Ошибка просветления - У. Г. Кришнамурти

В: Но ваше тело подверглось биологическим изменениям.

У. Г.: Да, но у меня нет какогото секрета, спрятанного в тайном месте. Мне нечего предложить. Все, что я могу предложить, это уверенность, что любое расспрашивание, как и все философские дискуссии, бесполезны, что диалог невозможен и что твои вопросы, как и чьилибо еще, не служат никакой цели. Понимание, в том смысле, который я подразумеваю, это состояние пребывания там, где вопросов больше нет.

В: Вы имеете в виду, что это состояние недумания?

У. Г.: Это состояние, где мышление и жизнь не являются двумя разными вещами, а есть одно и то же. Это не интеллектуальное состояние; это больше состояние чувствования (хотя я употребляю слово «чувство» в другом смысле, чем вы). Это состояние отсутствия поиска. Человек всегда чегото ищет – денег, власти, секса, любви, мистического опыта, истины, просветления, и именно этот поиск удерживает его в стороне от его естественного состояния. И хотя я в этом естественном состоянии, я не могу помочь комуто другому, потому что это мое естественное состояние, а не его.

В: Вы хотите сказать, что если я прекращу искать, во мне произойдет изменение?

У. Г.: Да, произойдет. И если я сказал: «Да, произойдет», тогда что? Что хорошего в моем уверении тебя? Ничего хорошего – это совершенно бесполезно, так что не слушай меня или когото еще. Всю свою жизнь ты слушаешь других – в этом причина твоего несчастья. Ты уникален. Тебе незачем хотеть быть похожим на когото еще. Ты все равно не можешь быть таким, как он. Это желание – желание слушать, желание понять, желание быть такимто и такимто – возникло оттого, что общество заинтересовано в создании совершенного человека; но совершенного человека нет – вот в чем наша проблема. Все, что мы можем сделать, – это быть самими собой, и никто не может помочь вам в этом. Тебя могут научить кататься на лыжах или чинить мотор, но ничему важному тебя научить не могут.

В: Даже Будда или Христос?

У. Г.: Почему тебя волнуют эти ребята? Они мертвы. Их следует сбросить в реку. Вы этого не делаете; вы продолжаете слушать когото (не важно, кого) и продолжаете надеяться, что какимто образом, завтра или послезавтра, ты сойдешь с карусели. Ты слушаешь своих родителей и учителей в школе, и они говорят тебе быть хорошим и послушным долгу, не злиться и все такое, но из этого ничего хорошего не выходит, и вот ты отправляешься обучаться йоге, и потом наконец появляется какойнибудь старикан и говорит тебе быть неизбирательно осознанным. Или, может быть, ты находишь когото в «святом бизнесе», и он творит чудеса – он делает из воздуха какиенибудь безделушки, и ты попадаешься на это, или, возможно, он дотрагивается до тебя, и ты видишь какойто голубой свет, или зеленый свет, или желтый свет, или бог знает что, и ты надеешься, что он поможет тебе испытать просветление. Но он не может помочь тебе. Это нечто такое, что нельзя схватить, удержать или выразить. Я не знаю, видите ли вы всю беспомощность ситуации, и как, если ктото думает, что может помочь тебе, то он непременно введет тебя в заблуждение, и чем менее он фальшив, чем он сильнее, чем просветленнее, тем больше страдания и вреда он принесет тебе.

В: Испытываете ли вы интерес к вопросу реинкарнации?

У. Г.: Меня больше интересует вопрос «Рожден ли ты?». Ты можешь мне сказать? Ты сам – можешь ты быть уверен, что ты рожден? Можешь ты испытать свое собственное рождение? Не можешь. Ты можешь испытывать рождения и смерти других и ты думаешь, что однажды испытаешь свою собственную смерть. Но нет никакой гарантии, что ты испытаешь свою смерть. Твоей структуры, заинтересованной в понимании твоей смерти и твоего рождения, там не будет. Так что жизнь как таковая не имеет ни начала, ни конца; это безначальное и бесконечное движение, и ты лишь ее выражение, как птица, червяк или облако.

В: С той единственной разницей, что я осознаю себя, а червяк нет.

У. Г.: Ты осознаешь себя посредством мысли (под которой я имею в виду не просто сознательную мысль, но это обусловливание, которое превращает жизнь, проходящую через твои чувства, в удовольствие и боль). И эта мысль не твоя; это то, чему ты научился у других, мысль из секондхэнда, она принадлежит всем. Ты принадлежишь всем. Так почему ты не принимаешь эту естественную вещь? Если ты примешь эту естественную вещь, все попадает в свой собственный ритм: ничего не надо делать, ничего контролировать, ничего спрашивать. Тебе ничегошеньки не надо делать. Тебе пришел конец.

