Крест на башне - Андрей Уланов

– Уже, – ответил.

Честно, давно я себя таким усталым не чувствовал. Даже нет, не то слово «усталым» – опустошенным. Словно сожженный панцер, в котором все, что могло, уже взорвалось и выгорело. И осталась одна пустая броневая коробка, а внутри – только прах и пепел.

Ну и Вольф, похоже, тоже был настроен не позывными обмениваться.

– Отлично поработали, Эрих…

– Да.

– А представляешь, – тихо засмеялся майор, – Фрица Хессмана только что подбили. Гусеницу связкой гранат распороли. «Мамонт» – связкой гранат!

– Бывает.

Услышал знакомый щелчок, оглянулся, засек, как огонек сигареты вспыхнул.

– Эрих, – тихо, даже я бы сказал, непривычно душевно начал Вольф, – давно хотел с тобой поговорить, да все никак случая подходящего не выпадало. Насчет этой девушки, русской. Она…

И тут со стороны деревни коротко, патронов на четыре-пять, очередь простучала – и Вольф, словно переломившись в поясе, на броню упал.

Дальше у меня на какое-то время воспоминания очень обрывочные пошли. Как нарезка хроники. Следующий кадр – я уже в «мамонте», Вольфа успели внутрь втащить, радист пытается пульс нащупать, я его отталкиваю… потом – ладони все в крови, наушники в них скользят и я ору что есть голоса:

– Повторяю, пленных не брать! Не брать! Всех, до последнего… всех, всех, всех!

А очнулся почему-то лежащим рядом с гусеницей «смилодонта», сигарета в зубах давно уже погасла, а я гляжу распахнутыми глазами в ночное небо, где звезд из-за дыма почти не видно… пока меня кто-то за плечо не начал трясти.

– Господин фельдлейтенант.

Как пружиной подбросило – вскочил, схватил за куртку, придавил к экрану и только потом понял, что это радист мой собственный.

– Какого…

– Радио… – забормотал испуганно Людвиг, – радио из штаба, господин фельдлейтенант.

Вырвал наушники у него, к уху прижал.

– Кошка на связи.

– Босса? – это был обер-лейтенант Фрикс, а еще – в треске и шипении помех я враз вычленил стрельбу и взрывы там, у той рации. И сразу похолодел, хотя десять минут назад казалось, что уже ничего я сегодня больше не почувствую.

– Доложите обстановку… ваше местоположение… где майор Кнопке, почему он не отвечает?

– Нахожусь в квадрате сорок восемь-Густав, сорок восемь-Дора, – я говорил спокойно, четко, хотя язык, кажется, вот-вот узлом завяжется. – Завершаю уничтожение штаба Соколовской дивизии. Вольф… майор Кнопке одиннадцать минут назад был убит.

– Убит… как… кто принял командование? Зиберт?

– Убит автоматчиком. Гауптман Зиберт тяжело ранен. Я принял командование ударной группой. Повторяю, я принял командование ударной группой. Прием.

– Ясно, – Фрикс на миг пропал куда-то, потом на той стороне застучало звонко, словно где-то рядом машингевер длинными лупил и обер-лейтенант вновь появился.

– Кошка… мы находимся в Арсеньево. Атакуют авровцы… до двух рот пехоты при поддержке штурмпушек. Прикрытие… синие… смято, частично разбежалось… ведем бой… долго не продержимся. Дивизия… усиленная рота вышла… будет через три часа.

И тут я сорвался.

– Через три часа вас всех… – прорычаля в микрофон, словно загрызть его собрался. – Отходите!

– Не получится… обошли с флангов… минометы…

– Сорок минут, – сказал, а сам чувствую – в голове словно кто-то выключателем щелкнул и лампочку врубил. Сразу все четким стало, прозрачным и, пожалуй что, холодным.

– Продержитесь еще сорок минут, обер-лейтенант. Я выйду к ним в тыл. Мой сигнал – сдвоенная красная ракета. В ответ обозначите себя белой и зеленой. Как поняли? Прием.

– Кошка, вас понял. Сорок минут. Ждем.

– Сорок минут, – покачал головой Хенке. – Оптимист ты, фельдлейтенант. Ночью, сквозь вражеские тылы…

Я на него посмотрел… ласково так. Он не выдержал, отвернулся.

– На «мамонте» я еще и быстрее доберусь. Главное, чтобы твои за мной успели.

– Успеют, – не понравилось мне, как Хенке это сказал. Не почувствовал я убежденности в его голосе. – Дам вторую и пятую машины, лучших водителей.

– Ладно, посмотрим, какие они у тебя… лучшие. Действуй…

Он козырнул, исчез в темноте. Я к «мамонту» подошел… Нильс все так же перед плащ-палаткой на коленях сидел, только нос его знаменитый еще больше распух, вовсе на полрожи стал… или показалось мне в темноте.

Положил руку ему на плечо, потряс осторожно…

– Вставай.

Не реагирует. Я голос повысил.

– Унтер Хербергер, встать!

