Анна и французский поцелуй - Стефани Перкинс

— Он поинтересовался, отчего давно не видел твоего парня. Сент-Клера, — добавляет она, увидев моё растерянное лицо. Её голос горек. — Видимо, вы ходили на пару фильмов вместе?

— Мы смотрели там ретроспективу спагетти-вестернов3 в прошлом месяце. — Я сбита с толку. Он решил, что мы с Сент-Клером встречаемся?

Мер притихает. Ревнует. Но у Мередит нет причин для ревности. Между Сент-Клером и мной ничего — ничего — не происходит. И я с этим согласна, клянусь. Я слишком волнуюсь по поводу Сент-Клера, чтобы думать о нём в другом свете. Сейчас он нуждается в знакомом, а Элли — знакома.

Я тоже думала о знакомом. Я снова скучаю по Тофу. Я скучаю по его зелёным глазам, по тем поздним вечерам в кинотеатре, когда он так сильно меня рассмешил, что я расплакалась. Бридж говорит, что он спрашивает обо мне, но я не говорила с ним последнее время, потому что их группа очень занята. У «Ужасов по дешёвке» всё хорошо. Они наконец назначили первый концерт. Как раз перед Рождеством, и я, Анна Олифант, буду присутствовать.

Один месяц. Я не могу дождаться.

Я хочу увидеть их на следующей неделе, но папа не думает, что разумно тратить деньги не перелёт, ведь каникулы совсем короткие, и мама одна сумму не потянет. Так что я провожу День благодарения в Париже, одна. Постойте... больше не одна.

Я вспоминаю новости, которые Мер огласила несколько минут назад. Сент-Клер тоже не идёт домой на День благодарения. А все остальные, включая его девушку, едут обратно в Штаты. Значит, мы останемся в Париже на эти четырёхдневные каникулы. Одни.

Эта мысль тешит меня всю обратную дорогу к общежитию.

Сноска

1. Макарон — французское кондитерское изделие из яичных белков, сахарной пудры, сахарного песка, молотого миндаля и пищевых красителей. Обычно делается в форме печенья; между двумя слоями кладут крем или варенье.

2. Тарт Татен — вид французского яблочного пирога «наизнанку», в котором яблоки поджариваются в масле и сахаре, прежде чем испечётся пирог.

3. Спагетт-вестерн — низкобюджетный вестерн, снятый в Италии или Испании в середине 1960 гг.

Глава 18.

— Счастливого Дня благодарения тебе! Счастливого Дня благодарения те-е-ебе! Счастливого Дня благодарения, Сент-Кле-эр-р-р…

Дверь резко открывается, и Сент-Клер впивается в меня хмурым взглядом. Он одет в простую белую футболку и белые пижамные штаны с синими полосами.

— Прекрати. Петь.

— Сент-Клер! Сколько лет, сколько зим! — Я дарю ему свою самую широкую неидеальную улыбку. — Ты знал, что сегодня праздник?

Он волочит ноги обратно в кровать, но оставляет дверь открытой.

— Я в курсе, — ворчливо произносит он. Я захожу внутрь. Его комната... неопрятней, чем я видела её в первый раз. Грязная одежда и полотенца сброшены в кучу на полу. Полупустые бутылки с водой. Содержимое школьной сумки под кроватью, смятые бумажки и чистые листы. Я подозрительно принюхиваюсь. Сырость. Это место пахнет сыростью.

— Как ты мило обустроил это местечко. Колледж-шик.

— Если пришла критиковать, обратную дорогу ты знаешь, — бормочет он в подушку.

— Не-а. Ты знаешь, как я отношусь к мусору. Он ведь такой… однофункциональный.

Сент-Клер многострадально вздыхает.

Я убираю стопку учебников с его рабочего кресла, и из страниц выпадает несколько эскизов. Все тёмно-серые рисунки анатомических сердец. До этого я видела лишь его каракули, ничего серьёзного. И хоть по правде Джош сильнее в технической части, эти рисунки прекрасны. Сильны. Страстны.

Я подбираю их с пола.

— Они удивительны. Когда ты их нарисовал?

Тишина.

Я осторожно возвращаю сердца обратно в учебник по основам государства, стараясь не запачкать рисунки.

— Так. Сегодня мы празднуем. Ты единственный мой знакомый, что остался в Париже.

Ворчание.

— Немногие рестораны подают фаршированную индейку.

— Мне не нужна индейка, просто признание, что сегодняшний день особенный. Они об этом… — Я указываю на его окно, хотя он и не смотрит, — … даже не подозревают.

Он сильнее укутывается в одеяла.

— Я из Лондона и не отмечаю День благодарения.

— Пожалуйста. В мой первый день ты сказал, что ты американец. Забыл? Нельзя менять национальность как костюм по необходимости. Сегодня наша страна объедается пирогами и жарким, и мы должны присоединиться.

— Гм.

Всё идёт не так, как запланировано. Время сменить тактику. Я сижу на краю его кровати и толкаю его ногу.

— Пожалуйста? Большое пожалуйста?

Тишина.

— Ну же. Я хочу повеселиться, а тебе нужно подышать свежим воздухом.

Тишина.

Разочарование нарастает.

— Ты же понимаешь, день отстойный для нас обоих. Ты ведь не единственный здесь застрял. Я на всё согласна, лишь бы оказаться сейчас дома.

Тишина.

Я делаю медленный, глубокий вздох.

— Прекрасно. Хочешь знать, в чём дело? Я о тебе беспокоюсь. Мы все о тебе беспокоимся. Чёрт, да мы говорим о тебе целыми неделями, и я единственная, шевелю губами! То, что произошло — ужасно, но ещё ужаснее, что мы ничего не можем сказать или сделать, чтобы изменить ситуацию. Да, я ничего не могу поделать, и это меня бесит, потому что мне противно видеть тебя в таком состоянии. Но знаешь что? — Я отхожу в сторону. — Не думаю, чтобы твоя мама хотела, чтобы ты убивался над тем, что нельзя контролировать. Она хотела бы, чтобы ты продолжал пробовать. И думаю, она захочет услышать как можно больше приятных новостей, когда ты приедешь домой в следующем месяце…

— ЕСЛИ я приеду домой в следующем месяце…

— КОГДА ты приедешь домой, она захочет видеть тебя счастливым.

— Счастливым? — Теперь он вышел из себя. — Как я могу…

— Хорошо, несчастливым, — быстро отвечаю я. — Но она не захочет видеть тебя в таком состоянии. Она не захочет слышать, что ты перестал ходить на занятия, перестал пробовать. Она ведь хочет увидеть, как ты окончишь школу, забыл? Ты так близок, Сент- Клер. Не сдавайся.

Тишина.

— Прекрасно. — Это не справедливо, не рационально сердиться на него, но я не ничего не могу поделать со своими эмоциями. — Будь тряпкой. Забей на жизнь. Наслаждайтесь своим несчастным днём в постели. — Я иду к двери. — Возможно, ты не такой, как я себе представляла.