Ричард Длинные Руки — бургграф - Гай Орловский

Лезвие меча вошло легко и просто, как в сырую глину. Изо рта бандита хлынула кровь, я торопливо отстранился и выдернул клинок. Тело осело на землю, я прислушался, всё тихо. Стрелы торчат из столба на уровне моей груди, неплохие стрелки. При таком скудном свете попали точно. Впрочем, в засаде лежали долго, глаза привыкли.

В дом я вернулся так же неслышно, погромыхивает только темное небо. Звезды исчезли, туча надвигается страшная, темно-лиловая, похожая на огромный горячий нарыв, в саду зашумели ветви, затем разом деревья согнуло, донесся треск. Ветром подхватило сорванные ветви и унесло. Сад и весь мир внезапно озарило страшным трепещущим светом, жутко неземным, нам знаком только свет огня, а это нечто ужасно мертвенное, безжизненное, но могучее и зловеще...

Комнату высветило до самых мельчайших подробностей. И без сверхзрения я мог рассмотреть в самом дальнем углу мельчайшие пылинки, заусеницы на гладко выстроганных досках пола, затем раздался громовой удар, подпрыгнула не только посуда, но и дом, сама земля, вселенная.

Я оцепенел, вернее, первобытный страх охватил на миг с такой силой, что не мог сдвинуться, в то же время холодный и рациональный мозг сообщил, что вот так, видимо, и начиналась Война Магов. Хоть Первая, хоть последняя. Слишком огромная мощь, человеку с нею не совладать, но пытается же, дурак... И как только кому-то удается найти ключ, вот тут и приходит вскоре конец...

Сквозь дверной проем видел, как Амелия в ночной рубашке пробежала через комнату, поспешно закрывая окна. Появились дети, больше обрадованные, чем испуганные, но, когда все плотные ставни оказались закрытыми, словно ждем нападения разбойников, началось самое жуткое: за окном трепещет жуткий мертвенный свет и казалось, что весь мир сгорает, как бабочка в огне.

Затем пришла мысль, что напугала до судорог: а если это показывает свою мощь колдун, что на службе у Бриклайта? Кто-то же смог провести тучу над городом, не дав ливню обрушиться на дома и улицы?

— Всё узнаем, — проговорил я шепотом, чтобы никто не заметил как дрожит мой голос. — Со всем разберемся... может быть. И никто меня не заставит трепетать, как лист на ветру, так уж... явно.

Бобик открыл один глаз, зевнул. Я видел, что хочет положить голову на мои колени, это у них инстинкт, но пришлось бы самому ложиться, потому положил огромную башку мне на плечо и засопел рядом с ухом сочувствующе и умиротворенно.

— И я тебя люблю, — ответил я.

Он отступил и посмотрел в лицо с немым восторгом: мол, правда? Скажи еще раз!

— Правда, люблю, — повторил я. Вздохнул. — Бобик, остаешься моим первым заместителем. Со всеми правами, а это ого-го, но, увы, и со всеми обязанностями. Вот и узнаешь, как хреново быть человеком. Словом, мы с Зайчиком ненадолго отлучимся, а ты здесь бди! Ты за старшего. Сперва ты, а уж потом госпожа Амелия и ее дети.

Он смотрел грустно, вздыхал, глаза умоляющие, в них такой укор, что я поспешно погладил по огромной башке и отвернулся. Ну почему собаки всегда смотрят с ясно различимым укором?

— Мы с Зайчиком, — повторил я, — отлучимся ненадолго, правда.

Он обиженно взвизгнул, в глазах ревность и смертельная обида, я снова расцеловал, погладил, почесал, повторил:

— Мы, как простые солдаты, идем в разведку, а ты — генерал, понимаешь? На тебе вся наша военная база, стратегические запасы, бомбардировщики дальнего поиска, радары и военные карты... Ты у нас главный на это время, ты!

Он задумался, неуверенно поскреб пол хвостом. На этот раз я, поцеловав, еще и отдал честь, вышел строевым шагом и бегом заспешил к конюшне.

Зайчик, не обращая внимания на грозу, понес со двора легко и мягко, удивительная особенность: иногда грохочет копытами, будто несется подкованный носорог, в другой раз мчится подобно юной лани, а сейчас так и вовсе стелился над землей, как стриж над поверхностью озера, а я себя чувствую на глиссере, что на воздушной подушке.

Туча, погрохотав, поплыла дальше, но со светлеющего неба посыпался мелкий дождик. Небо затянуло плотными серыми облаками, и дождь даже не дождь, а что-то непотребное, непристойное, как уродец в строю кремлевских курсантов.

Домик Денифеля расположился в прекрасном месте: на вершине холма, отсюда хорошо видно всё внизу, никто не подойдет незамеченным.

Мы приближаемся открыто, неспешно, я задействовал все чувства, смотрел так и эдак, но дом как нормальный дом, ничего особенного даже в плане архитектуры, и уж тем более не чувствую присутствия черной магии. Решившись, оставил Зайчика во дворе, тот сразу же направился к колоде с водой и принялся пить, фыркая и брезгливо кривя губы, как заправский конь, а я поднялся на крыльцо.

На стук никто не ответил, потом послышались шаги, дверь распахнулась. Мужчина стоял на пороге, загораживая проем.

— А коня? — спросил он. — Поставь хотя бы под крышу.

Я удивился.

— Под крышу? Что же это за конь, которому нужна крыша? Это уже корова какая-то... Или хочешь сказать, что я приехал на корове?

Он пробормотал торопливо:

— Да нет, ваша милость...

— А что ты хотел сказать?

— Да я так, забочусь...

Я сказал в пространство:

— Что за странные люди здесь: коней — под крышу... — И прошел в дом, мужчина едва успел отпрыгнуть.

В большой комнате за столом четверо мужчин, по виду — разбойники. Только они навешивают на себя столько кинжалов и коротких мечей. Это не просто мужская страсть к оружию, а суровая необходимость.

Еще один спит на куче тряпья в углу комнаты. Все, кроме спящего, уставились на меня в великом изумлении. От печи обернулась женщина. Немолодая, с расплывающейся фигурой, но с милым приветливым лицом.

— Заблудился, — объяснил я неуклюже. Женщина мягко улыбнулась.

— Вам только дорогу спросить... или перекусите малость?

Я ответил мирно:

— А можно и то и другое?

— Можно, — ответила она. Бросила быстрый взгляд на мужчин. — Мясо, правда, холодное, но если хотите быстро...

— Хочу, — ответил я. — А чай, если можно, горячий?

— Можно, — снова ответила она с легкой улыбкой, но на мужчин взглянула несколько опасливо. — Сейчас поставлю.

В доме я чувствовал опасность, но сколько ни стараюсь смотреть по сторонам и тепловым зрением, и запаховым, и даже пробовал попрекогнить — ничего угрожающего. В то же время волосы на затылке шевелятся, а по спине предостерегающий холод, словно позвоночник чувствует, как сзади заходят с обнаженным ножом. Вообще-то лучше всего убраться отсюда, но это будет значить только, что я уже понял, кто они. Кто же в такую погоду выйдет из дому, да еще на ночь глядя?

Они посматривали на меня, как собаки на беспечного котенка, что вошел на их территорию. Старший сказал с интересом: