Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский

провёл спасательную операцию на поверхности астероида, продолжавшуюся – месяц. Без вести пропавшими были сочтены тридцать человек. Затем руину звездолёта обозначили на будущее «факелами», рассчитали орбиту шатуна, а сами благополучно отступили, следуя инструкции, в стартовую систему. Такие были вегетарианские порядки сто двадцать пять лет назад. Повторно Дистанцию взяли через год – большой группой, ажнак в три форварда. Ещё год конкиста осваивала Первую Площадь. Только когда закончилась стройка Порта-Финиш, то есть ещё через два года, дошли руки до обследования погибшего в целях положительной утилизации: формированный металл, оборудование, припасы, етс… Грузовоз, подошедший к астероиду и готовивший приняться к грунту вблизи руины, внезапно получил в скулу заряд тяжёлого света – из тьмы развалин. Это старший техник Пётр Полотно выжил на «Ключе» и вступил в бой. История выживания и диагноз его агрессии были реконструированы и стали широко известны, вошли частями своими в инструкции и учебники по самоспасению и достойны отдельного рассказа, здесь же важно, с каким трудом (и с какими человеческими жертвами!) удалось джинна Полотно… нет, не спасти, слово не подходит… захватить! Джинн астероида Полотно решительно отказался от переговоров. Джинн астероида Полотно бился с инопланетными захватчиками свирепо и остроумно, а также – мистически и фантастически. Некоторые версии устных преданий повествуют об оживших беспощадных мумиях, ползущих в тенях между скалами к грузовозам, о невесть откуда взявшихся у джинна ракетах с ядерными боеголовками, о беспилотных ботах-камикадзе, о каких-то замёрзших цветах… В конце концов, джинн Полотно потерпел поражение – ресурсы были неравными… Его спасли. То есть захватили, усыпили, привезли в госпиталь и принялись лечить. Он умер (впав в жестокий кафар) спустя несколько недель. Особое мнение члена имярек комиссии по расследованию вошло в официальный отчёт и потом приобрело статус закона. «Отныне мы обязаны относиться к попавшим в изоляцию космачам с предельным недоверием по умолчанию». Устные предания продолжают: «Мы совершили глупость, если не сказать подлость. Ничего не было на „Ключе“, ради чего стоило терять одиннадцать человек, грузовоз и самого спасаемого. Нам следовало, сообразив ситуацию, оставить его в покое: он создал себе мир, он защитил его, и он заслужил его». Устные предания – значимая в Космосе штука. Мы им доверяем часто и больше, чем меморандумам администраций и методологической литературе, издаваемой в метрополии курам на смех (куры – это носители яиц).

Я задержался на балконе, не сразу начал отход. Не надо думать обо мне – тогдашнем – неправильно. Не играл я этакого индивидуала, озабоченного лишь претворением в жизнь высшего собственного мнения, искажаемого наличием недобросовестного к нему, мнению, отношения некомпетентных в ситуации окружающих. Провидение, в коее я теперь верю, безусловно, бросило свою дробинку на весы, но тогда-то я ничего такого и знать не мыслил. Я был космонавт на работе! Мьюком мало того что капитан, начальник экспедиции и будущий губернатор, так он ещё и прав был, и я намерен был подчиниться. Время операции резко увеличивалось, но риск, который возможно свести к стандартному значению, сводится неукоснительно и безоговорочно, иначе совершается преступление. Универсальный стыковочный агрегат бота позволял прямую стыковку «на корпус». Взять балок «на корпус», «обсосав» шлюзовую камеру целиком, не торопясь, под давлением вскрыть люк – для того механизмов у нас достаточно… Затем впрыскиваем в балок наркотик, и – в масках – вперёд. Классический абордаж. Почти безопасный – и для спасаемых, и для спасателей.

Причина моей задержки на балконе была весьма конкретная.

– Я Байно. Прими мой кривой автофайл 10.23.04.01 МТС, Кирилл. Я задерживаюсь. Для стыковки по предложенному варианту необходимо произвести расчистку на корпусе балка. Нужно срезать до десяти метров балконных конструкций и удалить РСМ-экран с корпуса.

– Чего два раза ходить? – спрашивает Кирилл понимающе.

– Вот именно.

– А как ты себя вообще чувствуешь, Марк? – спрашивает Кирилл. – Четыре часа тридцать две минуты на выходе ты.

– И мне предстоит ещё часов десять работ по расконсервации катера, – подхватываю я. – А шлюз никто за меня не расчистит. Значит, опять мне потом выходить, плавать, резать, толкать. Не отдохнув, не поспав даже для приличия. Смысл? Мы повторяемся, Кирилл.

– Да, раньше завтра внутрь не проникнуть… – говорит Кирилл несколько невпопад. Старший на борту в моё отсутствие, он не хотел брать на себя сверхмерной ответственности. Ему нужно было всё это тщательно проговорить в эфир под запись. Я его понимаю, но мне становится неприятно. Люди разные, но я никогда так не поступал.

– Будет плохо, если как раз на эти часы мы опоздаем. Правда? – заканчивает Кирилл.

– Злое шесть всем выпадает по-разному, – говорит Нота. – Но если они – или он – продержались столько…

– Флейм, – говорю я наконец. – Небесполезный для некоторых, но флейм. Как командир и серьёз я вас грубо прерываю. Нота, ты там как?

– А в чём дело?

– Я проголодался. Займись. Кирилл меня поводит один.

– А сколько тебе надо на расчистку?

– Час ориентировочно. Не больше. Беречь железо или электричество я не намерен. Я имею в виду – через час я уже буду дома.

– Стучу по крестику, – сообщает Кирилл. – А ты сплюнь.

– Какую-то глупость ты сказал, извини, Марк, – говорит Нота недоумённо. – Разогреть стандарт для тебя я успею ровно сорок три раза за час. Даже если ты захочешь съесть сразу сорок три порции, мне потребуется одиннадцать минут. С транспортировкой из ящика к автомату. И сервировкой на столике. Я тебя не поняла.

– Мрия, по-моему, он пошутил, – говорит Кирилл. Я ухмыляюсь. Он знает, что я знаю, что он знает, что я знаю… В сём трёпе демонстрируя свою проницательность, я успел наметить себе порядок работ. Универсальный пистолет у меня полностью заряжен, в ранце достаточно тридцатиграммовых бустерков, чтобы потом элементы разрезанных конструкций от поля операции отдалить… Но прежде, пока балкон под ногами, надо срезать экран. Стропорез я уже сегодня благословил подобной работой.

– Начинаю резать эрэсэмку, – говорю я. – Ну, что же вы там замолчали, реябтки?

– А, – говорит Нота. – Байно в своём репертуаре. Я всё поняла. Знаешь, Кирилл, что имелось в виду? Не сидел бы ты над диспетчерской сиднем, а начинал бы ты пока осмотр адаптера. А я, увечная, останусь на связи. Понимаешь?

– Вот так вот, да? Слишком сложно для меня, – замечает Матулин. – Марк, она права? Тогда бы я попросил тебя: попроще ты со мной как-нибудь, Марк.

– Мне Нота всегда казалась сложной в общении, – говорю я. – Но на сей раз некое рацио она привнести пытается… Прорезал вертикальный правый. Дальше роста не хватает. Перехожу левей. А «Сердечник» как, на связи у нас, Нота?

– Да, а что?

– Молчаливые они какие-то… Опа-на!