Затерянная улица - Жан Амлен

Навещая соседей, он не терял времени даром и ловил каждое слово о земле, о выращивании табака или о другой какой работе, без которой не обойтись на ферме.

Он получал ни с чем не сравнимое удовольствие от того неправильного образа жизни, который ему приходилось вести. Случалось, что из-за дождя он не работал целый день, но бывало и так, что не разгибал спины с раннего утра до поздней ночи, особенно во время посадки растений. Это были воистину тяжелые дни.

Он нанял работника и еще Батч, так как успел убедиться в ее выносливости и силе, она и вправду была одной из немногих женщин в округе, которые могли работать в поле наравне с мужчинами.

Взгромоздившись на сиденье сеялки — при этом спина его упиралась в накалившийся от солнца бак с водой, — он провел на нем три изнурительных дня. За его спиной, почти вровень с землей, на двух маленьких сиденьях примостились Джереми Биленд и Батч, на коленях у них стояли ящики с рассадой, перед ними передние лемехи плуга прокладывали в земле борозды; высадив сеянец, Биленд и Батч секунду поддерживали его рукой, из бака на сеянец падала струйка воды, затем задние лемехи прикрывали его землей. Работать приходилось не покладая рук, и с них сошло сто потов, зато в первый день они высадили тысячу двести сеянцев, тысячу четыреста во второй и шестьсот — из-за дождя — в третий.

Приходилось спешить. А у него как на зло все валилось из рук. Он должен был постоянно следить, чтобы лошади не сбивались в сторону и оставляли за собой две ровные линии сеянцев. У помощников Альберта был острый глаз, но они предпочитали помалкивать. И правда, в начале Джереми позволил себе несколько колких замечаний в его адрес, впрочем, сказанных дружелюбным тоном, да и то тут же осекся, так как Батч, ничуть не смущаясь, решительно осадила своего напарника.

Но вот высоко в небе поднялось солнце, и от его жарких лучей зарябило в глазах. Движения их стали механическими. Помощники Альберта то и дело воровали струйку воды, предназначенную для сеянцев, и выпивали ее из горсти, черной от налипшей земли.

В Полдень, перекусив на берегу реки, которая от нестерпимого зноя казалась потоком расплавленного олова, они сделали передышку. На предложение Альберта искупаться в реке его помощник сначала ответил отказом, но затем, то ли соблазнился этим, то ли, чтобы угодить хозяину, пошел за Альбертом вниз по течению. Батч в это время спала как убитая.

На третий день, перед грозой, жара стала совершенно невыносимой. Почувствовав приближение грозы, они еще больше заторопились. Небо давило на них своей тяжестью, и капли их пота, словно дождь, падали в борозду. Джереми принялся поддразнивать девушку, то и дело хватая ее за колени. Спина сидевшего на сиденье впереди Альберта сделалась неестественно прямой и словно одеревенела.

Несколько дней спустя он заметил на лбу Батч царапину.

— Эй, Мари, да ты никак подралась?

Ничего не ответив, она продолжала работать.

— Держу пари, ты была на празднике. Что с тобой случилось?

— Ничего… — чуть слышно прошептала она.

Ему передалось ее волнение.

— Ты, может, споткнулась и упала?

На этот раз она обернулась и посмотрела на него своими большими печальными глазами.

— Нет! Я не упала. Это Жан-Жак постарался.

— Жан-Жак?..

— А кто же! Один из сыновей Вейланхорта — тот, которому скоро будет шестнадцать.

— Какая муха его укусила? Он что — не в своем уме?

— Мы всегда с ним деремся.

— Из-за чего это?..

Его настойчивость объяснялась не столько любопытством, сколько желанием поддержать разговор. Альберт истосковался по людям, он был сыт по горло своим одиночеством и вечно молчаливой природой.

— Так, стало быть, вы всегда с ним деретесь… — повторил он. — Сдается мне, этот твой Жан-Жак бойкий парень. Тебе, должно быть, не скучно с такими дружками…

— Он мне не дружок. Дрянь — вот он кто! Разбил кружку о мою голову и чуть было не убил.

— Что же у вас с ним произошло?

— Он первый начал! Вчера на скотном дворе я не дала ему поцеловать себя, и он наговорил мне разных гадостей… Я и пальцем-то никого не трону. И ничего мне не надо, только бы оставили меня в покое. В отместку он сказал мне, что это я нарочно пустила теленка в табак. А когда я ответила, что он сам его туда пустил и что не только я это видела, он налетел на меня, да еще обозвал…

— Как же он тебя обозвал?

Ей еще ни разу не приходилось рассказывать о себе. Все свои многочисленные обиды она привыкла скрывать от людей и, по мере того как они накапливались, сбрасывать в самый дальний закоулок своей памяти — настолько далекий, что они исчезали там почти бесследно. Сейчас Альберт осветил этот темный закоулок, и гора накопленных обид оказалась на самом виду: они потоком хлынули из ее глаз, и сердце ее словно разрывалось на части.

