Г.Р.О.М. 3 - Никита Киров

class="p1">— Да без базара! — он махнул рукой. — Смотри, чё те надо, мешать не буду.

— П-покурим давай, — предложил Костя.

— Ага, можно… пф-пф-пф, — Дима вытер лоб и огляделся. — Куда я опять сиги дел?

Они вышли на балкон, Левитан плотно прикрыл за собой дверь. Телевизор включён, в видике со снятой крышкой установлена кассета, а на экране уродливый монстр орал от боли. Сразу узнал фильм — это «Хищник-2». В нём негр-коп выслеживал Хищника, преследуя по всему городу, а некогда грозный инопланетный охотник залечивал свои раны, спрятавшись в туалете.

Я нажал на кнопку, и кассета медленно вышла. Я положил её рядом и вставил другую прямо в переходнике.

— Ну чё там? — Ярик, как в детстве, сел вплотную перед телевизором.

— Видел бы тебя батя, — сказал я. — Сказал бы: зрение испортишь.

Он с усмешкой отсел. По экрану пошли помехи, и проявилась дата — 01.01.1995. Ярик заметно помрачнел, улыбка ушла сразу. Ну конечно, первого января 1995 года вовсю шёл штурм Грозного, ему тяжело вспоминать.

Но дата на камере явно выставлена неправильно, потому что на картинке показывали зелёный лес и озеро. Это лето, и, скорее всего, прошлый год, а не 95-й. Картинка очень цветная, яркая. Оператор перестал снимать пейзаж и направил камеру на шашлыки. Несколько шампуров лежало на блюде, на некоторых между кусочками мяса были наколоты резаные помидорки и перец, на других — только мясо. В микрофон камеры сильно дул ветер.

— Он чё, свою семейную хронику в сейфе хранил? — возмутился Ярик. — Сам себе режиссёр, мать его. Но я бы шашлычка такого пожрал.

Это не совсем семейная хроника. Я узнал озеро и стоящий на нём недостроенный дом. Именно здесь мы и грохнули Зиновьева, кстати, вон там, где стоит белый «крузак». Похоже, сам опер и держал камеру, а какой-то пьяный пузатый мужик в одних трусах, напевал, кривляясь перед камерой:

— Я всегда с собой беру видеокамеру! — при этом он размахивал двумя шампурами.

Показался другой, какой-то щуплый, с татухой на плече… ёпрст, это же опер Рустемов, крышевавший шалманы в городе. Но мы с ним уже покончили, он хоть и жив, но на нём двойная мокруха. Все думают, что он замочил своих подельников. Связан с ними? Или просто девок поставляет?

— Слабо? — спросил Рустемов и начал пить водку прямо из горла. И выпил, скотина, целиком всю бутылку.

Да уж, «Сам себе режиссёр» очень популярна сейчас, вот все участники записи и кидали такие фразочки про «слабо» или пели отрывок заглавной песни передачи.

Знал ещё двоих, запечатлённых на плёнке. Один — Измайлов, ныне покойный старший опер из линейного отдела железнодорожной милиции, убитый рядом со складами. И того, кто сидел рядом с ним с бутылкой пива, я тоже видел, и его прикончили за компанию.

Это вся их группировка, связанная с железнодорожными перевозками? Не считая отдыхавших тут девушек, само собой.

— Вот этот толстопуз, — Ярик показал пальцем на пузатого, танцующего с шампурами, — с таможни. Тот — тоже мент, а этот… вроде тоже с таможни. А этот вроде бы — дежурный по станции, он тогда за ящик коньяку Науму цистерну со спиртом дал вытащить.

— Да, целая группировка, — я кивнул. — Но всё равно, это обычная гулянка, такие записи в сейфе не хранят.

Но мысли на этот счёт были. Такие кассеты в камерах — многоразовые. Снял — переписал на обычную видеокассету на память, а на эту записываешь новое, стирая старое. И здесь вполне могли поступить так же, просто в начале остались куски самой первой записи.

По экрану пошли полосы, снег, картинка сменилась, дата изменилась на третье января. Снимали сауну, освещения не хватает, но видны девки в простынях, одна, пьяная и голая, начала по просьбе оператора трясти сиськами и смеяться. В сауне играл блатняк.

— Куда с камерой, б***⁈ — взревел кто-то рядом. — Ей же хана придёт! Нельзя ей в бане снимать!

Оператор развернулся, стало видно замотанного в простыню опера Зиновьева, бегущего к камере со злым видом. Опер — лысый, но плечи и грудь заросшие, как у гориллы.

С балкона раздался смех, Димка рассказывал какой-то анекдот и жестикулировал. Я немного перемотал вперёд на низкой скорости, потому что снова снимали еду, и я проголодался. Но скоро на изображении всё поменялось, я чуть забежал вперёд и промотал назад.

— Оба-на, — Ярик оживился.

— Это где? — спросил я, вглядываясь в интерьеры зала. — В Маньчжурии?

— Не, это в Харбине, там покучерявей, чем в Маньчжурке. Я там был с Настюхой, братан. Две тыщи баксов там спустил! Разводилово, в натуре! У них так-то такое запрещено, но если знаешь нужных людей, то привезут в то казино. Но там хрен выиграешь, отвечаю.

Кто-то держал камеру в руках, но как-то странно, будто то ли нёс её на ремне, то ли как-то ещё, но она периодически снимала ковёр и чьи-то ноги. Затем она резко приподнялась, и я понял — камера в сумке или портфеле, снимала через дырку. Не совсем скрытая, обычная, но в эти годы компактные камеры хрен найдёшь, только у спецслужб.

Раздался чей-то голос на китайском, он начал с кем-то спорить, но я не понимал ни слова. Камера резко повернулась вправо, захватив часть игорного стола с рулеткой. Какие-то китайцы: мужики и женщины, кто-то смеялся, играла музыка. Виден огромный рисунок китайского дракона на красной стене.

Камера снова сбилась, пошли полосы, вдруг крупным показался Зиновьев, который поправил галстук, и его взгляд посмотрел прямо в камеру. Знает, что там. Сам и снимает.

Затем камеру снова куда-то понесли, а после поставили на столик, изображение дрожать перестало. Всё заслонила бутылка коньяка, камера сфокусировалась на ней. Видно чьи-то отпечатки на стекле и надорванную этикетку.

— Убери! — Ярик махнул рукой, будто это могло помочь.

Бутылку вскоре убрали. Правда, камера, хоть и продвинутая, но всё же на дворе девяностые, а не двадцатые годы двадцать первого века, поэтому изображение так и осталось размытым. Автофокус работал через пень-колоду…

Дверь балкона открылась, вышел Димка, рассказывая взахлёб о работе, а Костя внимательно слушал.

— Ща, чайник забыл поставить, — оправдываясь сказал Димка и вернулся к своей истории: — И смотрю, он огляделся по сторонам и эту швабру за цехом спрятал. Потом домой упёр. Хух! — он вытер лоб.

— И чё? — медленно спросил Левитан.