Десять поворотов дороги - Оак Баррель

Занавес, из-за которого друзья вышли, вдруг начал опускаться прямо на их головы и в считанные секунды сложился, как верх у детской коляски. По краям сцены вспыхнули фейерверки.

Теперь сцена представляла собой помост, с одной стороны которого бесновалась публика, а с другой простирался внушительный лабиринт с множеством привешенных на тросах мостков, позволявших пересекать его вдоль и поперек, что называется, «по прямой».

Когда глаза комедиантов снова смогли видеть, на сцене оказалось еще пятеро весьма экстравагантных персонажей: четверо мужчин и, кажется, одна женщина. Хвет неуверенно окинул взглядом атлетическую фигуру, украшенную шипастыми наплечниками и не менее шипастыми… Ну да, определенно — это была женщина. Судя по размерам всего, ее хватило бы на две нормальные медсестры плюс ретривера-поводыря со старушкой. Четверо других также впечатляли размерами и не менее того боевой оснасткой — они были увешаны арбалетами и колюще-режущим оружием самых экстравагантных фасонов. Верхнюю часть лица каждого закрывала красная полумаска.

Теперь понимание своей роли на этом празднике дошло до каждого. Не сразу, но весьма быстро.

— Ты же не думаешь, что они просто перебьют нас, как кроликов на поляне? — прокричала Хвету Аврил, хотя в таком шуме ее почти не было слышно.

— Не только кроликов. Бандон сойдет за лося, — попытался он пошутить в ответ, завороженно разглядывая валькирию.

Она играла пренеприятнейшим серповидным инструментом, явно предназначенным не для лечебного массажа. У Хвета заломило низ живота от перспективы с ним познакомиться лично. Женщина-гора поймала его взгляд и очаровательно улыбнулась.

Приплясывающий у края сцены Скокк радостно проорал, что у «кроликов» будет пять минут форы, после которой «охотники» бросятся в погоню. Уважаемую публику пригласили занять места на висящих над лабиринтом мостках.

— Все-таки кролики… — вздохнул Хвет, и словно очнулся, хватая за руку сестру: — Бежим!

Рядом с ухом Гумбольдта в дерево вошел арбалетный болт. Стук был таким, будто сосну долбил первобытный дятел размером с лошадь. Он невольно передернул плечами, пытаясь отделаться от мысли, что бы произошло, если бы эта штука толщиной с палец вошла ему между глаз. По спине предательски скользнула холодная струйка пота.

За поворотом стены на Хвета, размахивая молотом, наступал зверообразный тип в кожаных доспехах с таким количеством заклепок, что хватило бы на корабельный борт. На его губах играла примирительная улыбка. Вероятно, она должна была примирить жертву с неизбежным — ее скорой и болезненной гибелью под улюлюканье столичной знати.

— Гибкий, — сладостно прогудел «охотник» и сделал вид, что рванул вперед.

Хвет мгновенно отскочил в сторону. Убийца заулыбался шире и даже сподобился подмигнуть ему, как бы сообщая, что, в сущности, нет ничего дурного, если один парень размозжит голову другому. Если, конечно, этот другой парень — он, Хвет, шныряющий подобно загнанному в угол суслику.

Где-то, невидимый за поворотом, который они только что с Аврил миновали благодаря Бандону, закричал отставший от группы Хряк — долго, протяжно и мучительно.

Спина Гумбольдта, дышавшего, как загнанный верблюд, мелькнула в полумраке: его преследовала титаноподобная женщина, которая, судя по всему, еще на сцене выбрала себе жертву и теперь без спешки гнала ее. Хвет невольно вздохнул от облегчения, потому что его худшие опасения не подтвердились. То, что можно было считать лучшим по сравнению со слонообразной потрошительницей, просвистело у него перед носом в виде чугунного молота, едва не вышибив мозги на песок.

Хвет, подкатившись боком, со скоростью змеи ударил «охотника» в колено. Тот неуклюже повалился, пытаясь зацепить его пятерней, но парень уже бежал дальше, перескочив через своего преследователя. Кто-то сверху уронил на него бокал с ядовито-синим коктейлем, но ругаться с мерзавцем было некогда.

Ни «охотников», ни зрителей не было видно. Где-то рядом разносились вопли и восклицания, мерцали факелы, и дорогие туфли стучали по лакированных доскам мостков. Их искали сверху и снизу — всех четверых, кроме, судя по всему, отставшего в самом начале толстяка, мир его праху.

Кажется, в этой безумной скачке им удалось на минуту выскользнуть из поля зрения всех, к тому же выведя из строя двоих «охотников». Сколько продлится эта минута, было неизвестно, но точно не слишком долго.

