Кабы я была царица... - Вера Колочкова

Цапнув Соню сверху за шею, он выволок ее в прихожую, открыл дверь и так же, держа за шею, вытолкнул в парадное. Распрямиться она не успела – распласталась всем телом на холодных затоптанных плитах, успев проехаться по ним ладонями и коленками. И даже лицом немного. Щекой. Сверху на спину ей упало что-то мягкое, потом дверь закрылась, сердито и сухо щелкнув английским замком. Соня пошевелилась чуть, скидывая со спины это мягкое, оказавшееся всего лишь объемной тряпичной сумкой, с которой она приехала сюда, в этот дом, несколько дней назад. Надо же, и пожитки мои собрали – подумалось ей отстраненно. Перекатившись на бок, она села, начала с удивленным пристрастием рассматривать ободранные на коленях джинсы, потом перевела взгляд на саднящие от боли ладони, потом дотронулась до щеки… На щеке была кровь. Глядя на расплывающееся по грязной ладошке алое пятно, она пожала плечами, улыбнулась сквозь застывшие слезы. Надо же – ее никто и никогда в жизни не бил… И даже не ударил. Можно сказать, даже пальцем не тронул. И не замахнулся даже. Странное какое чувство, когда тебя… бьют. Неприемлемое какое-то чувство. Вроде вот оно – сидишь в парадном, и кровь у тебя на щеке, а внутри по-прежнему сидит удивление – такого просто не может быть. Ошибка какая-то. Только никому теперь не объяснишь, что это ошибка. Кому объяснять-то?

Услышав звук открывшейся внизу входной двери, она вздрогнула, торопливо поднялась на ноги, шагнула к соседской двери, нажала на кнопочку звонка. Открывшая ей Вера Константиновна, схватилась за грудь в испуге, отступила назад в прихожую, потом произнесла, тихо выдохнув:

– Сонечка… Что же это такое, Сонечка? Вы что, с лестницы упали? У вас лицо в крови…

– Нет, я не на лестнице упала, Вера Константиновна. Меня из двери вытолкнули.

– Из какой двери?

– Из… своей.

– Кто? Кто вас вытолкнул? Что вы такое говорите, Сонечка? Да вы проходите, проходите… Надо же умыться, рану обработать… Не плачьте, Сонечка! Сейчас мы во всем разберемся! Сядем и разберемся… Вы все расскажете…

– А я что, плачу? – удивленно спросила Соня.

– Конечно, плачете… Вон, слезы по щекам бегут… Да не трогайте лицо грязными руками, что вы! Идите умойтесь и приходите ко мне на кухню!

В ванной она не узнала себя в зеркале. То есть лицо было ее, конечно, только показалось ей, будто оно маленькое какое-то. Маленькое, красное и смор щенное. От слез, наверное. Они и вправду текли сами по себе, попадая в большую широкую царапину вдоль щеки, смешивались с сочившейся из нее кровью. Слава богу, царапина оказалась неглубокой – так, просто кожа чуть содрана. Ерунда, зажи вет. На ней всегда все быстро заживает, как на кошке. Если бы дело было только в этой царапине…

– Ну? Что все-таки случилось, Сонечка? Давай все по порядку! – встретила ее на кухне озабоченная Вера Константиновна. И даже про прежнее свое вежливо «вы» забыла, которым Соню раньше изредка баловала. Впрочем, Соня этого и не заметила даже. Послушно подставив раненую щеку под тампон с йодом в ее руках, проговорила, морщась от обжигающей боли:

– Да я и сама ничего не понимаю, если честно… Я пришла домой, а он мне про какие-то деньги…

– Кто – он?

– Ну, этот… Люсин муж…

– Господи, час от часу не легче! Там еще и муж откуда-то взялся! Я ж говорила тебе вчера – не пускай к себе никого!

– Так я и не пускала. Я пришла, он уже там был… Люся сказала – ему ночевать негде.

– Так. Понятно. Значит, ты ушла, потом вернулась… и что?

– А он меня сначала в квартиру затащил, а потом вытолкнул. Сказал, что я деньги у них украла. И чтобы обратно принесла. Я ничего не понимаю, Вера Константиновна! Какие деньги?

– Господи, бред какой… Надо немедленно в милицию звонить! Среди бела дня какие-то жулики выталкивают человека из собственной квартиры… Нет, я немедленно звоню в милицию!

– Ой, наверное, не надо в милицию… – неуверенно подняла на нее глаза Соня. – Ну что мы им скажем, когда они приедут? Я же тут пока незаконно живу, сами знаете… Они и разбираться не станут! А про деньги… Что я им скажу? Что меня оклеветали? Воровкой обозвали? Так они посмеются только…

– Ну да… Это ты верно говоришь… А что же тогда нам делать?

– Ой… У меня же билеты там остались! На поезд! В сумке! У меня же рано утром поезд, Вера Константиновна! В четыре тридцать! А билеты в сумке, в маминой тетрадке лежат… А может, они тетрадку в мою сумку сунули? Он, когда мою сумку потрошил, вроде тетрадку из нее выкинул…

Подхватившись со стула, она ветром промчалась в прихожую, начала вытаскивать из сумки свои немудреные, кое-как скомканные чужими руками пожитки – белье, рубашку, домашнюю футболку, книги, теплую вязаную шапку, шарф… Маминой тетрадки не было. Сев на пол посреди разбросанного по прихожей барахла, она подняла на выглянувшую из кухни Веру Константиновну округлившиеся безнадегой глаза:

– О господи… Что же делать… Меня же Вика ждать будет…

– Так. Во-первых, встань. Не сиди на полу. Он холодный. И дай мне пройти! Я сама сейчас с ними разберусь, что к чему!

Поправив халат на груди, Вера Константиновна решительно открыла дверь, промаршировала к соседской двери, резко нажала на кнопку звонка и приняла воинственную позу, уперев один кулак в бок. Потом еще раз позвонила. Потом уперла и другую руку в бок. Потом склонилась, прислушиваясь. Соня наблюдала за ней из-за приоткрытой двери, готовая выскочить на помощь, если вдруг Люсиному мужу вздумается повоевать и с соседкой. И даже кулаки заранее сжала. Ей и для самой себя это было странновато, но именно в таких экстремальных ситуациях она вдруг обязательно бросалась на помощь. Когда видела, что помощь нужна. Автоматически как-то это у нее происходило. На фоне своей собственной трусости. Однажды вообще, закрыв глаза, бросилась в свору мелких бродячих собак, напавших на маленькую девчонку-школьницу. Прижала ее к себе и шла в этой своре, как солдат, пока они не отстали. Хорошо, дело было зимой. И хорошо, что Томочка ей пуховик новый китайский купила – до самых пят. Подол пуховика собаки в клочья порвали, а до нее не добрались…

Дверь Вере Константиновне так никто и не открыл. Зато на площадке появился Славик – как всегда, с черными пипочками в ушах, с музыкой, доступной на данный момент только ему одному. Быстрым движением сдернув наушники на шею, спросил удивленно:

– Мам… А чего это у вас тут? У тебя такой грозный вид…

– Да вот – Сонечку какие-то жулики из дому выгнали! – мотнула Вера Константиновна головой в сторону застывшей в дверях Сони.

– Ага… А ты, значит, за нее заступаться пошла?

– И пошла! А что? Кого ждать-то? Тебя же дома нет! Да если и был бы, так и сидел бы за своим компьютером – с места не сдвинешь! Хоть зарежь тут всех у тебя за спиной, ты и глазом не моргнешь! – успела она на ходу намекнуть сыну о своем, о наболевшем.