Десять поворотов дороги - Оак Баррель

Тот неспешно откинулся назад и сполз в кресле до середины, устроившись полулежа. Лицо его, состоящее из окаменелых морщин, явило секретарю мутный взгляд, до того сокрытый косматыми бровями.

Стараниями двух выросших из-за портьеры служителей в двусмысленных обтягивающих костюмах перед грудью старца возникло громоздкое сооружение — наклонный письменный стол, крепившийся к подлокотникам кресла.

Его сиятельство правитель Кварты и Нижней Уазы барон Ганглий перевел взгляд с секретаря на лежащие на столе бумаги. За окном висела полная, маслянистая, как оладья, луна, сулившая добрую погоду и успех в колдовских делах. Так начался новый «рабочий день» в Зеленом дворце[25].

— О чем это? Поясни, — обратился правитель к своему бледнолицему помощнику, по-черепашьи моргая на свет короткой толстой свечи, вставленной в гнездо столешницы.

Тот коротко (и довольно громко, ибо старец был глух, как редька) пояснил суть, добавив к словам под конец брезгливое выражение лица, явно говорившее за то, что решение по делу должно быть отрицательным. И оно стало таким. Лицо это, к слову, имело редкую предрасположенность к выражению недовольства — оттого и резолюции чаще выходили неодобрительными, а решения каверзными.

Какое-то время происходило все то же: исписанные бумаги сменялись на поверхности стола, секретарь гримасничал и многозначительно покашливал, барон Ганглий кивал в ответ. Шестерни государства крутились.

К трем пополуночи бумажный поток иссяк, уступив место «завтраку» — настолько обильному и сытному в сопоставлении с тем, кому он предназначался, что вы бы немало удивились. По крайней мере, двое молодых конюхов наелись бы принесенным до колик в животе. Взаправду говорят, что умственный труд требует неимоверного количества энергии. Десяток яиц, бекон, пироги и убийственная доза варенья оказались погребены в тщедушном теле барона, погрузившемся в сытый сон.

Секретарь сложил бумаги на стол и потер виски.

Серый Чонг гордился своей неприметностью. Выслеживать, оставаясь в тени, — будоражащая кровь затея, открывавшая многое для терпеливого человека, который был настроен добиться своего. Горлопаны, что видны с соседней улицы, его бесили. Он никогда этого не показывал на людях, но кое-кто из них в итоге догадывался сам. Чуть позже, чем это могло помочь.

Ее он увидел с месяц назад на мосту у площади Ста Королей, давно уже превратившейся в одну огромную пивную. Если бы короли (пусть не сто, но хотя бы один) увидели этот бардак, то их бы вырвало прямо на древнюю мостовую.

В «Златых страницах крайведечества» он прочитал как-то, что эта площадь была чуть не древнее самого города. Здесь казнили преступников, когда на левом берегу Вены еще стояла безымянная рыбацкая деревушка и всем заправляли родовые маги, вызывавшие дождь и отводившие чуму, колотя в бубен. Было приятно думать, что их кости до сих пор здесь, и праздные гуляки в один прекрасный момент, отлив у безголовой статуи в портике старого здания суда, вдруг столкнутся лицом к лицу с настоящими хозяевами города.

Но ему нельзя сейчас отвлекаться. Он помечтает потом, когда…

Как обычно, в десять женщина пересекла площадь, чтобы исчезнуть в дверях одной из многочисленных дешевых гостиниц, на первом этаже которых были устроены забегаловки, а верхние превратились в более или менее легальные бордели.

Серый Чонг внимательно смотрел за окнами. Через пару минут она зажжет свет и задернет шторы. Никто не поймет его восторг — знать наперед, что сделает другой человек! К нему всегда относились как к худшему куску на столе, который после ужина отдают собаке, чтобы не выбрасывать. И сейчас этот «кусок» покажет, что бывает с такой собакой…

Серый человек, которого не запомнишь, заплатил за вход, чтобы, миновав первый этаж, оказаться по боковой лестнице на втором. Здесь он заплатил еще и нанял ближайшую комнату к той, где жила она. Как ее зовут? Для него она будет «номером десять». Сегодня, что ни говори, предстоит юбилейное свидание. Поэтому рядом с ножами и веревкой в кожаном саквояже лежала бутылка ликера и аккуратно сложенный черный костюм с рубиновой булавкой в петлице. Потом, конечно, его придется хорошо почистить…

Коридор гостиницы рядом с комнатой делал два изгиба, в углу одного из которых за служебным входом вниз вела чугунная лестница. Дальше — темнота переулка, ведущего к ограде старого суда, давно заброшенного, но еще силящегося изображать пристойность в этой клоаке. Идеально. У него будет почти вся ночь. «У них будет почти вся ночь», — поправил себя Чонг, открывая в своем номере чемоданчик. Очень скоро она пойдет на работу, и они встретятся здесь, у самого выхода на лестницу. Он любил пунктуальных женщин.