В: Ну, нельзя же просто сидеть на холме и гнить. А я именно это и делаю.

У. Г.: Все равно ты гниешь, не важно, где ты находишься. Не обязательно на холме; гниение происходит и посреди всяческой твоей деятельности. И бремя в том, что ты можешь однажды какимто образом, какимто чудом или с чьейто помощью чтото с этим сделать. Ты ничегошеньки не можешь с этим поделать, давайте посмотрим в лицо этому факту. Никаких чудес! Никто не может помочь вам!

В: Итак, если никто не может помочь…

У. Г.: И ты не знаешь, как помочь себе самому, – вот в чем дело. Ты знаешь, это не две разные вещи. Если ты действительно придешь к тому, что никакое внешнее средство не может помочь тебе, вся твоя абсолютная беспомощность автоматически уйдет. Это две стороны одной монеты. У тебя все равно остается надежда – тот факт, что ты здесь, означает, что ты еще не оставил надежду. Или, если ты не идешь сюда, то отправишься к комунибудь еще в Индию – к самому аватаре, к самому богу, ступающему по Земле. Может быть, он сделает какието безделушки из воздуха, но какой в том толк? Не важно, кто он, если бы у тебя не было надежды, ты бы его не слушал, ты бы не притронулся к книгам, ты бы никого в этом мире не слушал. Не то чтобы ты возгордился или чтото такое; но все внешние средства в любой форме, на любом уровне прекратились бы раз и навсегда.

«Я не знаю, что делать. Я беспомощен, абсолютно беспомощен» – пока ты думаешь, что ты абсолютно беспомощен, ты будешь зависеть от какогото внешнего средства. Это может прекратиться за раз: один взрыв, и вся твоя зависимость от внешних средств заканчивается, и вместе с ней исчезает идея о том, что ты беспомощен. Но ты ждешь, чтобы чтото произошло или чтобы на тебя снизошла какаято благодать, – ты все еще зависишь от какогото внешнего средства. Говорю тебе, нет никакой силы вне тебя – нет силы. Это не означает, что у тебя есть все эти атрибуты суперпупер богов, о которых ты читаешь; но вне тебя нет силы. Если в этой Вселенной есть какаято сила, то она в тебе.

В: Я убежден в том, о чем вы говорите.

У. Г.: Это не вопрос убеждения; это факт, и ты не можешь испытать этого факта. Пока ты говоришь себе, что ты убежден, ты не уверен.

В: Нет силы вне меня, здесь и сейчас?

У. Г.: Ты не позволяешь этой силе выразить себя, потому что это нечто, чего ты не можешь испытать. Ты хочешь испытать ее. Как это возможно? Эта сила – нечто живущее, живое – это трепет, пульсация, биение жизни – ты всего лишь одно из выражений этой жизни, вот и все. Как ты можешь испытать это? Эта структура мысли, посредством которой ты испытываешь, мертва; она вообще не может испытать эту жизнь, потому что одно – живое, а другое – мертвое, и между ними не может быть никакой взаимосвязи. Ты можешь испытывать только чтото мертвое, но не живое. Жизнь должна проявиться. Никто не может научить тебя этому. Тебе не нужно получать это от когото; что у тебя есть, уже здесь.

В: Да, но если…

У. Г.: Нет никакого «да, но». Ты не можешь сказать «да» и начать следующее предложение с «но». Там нет никакого «но». Если «да» – это настоящее «да», то оно там чтото высвобождает – «да» растворяется в ничто, и тогда то, что там есть, начинает выражать себя. Если ты говоришь «но», ты даешь продолжение этой мертвой структуре мысли, опыта и надежды. «Да!» – это то, от чего вся структура разлетается на части.

Никакое внешнее средство не может помочь тебе – никто – даже этот парень, который столько говорит об этом; он не может помочь тебе. (Он по крайней мере честен – «Ну, не могу я помочь».) Так что все внешние средства прекращаются – к этому заключению очень сложно прийти – «Для меня все внешние средства закончились!» Ты не идешь никого слушать, каким бы святым он ни был. Он может быть Богом из Богов, он может говорить: «Я пришел освободить все человечество!», но ты не идешь туда, понимаешь? (Если ты пойдешь туда просто из любопытства, другое дело.) Ты ничего не пытаешься найти ни в каком внешнем источнике. Так что ты полагаешься на себя и ты действительно не знаешь. Ты хочешь выяснить. Ты снова и снова задаешь вопросы – ты не отвяжешься от этого: «Как я могу понять это?» Когда все ответы извне прекратятся и изнутри не появляется никаких ответов, что становится с этим вопросом? Этот вопрос не может оставаться здесь; он растворяется. Происходит ионизация мысли, потому что она не может ускользнуть, а это энергия, это жизнь.