— Так как он обозвал тебя, Мари?

— Он меня обозвал… Сказал, что у меня нет родителей!..

— Ах вот оно что… А ты что ответила?

— Да, как всегда, ничего.

Они замолчали. Мари отвернулась к плите, на которой варился гороховый суп. Время от времени до Альберта доносились ее всхлипывания. В углу проснулась собака; потянувшись, она зевнула, показав свой ярко-розовый язык, темное нёбо и блестящие белые зубы.

— Ко мне, Патира!

— Почему вы назвали свою собаку Патира?

— Почему? Да очень просто. Это имя я вычитал в книге.

— У вас есть книга?

— Да. Я нашел ее однажды на скамейке. В ней говорится об одном несчастном парне вроде меня. Его звали Патира. Вечно ему не везло. Эта собака, когда я подобрал ее, была всеми покинута, без отца и без матери. Вот я и назвал ее Патира.

— Но ваша Патира совсем не похожа на того парня. Ведь она же счастлива сейчас!

— Все может быть… А ты как думаешь, дружище? Тебе не так уж плохо сейчас, а? Вот бы всегда так было… Но если ты хоть немного похожа на меня, не видать тебе счастья…

Мари взглянула на Альберта и почувствовала, как в душе ее что-то всколыхнулось, что-то теплое и ласковое, словно она увидела родного брата.

— Славная собачка, — сказала она и похлопала Патиру по голове.

А вскоре землю поразила жестокая засуха. Величественное небо не знало жалости. Каждый вечер гигантский диск солнца скрывался за горизонтом, и отсветы его пламени возвещали наступление нового дня, несущего гибель всему живому.

Целый день пронзительно стрекотали сверчки, и, казалось, этому стрекоту не будет конца: он начинался утром и не смолкал до поздней ночи, продолжаясь при слабом свете обнаженных звезд. Зной, иссушая землю, всей своей тяжестью наваливался на поля, уничтожая беспомощные растения, высаженные людьми.

В первые дни ручьи, все так же беспечно распевая свои весенние песенки, сбегали по склонам оврагов; они были уверены, что еще немного, и пойдет дождь, который наполнит их каменистые русла. Однако вскоре утренняя мелодия ручьев начала звучать все тише, а затем превратилась в какое-то невнятное бормотание. Там, где некогда были глубокие заводи, теперь виднелись лишь пустые углубления с сухим потрескавшимся дном.

Вначале под палящими лучами солнца табак чувствовал себя как нельзя лучше. Его корни все глубже и глубже уходили в землю — там в подпочве было еще много влаги. Но затем жара добралась и до песчаного грунта и принялась иссушать его день за днем. Саженцы сопротивлялись и в поисках влаги все дальше вытягивали свои тоненькие корешки, но тщетно: они всюду натыкались на ссохшуюся корку земли, которая постепенно превращалась в пыль.

Стебли табака поникли, листья потеряли былую зелень, края их сморщились. Усталые, отчаявшиеся, доживающие свои последние дни, они с каждым днем все сильнее клонились к земле.

Люди, перестав ждать и надеяться, все же каждое утро принимались за работу. С рассветом они шли в поле и, черпая ведрами воду в реке, поливали саженцы, стараясь, чтобы каждое растение получило хоть по капле воды. Вода, попадая на землю, тут же исчезала, точно ее лили в решето. Иссушая влагу, солнце опережало людей. Вода, не успев просочиться в почву, мгновенно испарялась и уносилась в небо. Целыми семьями трудились фермеры в поле, обливаясь потом, и, когда уже стало ясно, что полуденный зной одержал над ними победу, фермеры продолжали вглядываться в медное небо и, проклиная погоду, все еще пытались уловить легкое дуновение ветерка, который мог повернуть на юго-восток.

Время от времени воздух становился густым, казалось, он насыщен той влагой, которой так жаждала иссохшая земля. Это был даже не воздух, а скорее пар из кипящего котла.

Но вот на горизонте появилось облачко. Вначале маленькое, едва заметное, оно вскоре стало расползаться по всему небу. Фермеры высыпали из своих домов; мужчины, женщины, дети жадно всматривались в тучу, предвещавшую грозу. Словно гигантская птица, расправляла она свои крылья, и, глядя на нее, люди надеялись, что она спустится к ним и спасет их урожай. Но увы! Дождевые тучи упрямо обходили их стороной. И когда умирающая земля потеряла всякую надежду на спасение, пролился живительный дождь, но не над Гранд-Пином, а над Сен-Салпайсом, где земля была не такой уж бедной и не так отчаянно нуждалась во влаге.