово. Ведь когда-то бродячий рыцарь из предков Дюренгардов решил наконец осесть, выбрал это место, силой согнал окрестных крестьян и заставил выстроить ему замок. Тот, который теперь пущен под склад. За постройку замка, правда, взял их под защиту от всяких разбойников, ибо какой пастух позволит волку резать его овец?

Надо сказать, что самих овец вполне устраивало, когда кто-то проливает кровь ради их безопасности и благополучия, так что под руку рыцаря стекалось всё больше крестьян. Да и те, которые жили и трудились в его владениях, быстро плодились, богатели.

В конце концов случилось то, что всегда случается: при замке стали возникать мастерские, которые обеспечивали села всем необходимым из инвентаря, появились оружейные, даже ювелирные, потому что и крестьяне стремятся украсить себя и свои жилища. Потом и вовсе народу поселилось столько, что чужакам казалось, будто здесь всегда был город, а замок выстроили сами горожане просто для красоты.

Уютная бухта, где когда-то одна семья ловила рыбу и обеспечивала ею весь замок, превратилась в оживленный порт, где начали появляться настоящие корабли. Сейчас там целый лес мачт, тоже кто-то подумает, что сперва был порт, а город возник для того, чтобы его обслуживать.

Ремесленники объединились в цеха, выработали общие правила, научились отстаивать свои интересы. Их старшины обладали весом и влиянием на принятие важных решений. Лорд Дюренгард, властелин замка и города, как все люди благородного сословия, был только рад, что эти простолюдины управляются со своими мелочными заботами сами, перестали бегать в замок с пустяковыми жалобами и слезными просьбами. Раньше в приемные дни у ворот замка собиралась огромная толпа, и всем нужно было веское слово сеньора...

И вот сейчас город уже сам по себе, выбранные для управления им старейшины на своих собраниях шаг за шагом сперва брали на себя решение мелких проблем, дабы не беспокоить лорда, потом так же втихую ограничивали его полномочия, а затем и вовсе взяли управление городом в свои руки.

Главой городского совета оставался некий Дедрино, как все говорят — хороший человек, но расцвет города начался с назначением Бриклайта его заместителем. Я вспомнил старшего сына Вильда, зябко передернул плечами. Бриклайт сразу же для блага города и благополучия лорда, которому всё так же отсылают постоянно урезаемый налог, разрешил работу сверхурочных часов, что раньше запрещалось строго-настрого, а также велел держать лавки открытыми и в праздники.

Народ принял это с восторгом, а дальше Бриклайт резко снизил налог на таверны, трактиры и небольшие заведения, куда моряки забегают в перерывах между рейсами наскоро выпить и поиметь служанок. Для этой цели привлекали крестьянок из сел, соблазненных высокими заработками. Эти заведения процветали, горожане сперва роптали, что рассадники порока растут, как грибы, но церковь голоса почти не имеет, а потом горожане и сами привыкли тайком от жен посещать такие места.

Теперь на каждом углу эти публичные дома, что запрещены в любом другом городе. Ремесленничество пришло в упадок, ибо там нужно уметь что-то делать, а в таких домах только «подай-принеси», да еще вытереть блевотину за ужравшимся моряком, платят же намного больше.

Дюжие кузнецы, молотобойцы, бронники и кожемяки один за одним уходили в вышибалы и охранники. Город стал напоминать что-то очень знакомое, отвратительно знакомое...

Я покончил с пирожным, подбежал слуга, я, как и положено, вытер пальцы о его длинные волосы.

— Просто дивный обед! — сказал я герцогу. — Долго в путешествии буду вспоминать... И собачка моя будет вспоминать и облизываться. Что значит, рыцарство — душа и сердце общества. Без рыцарства человек превратится в животное. Разумное — да, но — животное. Разумное животное, что может быть страшнее?

Герцог довольно кивнул, не заметил несколько нелогичного перехода от вкусного обеда к рыцарству.

— Да, — подтвердил он, — чернь, даже самая искусная, без рыцарского надзора даже готовить не умеет. Как вы правы, сэр Ричард!

Сэр Гаррет прогудел густым басом:

— Чернь — это всего лишь земляные черви.

— Да, — согласился я, — как точно сказано. Увы, это наши черви. Господь возложил заботу о них на нас, рыцарей.

— Да, — подтвердил сэр Дюренгард. — После церкви и короля.

— Но с церковью и королем у вас всё в порядке, — напомнил я. — А вот не рано ли вы отстранились от города, сэр Дюренгард? Это же ваш город!

Он кивнул:

— Мой.

— Но вы и отвечаете за него!

Он нахмурился, все мы любим поговорить о своих правах, но не любим об обязанностях, посмотрел с туповатым подозрением.

— Перед кем?

— Перед Господом, — ответил я и перекрестился. — Все ему ответим за дела свои.

Он проворчал:

— Мне как раз отвечать не придется.

— Почему?

— Не я превратил город в выгребную яму.

— Но вы не мешали ему стать ею! Сэр Дюренгард, это ваш город. Вы должны использовать всю свою силу, всё влияние, чтобы изгнать торгашей из храма, перевернуть столы менял и... продавцов голубей вроде бы.

Он поморщился:

— Дорогой сэр Ричард, мои руки привыкли к мечу. Не к плети. А здесь нужна именно плеть. Нет, пусть уж лучше все там сгниют, чем я испачкаю руки таким... непотребством. Давайте-ка я расскажу вам о необычных турнирах, в которых мне пришлось...

Он долго и со вкусом рассказывал о турнирах, обычных и необычных, сам он одерживал победы вплоть до венка Первого Рыцаря в двенадцати турнирах, из них несколько ранга межкоролевских, когда на схватку съезжаются из разных королевств, со знанием дела рассуждал об особенностях снаряжения рыцаря в сражениях с горцами и со степными варварами, потом разговор перекинулся на собак, и снова сэр Дюрангард выказал себя тонким знатоком и ценителем собачьих привычек, наклонностей и привязанностей.

Я выждал удобный момент, вставил:

— Господь у нас коммунист, от всех нас требует по способностям. А раз вы способны одним свом словом... ну, пусть не только словом, повернуть город к свету, разве, по мнению Господа, не обязаны это сделать?

Его лицо мгновенно приняло раздраженное выражение, словно я брякнул явную непристойность.

— Дорогой сэр Ричард, — сказал он с холодным достоинством, — битву за город не выиграть блистательным ударом рыцарской конницы. А раз так, то я просто умываю руки. Пусть за души этих мелких людишек борются такие же... в смысле, им близкие сословия. Ну там священники, маги, проповедники, пророки. А я, простите, нет. Я не выйду, если они даже все будут тонуть в выгребной яме, а мне нужно лишь протянуть руку.