Башни Ангкора - Борис Павлович Виноградов

защиту и опеку взрослых, другие видели в массовом проявлении доброты и ласки реакцию на ужасы и страдания недавнего прошлого, третьи отмечали своевременность и эффективность действий властей по ликвидации беспризорности. Так или иначе, юные граждане Кампучии стали поистине привилегированным классом республики. Для них делалось все необходимое, и делается в первую очередь.

В конце декабря 1979 года мы с корреспондентом ТАСС Александром Минеевым, собирая материал к первой годовщине освобождения, оказались в Кампонгсаоме, где в то время стоял советский теплоход «Любовь Орлова» с бригадой докеров из Ванино, Находки, Корсаково и Владивостока. Наши портовики работали на разгрузке судов, помогали оборудовать причалы, обучали различным профессиям кампучийцев. Приятно было на берегу Сиамского залива увидеться со своими соотечественниками. Мы уже подумывали, не принять ли их предложение и не отметить ли наступление Нового года на горячем пляже, но в Москве ждали статей уже в первых числах января, а самолетов из Пномпеня в Хошимин в эти дни не предвиделось. Последний уходил 30 декабря.

Главный инженер порта Ли Киу, водя нас по пирсу и набережной, показывал складские помещения, где еще оставались не вывезенные полпотовцами гаубицы и минометы, перечислял, что успели сделать советские докеры. Они проложили водопровод от насосной станции к причалам, выполнили промеры глубин в акватории, поставили электростанцию, оборудовали гараж, ремонтные мастерские... В общем, наполнили порт жизнью.

— Мне хочется вам показать еще один объект, который, хоть и не имеет прямого отношения к порту, но глубоко символичен,— сказал Ли Киу, когда мы уже заканчивали беседу.— Это детский дом имени «Кхмеро-советской дружбы».

Неподалеку от берега, с дороги № 4, уходящей на Пномпень, мы свернули вправо в ворота, за которыми простирался большой пустырь. На нем средь зарослей кустарника высились деревянные постройки различных типов и размеров. В центре этого ансамбля помещалось длинное здание, из которого доносился стук молотков и визг пил. На месте старой брошенной школы отстраивался интернат для 250 детей. Михаил Федорович Робканов, начальник экспедиции советских докеров, шагая через разложенные балки, показывал, где будут столовая, учебные классы, игровые комнаты. Стройматериалы — кровельное железо, краску, древесину взяли с советских судов, заходивших в порт. Местные жители, узнав об инициативе советских докеров, горячо принялись им помогать. Кто нес с собой мебель, посуду, кто школьные принадлежности...

— Мы никогда этого не забудем,— говорил нам пожилой кхмер Рос Марей, ладивший оконную раму.— Не забудут и дети, которые поселятся здесь. Страна Советов останется для них навсегда страной добрых и бескорыстных людей.

И теперь, когда советские моряки, совершая тысячемильные плавания по океанам, бросают якоря в Кампонгсаоме, они обязательно заходят навестить своих «подопечных». Встречи неизменно бывают радостными. А наступает пора прощаться, проводить друзей из далекой и большой страны, на причал гурьбой высыпают все обитатели детского дома имени «Кхмеро-советской дружбы».

...Странное чувство не покидало меня, когда я один бродил по двору музея среди изуродованных фигур древних статуй и не успевших еще зарасти детских могил. Не выходило из головы, что я нахожусь на месте, где разыгрывался самый гнусный акт кампучийской трагедии. Одна и та же рука уничтожала одновременно и прошлое народа, и его будущее.

Спрыгнув с ветки цветущей магнолии на землю, обезьяна подскочила к зазевавшемуся парнишке, вырвала у него из рук осколок зеркала и так же по-воровски ускакала на дерево. Поднялся страшный шум. Игра продолжалась. В веселых глазах детишек сверкало солнце.

По кровавому следу

НА ОКРАИНЕ Пномпеня, там, где проспект Сон Нгок Миня встречается с дорогой № 1, уходящей через Бассак и восточные провинции во Вьетнам, в зелени тенистых деревьев стоят трехэтажные корпуса бывшего лицея Туолсленг. До января 1979 года это название мало что говорило даже коренным жителям столицы. Но вскоре после освобождения Пномпеня оно обошло все газеты мира, встав в один ряд с такими словами, как «Бухенвальд», «Майданек», «Заксенхаузен»... В классах бывшего лицея по личному распоряжению Пол Пота были оборудованы камеры пыток.

Говорят, что Пол Пот, любивший искать во всем скрытую символику, остановил свой выбор на Туолсленге не случайно. В молодости он тоже имел отношение к просветительской деятельности. Это было, когда, не закончив курса обучения в Париже, он вернулся домой и некоторое время преподавал историю в одной из школ. Его жена Кхиеу Поннари, видимо, больше преуспевшая в науках, по возвращении вместе с ним из Франции смогла получить место в престижном лицее Сисоват. Пол Пот же, тогда еще Салот Сар, не выдержал конкурса на преподавателя истории в Туолсленге и вынужден был довольствоваться частной школой. И когда речь зашла об обзаведении собственной тюрьмой, Пол Пот, не раздумывая, злорадно показал на Туолсленг.

— Таким образом,— говорил мне старый учитель Нут Тхан в Пномпене,— он отомстил за унижения и насмешки, которым подвергался со стороны коллег из-за своего невежества, и выразил презрение к «буржуазным методам образования».

С тех пор Туолсленг становится любимым домом диктатора. Он часто выезжает туда в сопровождении телохранителей, часами сидит в комнате номер 4 корпуса «А», где размещалась тюремная канцелярия, дает указания, присутствует на допросах и пытках. В инструкции, найденной среди брошенных документов и написанной собственноручно Пол Потом, содержались обширные рекомендации по внутреннему распорядку. В ней, в частности, отмечалось, что заключенные, попадая в камеру пыток, должны твердо знать: живым им оттуда не выбраться, а посему они быстрее избавятся от пыток, если дадут «правдивые показания и назовут сообщников». Однако ни в коем случае, подчеркивалось в циркуляре, не следует убивать их до получения такого признания.

Кто из журналистов, приезжавших в Пномпень, не писал о «Туолсленге» — не о лицее, а о тюрьме, ставшей потом музеем преступлений полпотовского режима. В стране, некогда привлекавшей туристов со всего света, после изгнания полпотовцев имелся только один действующий музей, остальные лежали в руинах или были разграблены.

Туолсленг начал принимать посетителей, когда на нем еще не было вывески. Над главными воротами, у которых под навесом из рифленого железа располагалась будка охранника, а вдоль криво поставленного забора тянулись ряды колючей проволоки, висела надпись на кхмерском и французском языках с названием лицея. Над забором высотой в два человеческих роста, словно виселицы, стояли перекладины с пропущенной по ним паутиной колючей проволоки. Галереи на всех этажах корпусов тоже были обтянуты проволочной сеткой. Экспонаты говорили сами за себя. Тупые топоры с засохшей на них кровью и прилипшими волосами, обрезки металлических труб, тяжелые мачете и мотыги, цепи и кандалы были подобраны в камерах,