Со стены, над которой так соблазнительно свисали концы веревок, добраться до которых было невозможно, послышался тихий «у-ук»…

— Педант! — воскликнула шепотом (такое бывает в критической ситуации) Аврил. — Педант, рыбка! Скинь нам что-нибудь! Бросай! Мы учили, помнишь? Кому вкусняшку? Ням-ням? Педант! Ну же! Бросай! Бросай!

Примат засуетился на месте, словно гоняясь за собственным хвостом, а затем поднял со стены дохлого голубя, вопросительно уставившись на Аврил: «У-ук?»

Та замотала головой, одновременно показывая руками, будто поднимается по веревке. Макак, оглядываясь, привстал. Не пригодившийся голубь метко полетел в Бандона.

— Давай, родной, давай… найди нам что-нибудь… скорее… — шептала Аврил, признав эволюционное родство с макаком, чем изрядно предвосхитила открытие настырного Чарльза Дарвина[21].

Судя по звукам, выигранное преимущество таяло, как снежок в печке. Один из «охотников» методично колотил в стену, приближаясь справа вдоль периметра лабиринта. Другой насвистывал детскую считалку на какой-то извращенный манер, так что веселая мелодия сверлила мозг изнутри. Задумано было грубо, но на нервы действовало как надо — вера в скорую собственную гибель крепла и разрасталась.

Сверху послышался очередной «у-ук». На этот раз все чуть не закричали от радости: со стены свисал обрывок толстого троса, которым в дождливую погоду крепился навес для зрителей.

Первой по нему вскарабкалась Аврил, предварительно метнув камень подальше в сторону: прием, которым как по волшебству отвлекают внимание убийц в голливудских триллерах и который совершенно не работает, когда рядом нет кинокамеры.

Дальше артритным удавом подтянулся Гумбольдт, щелкая значительно большим числом суставов, чем это известно в нормальной анатомии.

И наконец на гребень стены взвился Хвет, конкурируя в ловкости с обезьяной.

Всем троим предстояло трудное испытание: быстро вытянуть громадное тело Бандона, чтобы его не отделили раньше времени от, будем надеяться, не меньшего по габаритам духа.

Из-за угла показался первый «охотник» — судя по всему, тот, что насвистывал считалку, потому что после удара Бандона самобытный вокал прервался. Жизнь певуна прекратилась весьма немелодичным звуком, словно овца сглотнула вставший поперек горла комок. Может, так глотает жестоких придурков сама Смерть… Мы этого не знаем и очень желаем оставаться в неведении и дальше.

Раздумывать долго на данный счет не пришлось, потому что из-за поворота стены появился следующий «охотник». Он был… крупнее старины Бандона. И несколько лучше вооружен. Например, утыканной гвоздями дубиной. А еще умеренных размеров секирой. Ну, и, конечно, с пояса у него свисал здоровенный нож, напоминающий кровосмесительный гибрид пилы с топором.

Подъем чернокожего титана стал зрелищем триумфальным: Бандон величественно вознесся, на дюйм опередив дубину, на миллиметр секиру и на волос зазубренный тесак.

Все четверо с шумом перевалились через стену, тут же скатившись с насыпи в заболоченный приток Вены.

Не в пример людям, продукту лукавой эволюции, Педант брезгливо спустился по высохшему вьюну и проследовал за экспедицией посуху.

Глава 29. РАССВЕТ НА БЕРЕГУ

Луна пласталась над деревьями громадным рыжим блином, оставленным на закопченной сковороде. В подлеске царил первобытный мрак. Что-то чавкало и трепалось в кронах и на земле, шуршало упавшим лапником. Всюду царил бессловесный гам. Лес вдоль берегов казался запретным городом, в который не следует попадать ночью. Во всяком случае, без приглашения и охраны.

Течение несло воду к городу, так что она еще не была изгажена до состояния липкой зловонной пасты, как на другой его стороне. Артисты пробирались в ней по грудь спиной к предательскому небесному фонарю. Так могли спасаться от волков наши предки сто тысяч лет назад, разгребая бесшумно стоящий в ручье тростник, пригибаясь, прислушиваясь, замирая в прибрежных зарослях.

Говорят, мозг человека устроен как слоеный пирог — от рептилий до наших дней. Где-то там, примерно посередине, притаилась прыткая обезьяна, очень желающая выжить.

Далеко позади, где располагались владения чокнутого богача, разносился собачий лай, но беглецы, похоже, оторвались от преследователей. И даже умудрились пережить эту ночь — поскольку на востоке набухала серо-голубая полоса, безразличная к судьбе кого бы то ни было в своей буколической живописности.