Крест на башне - Андрей Уланов

Я от крика наводчика похолодел. Дернулся, засек сквозь разрыв в дыму силуэт – нет, не «муромца», хвала Господу, обычного «дятла» и не смог сдержаться – выматерился грязно, зло, нервы свои перегоревшие облегчая.

Всего их в той, встречной колонне было пять – два тяжелых панцера, три средних. Мы, кроме Вальтера Хофманна, потеряли еще одного «Волка» – они с «дятлом», похоже, заметили друг друга одновременно и одновременно же выстрелили. И попали тоже оба. Пятьсот метров – лекарствами не лечится!

Потом мы ненадолго застряли… точнее, мы ждали, пока в горящих грузовиках перестанут рваться снаряды. Ждать пришлось минут двадцать, затем мы с «Котенком-9» протаранили коридор среди груд полыхающего железа, – я лишний раз порадовался тому, что не взял с собой Стаську, очень уж четко ощущалось, что вминали в горячую дорожную пыль наши гусеницы, – и продолжили движение.

Еще через пять минут мы выкатились из леса – и едва не врезались в бодро марширующую по дороге авровскую пехотную роту. Завидев нас, они начали разбегаться – ну а мы, соответственно, начали бить вдоль дороги осколочными и пулеметным.

Удивительно, но расчет одного из пускачей, которые катили за колонной два смешных тупорылых грузовичка, успел развернуться и даже поджечь транспортер, прежде чем их самих накрыли прямым.

В общем, уйти удалось немногим, хотя справа лес был всего в двух сотнях метров от дороги.

На этот раз я успел связаться с Хенке, и через пять минут пехотинцы подвели к моему «зверику» троих «соколов»: скуластого поручика, который, кривясь, пытался зажать быстро набухающую багровым гимнастерку на предплечье, молоденького, – черт, не уверен, что этому молокососу восемнадцать исполнилось, – с картинно белокурыми вихрами паренька, погон которого я не опознал. Третьего – прапорщика, лет сорока, с пузом, выпадающим из ремня, два пехотинца под руки волокли. А он при этом выл, тонко, по-бабьи. Противно.

Когда его отпустили, прапорщик, не пытаясь удержаться на ногах, плюхнулся на колени и заныл про двух, нет, трех малых дочек. «Двадцать три года беспорочной службы по интендантской линии, вы, господин товарищ танкист, главное, прикажите своим, чтоб карабинчик мой нашли, увидите – новехонький он, не стреляный ни разу, я, как вас увидал, сразу подальше отбросил…», короче, понес, захлебываясь при этом в собственных соплях, такую херню… даже конвоиры – и те от него шарахнулись. С тем же брезгливым выражением на лицах, что и собственные его однополчане.

У меня рука сама дернулась к кобуре – настолько противно было глядеть на эту мразь, да и почти наверняка, не знал он, не мог знать ничего толкового. Если даже не понял, кретин, что не к синим попал…

Хорошо – вовремя спохватился. Сообразил, что пристрелить я его, если что, всегда успею – но можно будет при этом из трупа пользу извлечь, в виде воспитательного эффекта.

Глянул на хронометр – час и семь минут до темноты.

Со временем у меня, конечно, наличествует полный… как же его? цейтнот. Точнее – его нет вовсе, но, раз я уж решил отыграть этот спектакль, то надо уж сделать все по правилам.

Изобретать ничего не стал – попросту Вольфа скопировал. Достал портсигар, кинул одну сигаретину себе в рот и протянул тем двум «соколам», что стояли.

Юнец гордо так подбородок вскинул, отворачиваясь, что я сразу подумал – не курит. У меня ведь не малороссийское самопальное дерьмо лежало – «Феникс», натуральные контрабандные.

Поручик же усмехнулся криво…

– Была б рука свободна…

– Keine Probleme, – говорю.

Взял сигарету двумя пальцами, протянул, зажигалку поднес – ну и себе, соответственно. Затянулся, выдохнул… надо же, колечко получилось – сам удивился.

– Имя, звание?

– Корнет Дергачев, – звонко выкрикнул юнец и сразу на поручика испуганно оглянулся.

Тот молчит. По виду – весь в сигарету ушел.

– Ну, – спрашиваю его еще затяжку спустя, – а ваше?

Он только скулой дернул.

– Вообще-то, имя, звание и личный номер военнопленным говорить полагается. По конвенции.

Или, вспоминаю, «конвенция» оно правильно? А-а, неважно!

Поручик на меня глянул, бровь удивленно приподнял – какая, мол, к свиньям собачьим, конвенция?

Пожалуй, он мне был даже симпатичен чем-то, соколовец этот. Чем-то… Севшина он мне чем-то напомнил, вот!

– Так как, будете говорить? – Молчит.

Руку на кобуру положил – и опустил. Какого, думаю, хрена? Офицер я или где?

Докурили мы с ним почти одновременно, Я свою о броню потушил, он просто под ноги выплюнул, задрал голову, на небо темнеющее зачем-то посмотрел.