В коридоре послышались легкие шаги. Не могло быть сомнений: она надела высокие каблуки. Как всегда… как всегда… Его дыхание участилось. Серый человек встал поустойчивее, расставив ноги и немного согнув колени. В его правой руке блеснуло лезвие. В левой — губка, чтобы сразу зажать рану. Лишние следы ни к чему.

Шаги продолжали раздаваться в коридоре и совсем рядом с ним, но она так и не появилась. Теперь вдруг они послышались с дугой стороны и снова приближались к его временному укрытию. Он напрягся и повернул голову.

Через несколько секунд цоканье «шпилек» по старым плиткам пола раздавалась с обеих сторон. Кто-то недобро усмехнулся у его уха, чего уж точно не могло быть.

Он ничего не мог понять, вертя головой из стороны в сторону, и видел лишь собственную тень и контур двери. А потом его объял ужас, который длился очень-очень долго, прервавшись полосой острой боли от низа живота до шеи.

Серого Чонга не стало. И тот, кто это сделал, похоже, вовсе не боялся испачкаться.

Если бы кто-то знал ее в лицо, то немало бы удивился, увидев здесь. Но в Сыре-на-Вене у леди Ралины не было знакомых, которые могли в этот час оказаться на площади Ста Королей — разве что случайно проехать по ней в карете с плотно задернутыми шторами.

Огромное окно кабинета распахнулось. Со стола в лучших традициях жанра слетел на пол ворох исписанных бумаг, только что водруженных на него секретарем. Когда он поднял глаза, то увидел на подоконнике обнаженную женскую фигуру, старательно закрывающую задвижки.

— Не хочу его простудить, — объяснила дама, спрыгивая с подоконника на паркет. На вид ей было лет двадцать. Если не смотреть в глаза.

Секретарь не нашелся, что ответить, продолжая молча стоять возле кресла патрона. Правитель Ганглий спал после обильной ночной трапезы, и лицо его ничего разумного не выражало. «Боги всех времен! Неужели нами правит этот полоумный старик, занятый только своим желудком?» — невольно пронеслось в голове секретаря.

— Да ладно тебе. Он не из худших, уж поверь мне на слово, — кивнула гостья на закутанного в одеяла реликта. — Я многих знала.

Тот, словно в подтверждение ее слов, совершенно по-детски шмыгнул носом.

— Ну же, разбуди его как-нибудь, — попросила она, всматриваясь в лицо спящего. — Да, годы-годы… — и уселась на стул напротив, который сам собой пересек кабинет, оказавшись у ее ног.

Волосы на макушке секретаря попытались встать дыбом от ужаса или, на крайний случай, поседеть. Но ни первого, ни второго не случилось. Ситуация была совершенно нелепой. «Я сплю», — сам себе объяснил секретарь и потянул за рукав патрона.

Правитель Ганглий тяжело посмотрел перед собой, а затем сфокусировал взгляд на докучливом секретаре.

— Что случилось? — прохрипел он, пытаясь связать в сознании какие-то расползающиеся нити.

— Здравствуй, Ган, — произнесла гостья довольно громко, рассматривая какой-то документ на полу. — Судя по всему, ты уже кое о чем знаешь? — ее голос резал воздух, как бритва режет ворох шелковых шарфиков.

Правитель не сразу ответил. Его взгляд поблуждал по потолку, зацепил портьеры и край стола, а затем впился в сидящую напротив женскую фигуру. И взгляд этот вовсе не был туманен, как в те минуты, когда министры докладывали о величине урожая и налогах.

— Ты — это ты? — спросил правитель. Женщина хмыкнула, пожав плечами. — Здравствуй, Ралина. Да, я знаю кое о чем. Вести с севера, — просто ответил он.

Секретарю настойчиво показалось, что «сообразительный юноша» относилось к старику Ганглию. Этого не могло быть, но именно так оно и звучало. Если его самого в тридцать шесть еще можно было с натяжкой назвать юнцом, то эту древнюю развалину, переевшую яичницы с беконом, что правила страной последние сорок лет… Мир кувырком катился с горы в пропасть.

На этом леди Ралина резко встала, развернувшись на шпильках, и потрепала правителя по щетинистому подбородку. Секретарь очередной раз потерял дар речи.

— Все еще хуже. Намного хуже, — и гостья шепнула что-то на ухо Ганглию. Его лицо выражало окаменевшую усталость.