Портрет с девятью неизвестными - Алексей Небоходов

все просто сидите здесь, как будто ничего не происходит, а каждый из нас может быть следующим.

– Мы все в равных условиях, – спокойно произнесла Жанна. – Нападать друг на друга сейчас – это то, что от нас ждёт эта картина.

– Вы тоже её защищаете? – повернулась к ней Софи, резанув взглядом острым, как нож. – Или вы тоже связаны с этим всем?

Жанна не ответила, её взгляд был направлен на стол, но лицо оставалось спокойным.

– Софи, хватит, – снова вмешался Ренар. – Ваша боль понятна, но эти обвинения не приведут ни к чему.

Софи встала, её руки сжались в кулаки.

– Вы ничего не понимаете, – прошептала она, её голос дрожал. – Никто из вас не понимает, что мы все обречены.

Она развернулась и, не глядя на гостей, быстро вышла из гостиной. Напряжённое молчание накрыло стол, как густой туман. Катрин снова подняла чашку и отпила кофе, устремив взгляд куда-то вдаль.

– Это было неизбежно, – тихо произнесла Жанна.

– Неизбежно? – переспросил Филипп, его голос был пропитан сарказмом. – Или вы просто оправдываете то, что она права?

Жанна подняла глаза.

– Иногда правда звучит слишком резко, чтобы её принять.

Пьер, наконец, оторвался от камина и сделал шаг к столу.

– Мы не сможем выбраться отсюда, если будем раздирать друг друга на части, – произнёс он. – Каждый из нас уже потерял слишком много.

Катрин посмотрела на него, но промолчала. Она чувствовала, что этот разговор – только начало чего-то более разрушительного.

После того как Софи покинула гостиную, за столом воцарилось тягостное молчание. Каждый избегал смотреть друг на друга, словно одно неверное движение могло нарушить шаткое равновесие. Только слабое потрескивание огня в камине и едва слышный шум снега за окнами нарушали тишину.

Пьер задумчиво потер виски. Его лицо оставалось бесстрастным, но в движениях читалась усталость.

– Она не выдерживает, – тихо сказал он наконец. – Но её можно понять.

Катрин смотрела перед собой со смесью напряжения и раздражения. Она сидела прямо, сцепив руки перед собой, и старалась сохранить спокойствие.

– Её можно понять, – согласилась она. – Но её обвинения несправедливы. Я ничего не сделала, чтобы заслужить такие слова.

– Никто не говорит, что вы виноваты, – вмешался Ренар, обращаясь к Катрин. – Но вы должны понимать, что она потеряла мужа. Её страх управляет ею.

– И это оправдывает её поведение? – резко спросила Катрин, её глаза блеснули. – Или мы все теперь будем смотреть на друг друга как на врагов?

Ренар вздохнул и покачал головой.

– Я не это имел в виду, – спокойно ответил он. – Но в таких обстоятельствах мы должны быть осторожны. Эта картина уже убила троих. Мы не можем позволить ей убить нас всех, играя на наших слабостях.

– Она играет не только на слабостях, – неожиданно произнесла Жанна. Её голос был тихим, но уверенным. Она внимательно смотрела на пламя в камине, словно видела там ответы на вопросы, которые никто не решался задать. – Она манипулирует желаниями. Она видит, что нас тревожит, и делает это оружием.

– Желания? – с иронией переспросил Филипп. – Вы хотите сказать, что картина знает, чего я хочу? Или чего хочет кто-то из вас?

Жанна перевела взгляд на него, её глаза блестели в полумраке.

– А разве это невозможно? – спросила она. – Посмотрите на себя, Филипп. Вы прячетесь за сарказмом, как за щитом. Но вы боитесь не меньше, чем Софи.

Филипп резко поднялся со своего места. Его лицо исказилось от гнева.

– Не смейте говорить за меня, – бросил он. – Я, по крайней мере, не ищу виноватых там, где их нет.

– А вы? – Жанна встала, её голос стал чуть громче. – Вы хоть раз задумывались, почему вы здесь? Почему каждый из нас оказался в этом месте? Или вы думаете, что это просто совпадение?

Филипп хотел что-то сказать, но Пьер поднял руку, жестом призывая к тишине.

– Достаточно, – сказал он с нотками стали в голосе. – Если вы не можете сохранить спокойствие, то хотя бы постарайтесь не разжигать огонь.

Катрин встала, уставившись на Пьера.

– Вы всё время говорите о спокойствии, – сказала она. – Но что вы делаете, чтобы помочь нам?

Пьер повернулся к ней, его глаза были холодными.

– Я делаю всё, что в моих силах, – ответил он. – Но это место… оно старше и сильнее меня. И, возможно, сильнее нас всех.

После этих слов опустилось молчание. Гости переглядывались, но никто не осмеливался произнести что-либо. Катрин медленно вернулась на своё место, её руки скрестились на груди.

– Если мы не можем найти способ выбраться отсюда, – тихо произнесла она, – то хотя бы можем выяснить, что от нас хочет эта картина.

– И как вы предлагаете это сделать? – резко спросил Эмиль. Его голос был полон сарказма. – Может быть, спросим у неё напрямую?

– Возможно, – неожиданно произнёс Ренар. Все взгляды обратились к нему. Он говорил медленно, низким голос и очень сосредоточенно. – Если это артефакт, то он должен иметь цель. И мы должны понять, в чём она состоит.

– Цель? – напряжённо переспросил Филипп. – Разве её цель не очевидна? Она хочет нас уничтожить.

Ренар покачал головой.

– Уничтожение – это средство. Но для чего? – его взгляд переместился на картину. – В древних текстах говорится, что такие вещи могут быть проводниками. Возможно, картина что-то ждёт. Или кого-то.

– Ждёт? – тихо повторила Катрин и её лицо побледнело.

Ренар кивнул.

– Если она питается страхом, то её сила может быть направлена на то, чтобы открыть некую дверь. Вопрос в том, что за ней находится.

Ренар устало поднялся со своего места. Он прошёл к окну, за которым серые утренние облака клубились в танце с ветром, и на мгновение замолчал, будто собирался с мыслями. Гости, почувствовав, что он хочет что-то сказать, замерли в ожидании. Наконец, профессор повернулся к ним и произнес глухо, но твёрдо:

– Я должен признаться, – начал он, – прошлой ночью я видел сон. Нет… это был не просто сон. Это было… нечто иное.

Его взгляд задержался на картине, словно она могла услышать его слова.

– Я оказался в месте, которого не знал, но которое, казалось, знало меня. Это был огромный мрачный зал, освещённый только слабым красноватым светом от свечей. Стены были покрыты тяжёлыми драпировками, пропитанными сыростью, а пол, казалось, был залит чем-то липким. Воздух был вязким, и в нём витал