– За сигарету – спасибо…

Я вздохнул и махнул коротко унтерфельдфебелю за его спиной – тот кивнул, шагнул в сторону, взялся за «эрму» – укороченная, десантный вариант, – и «от живота», коротко – та-та-та, наискось через грудь.

Прапорщик подвывать на миг перестал, от тела отшатнулся, упал на бок.

– Не-е гу-у-би-ите… Х-хри-истом Бо-огом молю… дети-и-и ма-алые…

Я достал еще раз портсигар, кинул в зубы вторую сигаретину – не потому, что курить хотелось, просто покатать во рту, а то опять привкус этот мерзкий, медный появился. Вытянул из кобуры «штейр», поднял его медленно, наставил юнцу точно промеж глаз и курок большим пальцем взвел.

– Будешь говорить?

Корнет – бледный, как смерть – глазами расширенными на дуло уставился, как кролик на удава… сглотнул судорожно и кивнул.

– Хорошо.

Спрятал пистолет обратно в кобуру, достал зажигалку, прикурил. Попытался опять колечко повесить – не получилось.

– Итак, корнет Дергачев. Для начала – как ваше подразделение именовалось?

– В-вторая рота.

– …то-оварищ та-акки-ист… – это прапорщик все ноет, носом в пыль уткнувшись.

Я ему в плечо носком ботинка уперся, развернул рожей вверх.

– Ты, мешок дерьма, – процедил холодно сквозь зубы, – не заткнешься наглухо – под траки брошу.

Булькнул, глаза выпятил – и снова:

– То-овари-ищ…

Свихнулся, похоже, от страху. И, – без «похоже» – обмочился.

– Оттащите, – повернулся я к конвоирам, – это дерьмо в сторону… пока. – И, возвращаясь к корнету: – Вторая рота, а дальше?

– Вторая рота третьего полка С-соколовской дивизии, – с полувсхлипом отзывается тот.

– Третьего полка? У вас что, нумерация полков не сквозная?

– Н-нет… для офицерских частей.

– Ваша задача?

– К наступлению темноты рота должна была с-сосредоточиться в районе деревни Ш-ш… – юнец осекся, сглотнул.

– Шумово?

– Да.

– Дойти до Шумово, а дальше?

– Д– дальше?

Издевается? Нет, думаю, молод еще – так испуг изображать. Разве что он из семьи, где папа-мама сплошь актеры, плюс дедушка дирижер с всемирной известностью.

– Что должна была делать рота в Шумово?

– Не знаю. Может, ротный… но он в голове шел.

– Где находится штаб батальона?

– Не знаю.

– Врешь.

– Я в с-самом деле не знаю… нас только сегодня перебросили сюда… майор Мезенцев подъехал на броневике и говорил с ротным…

– Перебросили откуда?

– Из Щекино… сначала на грузовиках до Одоева. Потом до деревни… деревни… я забыл, как она назвалась… смешное какое-то название…

– Брусна? Сомово? Кривое?

– Кривое, да-да, Кривое. Там нас встретил командир батальона, майор Мезенцев, и п-приказал выдвинутся к этой… Ш-ш… Шумовке.

– Что дислоцировано в Кривом? Какие части?

– Не знаю… какие-то тыловики… пехота тоже была.

– А штабы?

– Н-не знаю.

– Родные есть?

– Что? – непонимающе посмотрел на меня юнец.

– Родные, спрашиваю, есть?

– А-а… да, есть.

– Папа, мама?

– Мама… и сестра… сестра младшая.

– Увидеть их, – я говорил спокойно, почти ласково, – снова хочешь, а? Корнет Дергачев?

– Х-х… – он запнулся опять, сглотнул, закашлялся. Справился, поднял на меня взгляд – глаза мокрые. – Хочу.

– Тогда прекрати, щенок, в героя играть! А то, donnerwetter, и в самом деле доиграешься! Вон, – кивнул, – лежит уже один герой! Может, ты ему завидуешь? А? Завидуешь?

Только, с яростью, непонятно откуда взявшейся, думаю, посмей мне сказать, что – да!

И чем это юнец-корнет меня зацепил вдруг так? Или… просто нервы сдавать начали?

Вынул сигарету изо рта, смотрю – фильтр уже наполовину сжевал.

– На этой, – добавил тоном ниже, – вашей дерьмовой войне подохнуть – большого ума не надо. Вот уцелеть – это другое дело. Так что решай, корнет! Кем тебе быть больше по нраву – умным или… героем?

Черт, времени уже совсем нет. Две сигареты – это, считай, десять-двенадцать минут.

– Я… я хочу жить.

Посмотрел на часы – ну да, одиннадцать минут.

– Тогда докажи, что ты умный! Я из-за тебя на четыре минуты из графика выбился. И, если ты мне сейчас не сообщишь чего-нибудь такого, что это отставание скомпенсировать может – пристрелю, как собаку!

– Но я и в самом деле не з-знаю, – всхлипнул корнет, а подбородок у него при этом так и запрыгал.