Великая все-таки вещь – рефлексы! Нильс, по-моему, и не услышал меня толком, а ноги у него сами по себе пружиной распрямились и корпус вверх подбросили.

Глянул он на меня, всхлипнул громко, сопли со шнобеля своего рукавом комба утер.

– Эрих, – забулькал, – эх, Эрих, как же мы теперь… без майора-то?

Черт, если он сейчас не прекратит – сам разрыдаюсь к такой-то матери.

– Отставить истерику, унтер Хербергер! Смирно!

– Эрих…

– Молчать! Как стоишь, сволочь, перед офицером! – и врезал ему по правой щеке с маху так, что самого развернуло.

Нильс назад качнулся, приложился спиной о панцер… зато взгляд сразу осмысленней сделался.

– Очнулся?

– Да… вроде.

– Или, может, еще раз приложить?

– Не… хватит пока. Что стряслось-то?

– Авровцы Арсеньево штурмуют.

– Scheisse!

– Оно самое. Так что, на тебя вся надежда, Нильс. Быстрее «мамонта» к ним ничего не доберется.

Нильс прекратил щеку растирать. Поглядел на меня, потом на «мамонт»… на небо, сплошь облаками затянутое… наклонился и за углы плащ-палатки взялся.

– Помоги. Надо майора внутрь затащить.

Если бы мне кто прежде сказал, что безлунной ночью по незнакомой местности «мамонт» сможет почти двадцать километров за тридцать одну минуту преодолеть – расхохотался бы и спросил, за сколько тех километров этот сказочник на «мамонт» любовался. А теперь… и ведь все равно ни одна сука не поверит!

И все равно, пока неслись, у меня с каждой этой минутой на душе все тяжелее и гаже становилось. Была бы связь… только связи не было!

Наконец выскочили на пригорок и сразу, будто кто ширму отдернул, зарево стало видно и пальба слышна даже сквозь вой турбины. Тогда повеселел – раз бой ведут, значит, живы еще.

– Фары гаси!

Проселок более-менее освещен… а вот сообщать всей округе о нашем прибытии таким вот образом в мои планы пока не входит.

Достал сигнальный пистолет, проверил еще раз на ощупь, что на патроне выдавлено… ну да, «красная сдвоенная», до тридцати про себя досчитал, вскинул и нажал на спуск.

Пыхнуло, ракеты взвились и как раз почти над самой окраиной повисли. А секунд двадцать спустя, сначала из центра и почти сразу же с северной окраины, ответные взлетели. Белая и зеленая.

– Стоп!

Оглянулся назад – транспортеров не видно, отстали, как и думал.

– Я – Кошка, вызываю вторую и пятую, ответьте. Прием.

– Кошка, слышим вас. Мы на подходе, будем через три-пять минут.

– Ждать не буду, вступаю в бой. Отвлеку на себя бронетехнику. Ваша первоочередная задача – минометы.

Зажмурился, прокрутил в голове местность. Хоть недолго мы здесь были, но что-то все-таки отложиться в памяти успело.

– Проверьте лощину справа от дороги – удобная позиция.

– Вас понял, Кошка.

Я тангенту на внутреннюю связь перещелкнул.

– Давай, Нильс, – командую, – вперед… но пока потихоньку.

Штурмпушки… Фрикс сказал, что их атакуют при поддержке штурмпушек. А обер-лейтенант человек обстоятельный, можно даже сказать, педантичный, даже в таких вот, не способствующих мыслительному процессу условиях. То есть была бы против них одна штурмпушка, он бы именно так и сказал… значит, пишем в уме две.

Освещения, в принципе, хватает – в городке полыхает не меньше половины домов. Другой вопрос, что освещение ночью, штука ох какая обманчивая – очень резкую границу тьмы и света дает и вот за этой границей хрен ты чего разглядишь, пока это самое хрен чего на тебя оттуда не выпрыгнет… или не врежет бронебойным.

И ночным прицелом не воспользуешься – засветка!

Поднял бинокль, подождал, пока враз скакнувшая к носу картинка не успокоится, подстроил резкость и повел медленно вдоль.

Ничего. То есть дома горящие, фигурки черные кое-где перебегают… падают… вот у перекрестка, за сараем рыл пятнадцать собралось. Явно к броску готовятся. Врезать по ним? Ох, чешутся руки… и демаскироваться? Пока они меня видеть не должны, да и слышать, на фоне своего концерта, в общем, тоже. А ракеты – мало ли кто и зачем… они если и ждут подкрепления, то наверняка со стороны магистрали, а не из собственного тыла.

Черт, ну где же эти твари затаились?

Почти совсем уж решился плюнуть на штурмпушки и врезать по пехоте… ветер хлестнул ледяной волной, смахнул на миг заслонившее улицу пламя и на сетчатке словно на фотопленке отпечаталось: чуть наискось, приткнувшись к полуразрушенному дому, стоит штурмпушка, язычки огня вдоль всего корпуса алым гребнем, подожгли-таки ее наши, а впереди, правее, на выезде из проулка, вторая, целая, низкий, хищный силуэт… разворачивается…