Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве - Юрий Сушко

«Аль» представлял, как мучается его «Мар» в своих метаниях между ним и мужем; она знала, что нужна им обоим. Он понимал, что к нему Маргарита испытывает любовь-нежность, а к Коненкову – любовь-благодарность. Ведь тот был ее Пигмалионом, создавший из нее Женщину, превратив девочку-дворяночку в Личность. А он? Альберт пытался утешить, растолковывая свое понимание деликатности ситуации:

– Ты, наверное, знаешь, что большинство мужчин, как и большинство женщин, не являются моногамными по своей природе. И чем больше препятствий для удовлетворения этих желаний ставится на пути, тем с большей энергией люди их преодолевают. Заставлять человека соблюдать верность – это тягостно для всех участвующих в принуждении…

– Хочу курить, – тоном капризной девочки сказала Марго.

– У меня только трубка. Правда, где-то есть и сигары, – смутился Альберт. – Но для тебя они слишком крепки.

– Дай, – потребовала женщина.

Но ее партнер понял все по-своему. Опрокинул ее на спину и, как ребенок, жадно впился губами в ее грудь. Марго тихонько засмеялась, положила руки на его загорелые плечи и, уже не в силах сдерживаться, вонзила в них свои острые коготки, окрашенные сегодня в алый цвет.

– Еще!..

Потом, когда они отдыхали в шезлонгах на палубе легкокрылого ботика «Tinef»[2], Эйнштейн озадачил Маргариту неожиданным вопросом.

– Марго, ты ведь гораздо лучше меня ориентируешься в московской политической элите… Как ты считаешь, к кому я могу обратиться по одному щекотливому, очень важному вопросу?

– А что за проблема?

– Надо помочь одному достойному человеку. Его арестовали там у вас, в России. Он бежал из Германии, работал в университете в Томске, и вот такое недоразумение, заподозрили, что он немецкий шпион. Это чушь собачья, ручаюсь.

– Раз он беженец, иностранец, значит, я думаю, надо ходатайствовать перед Литвиновым.

– А кто это?

– Нарком иностранных дел. Максим Максимович. Если хочешь, я передам твое письмо через советское посольство. Так оно быстрее поступит в Москву, к самому наркому…

Господину Народному Комиссару

Литвинову М.М.

Москва, СССР

28 апреля 1938 г.

Глубокоуважаемый господин Литвинов!

Обращаясь к Вам с этим письмом, я выполняю тем самым свой долг человека в попытке спасти драгоценную человеческую жизнь. Речь идет о математике, профессоре Фрице Нетере, который в 1934 г. был назначен профессором Томского университета. 22 ноября 1937 г. он был арестован и препровожден в Новосибирск в связи с обвинением в шпионаже в пользу Германии. Два его сына были 20 марта 1938 г. высланы из России.

Я очень хорошо знаю Фрица Нетера как прекрасного математика и безукоризненного человека, не способного на какое-либо двурушничество.

По моему убеждению, выдвинутое против него обвинение не может иметь под собой оснований. Моя просьба состоит в том, чтобы Правительство особенно обстоятельно расследовало его дело, дабы предотвратить несправедливость по отношению к исключительно достойному человеку; который посвятил всю свою жизнь напряженной и успешной работе.

Если его невиновность подтвердится, я прошу Вас поспособствовать тому; чтобы и оба его сына смогли вернуться в Россию, чего они хотят более всего. Эти люди заслуживают особого к ним внимания.

Кого, когда и о ком просил сталинского наркома наивный профессор? «Прекрасный математик и безукоризненный человек» Фриц Нетер к тому времени уже был казнен и покоился где-то в полуметровой могилке в колымской вечной мерзлоте. Сыновьям его, слава Богу, повезло больше: «особого внимания» Кремля они, к счастью, избежали. Им удалось добраться до Америки.

Как к последней надежде, к высшей инстанции, как к оракулу или пророку, обращались люди к Эйнштейну с мольбой о помощи. Когда все прочие возможности были испробованы, когда сильные мира сего капитулянтски поднимали руки, признавая свою беспомощность перед безжалостной мощью государственной машины любой страны, и Советского Союза в том числе.

И он не имел права никому отказать. Писал, надеялся, верил.

«Господину Иосифу Сталину,

Москва, СССР, 18 мая 1938 г.

Глубокоуважаемый господин Сталин!

За последнее время мне стали известны несколько случаев, когда ученые, приглашенные на работу в Россию, обвиняются там в тяжких проступках – речь идет о людях, которые в человеческом плане пользуются полным доверием у своих коллег за границей. Я понимаю, что в кризисные и неспокойные времена случается так, что подозрение может пасть на невинных и достойных людей. Но я убежден в том, что как с общечеловеческой точки зрения, так и в интересах успешного развития строительства новой России чрезвычайно важно, чтобы по отношению к людям редкостных способностей и редкостных же творческих сил обращались с исключительной осторожностью.

В этом плане я очень прошу Вас обратить внимание на дело, возбуженное против доктора Александра Вайссберга (Харьков). Господин Вайссберг – австрийский подданный, инженер-физик, работавший в Украинском Физико-техническом институте в Харькове. Очень прошу, чтобы в его случае был бы учтен отзыв о деятельности Вайссберга профессора Мартина Руэманна, руководителя лаборатории низких температур, который был передан в Наркомтяжпром весной 1937 г.

Ответов из Москвы не последовало.

Но Эйнштейн продолжал надеяться. И внушал эту надежду другим.

В конце 30-х группу веселых нью-йоркских энтузиастов посетила шальная идея – отправить в 6939 год «бомбу времени» – своеобразное послание потомкам, замурованное в пустотелом стальном снаряде. «Бомбу» они собирались зарыть на 15-метровой глубине на окраине города, а на поверхности установить обелиск: извлечь послание через пять тысяч лет.

Кому доверить написать заветные сто слов потомкам? Дискуссий не возникло: Эйнштейну!

«Наше время богато творческой мыслью, и открытия, сделанные нами, могли бы значительно облегчить нашу жизнь. С помощью электрической энергии мы пересекаем океаны. Мы используем электричество для того, чтобы избавить человечество от утомительного физического труда. Мы научились летать, и мы умеем легко посылать сообщения по всей планете с помощью электрических волн.