Оzеро - Евгений Васильевич Петров

смысл, становилась главной, самой важной сутью человеческой жизни. И то, что люди пытаются вогнать её в какие-то схемы, будь то возраст влюблённых, их рост, или что-то ещё – теперь, здесь, на этой горе, вызывало в нём лишь горькую ироничную усмешку.

«Разве может чувство, эта неосязаемая, но самая определяющая, самая больная, самая значимая часть человека подстраиваться под внешние параметры, рамки и границы? – спрашивал сам себя Егор. – Да не любовь это, если это так! Ведь тысячи женщин есть с красивыми глазами, носами и ямочками на щеках! Тысячи женщин есть с приятными, волшебными голосами! Но если меня тянет к ней, а не к ним, значит, вся эта красота не имеет главного значения?! Для меня – не имеет! Не может иметь, иначе не люди мы – машины, где шестерёнки должны подходить друг другу по размерам, иначе крутиться не будет. Кому нравится – будьте машиной. А кто хочет оставаться человеком – останьтесь. И любите по-человечески, душой, а не по размерам и изгибам тел… В душах должны быть эти самые шестерёнки, в её и в его! Вот когда они подойдут друг другу и всё закрутится как надо, – вот это имеет значение, а не то, как мы подходим друг другу внешне…»

Продолжив своё путешествие, следующую ночь Субботин провёл на берегу маленькой речки за городом Горно-Алтайск. Полон самых чистых и волнительных переживаний предшествующего дня, здесь он вдоволь наслушался иных песен: и вечер, и утро невдалеке от палатки квакали лягушки. Да так складно и громко, что, все они, казалось, окончили «болотную консерваторию». Начинался лягушачий хор как по взмаху дирижёрской палочки – в один момент и со всех сторон небольшого, со стоячей водой, затона. Так же он и обрывался: замолкали все лягушки сразу.

Накручивая километры на колёса своего раненого велосипеда, Субботин уже давно не обращал внимания ни на дожди и грозы, чередовавшиеся с иссушающей и изматывающей жарой, ни на дороги: асфальт это был, или щебёнка, или гравий, или просто грунт. Велосипед работал безотказно, будто в знак благодарности, что его так быстро отремонтировали. Ноги тоже втянулись и лишь к вечеру давали понять, что пора отдохнуть. Глядя на себя в зеркало, Егор видел, что лицо его исхудало, обветрилось и сильно загорело, отчего проявились яркие и глубокие морщины возле глаз. Но самочувствие у него было отменным.

По вечерам он также писал свои записи-письма, изливая любовь-тоску, но тоска эта была уже не такой больной, выгрызающей душу, а просто тоска-печаль: жду тебя, скучаю, но знаю – мы обязательно встретимся и будем любить друг друга.

Проезжая по обросшим таёжным лесом горам Горного Алтая с их чередующимися подъёмами и спусками, как-то Субботин остановился у небольшой, кустарной работы, вывески у дороги, на которой было написано: «Пирожки. Квас». Рядом, у дороги, стоял небольшой столик, на котором и лежал обозначенный товар. Около столика, по сочной, зелёной траве, бегали несколько ребятишек, лет пяти – десяти, и на стуле сидела молодая женщина, на взгляд – лет около тридцати, а то и меньше.

Егор прислонил велосипед к километровому столбу, вытер со лба запылившийся пот, подошёл к столику.

– Добрый день. А с чем у вас пирожки? – спросил он, обратив в первую очередь внимание на то, что девушка была худенькая и довольно милая, несмотря на простой наряд.

Девушка открыто улыбнулась, встала со стула и стала рассказывать, что у неё есть на продажу.

– А вы что, один на велосипеде путешествуете? – спросила она, оглядывая необычного покупателя.

– Да, знаете ли, дураков нынче мало, – ответил Егор, продолжая утираться от пота: жаркие дни не кончались. – А как вот вы здесь оказались, в этой глуши таёжной? Вроде, ни деревни, ни домов я не вижу.

– А вон там, за горой и деревня, и наш дом, – ответила она и снова спросила: – И сколько вы уже едете?

– Да со счёта уже сбился, – пошутил Егор. – Дней десять, пожалуй, – сказал он,

– Ой, как интересно! – воскликнула она. – Здесь только на машинах ездят, на крутых. Все на озеро, да обратно.

– Ну, теперь будете говорить, что и на крутых велосипедах здесь тоже ездят, – улыбнулся он. – А почём пирожки у вас? – спросил Егор, чувствуя, что подкрепление организму требуется немедленно.

Девушка снова с интересом посмотрела на Егора и сказала:

– Давайте, я вас так накормлю! Мне не жалко, честное слово! Егор! – крикнула она мальчишке лет шести, не дождавшись ответа Субботина. – Принеси бутылку молока, бегом!

– Сейчас! – ответил белоголовый малыш и убежал в кусты, к ручью.

Через минуту он вприпрыжку прибежал назад, держа в руках полуторалитровую бутылку молока. Он остановился около Егора, улыбнулся наполовину беззубым ртом, и смело произнёс:

– Дядь, держи!

Егор улыбнулся, потрепал его белокурые волосы, взял протянутую ему бутылку и сказал, пожав ему руку:

– Тёска, значит? Ну, привет, Егор! А меня тоже зовут Егор. Постой-ка…, – он поставил бутылку на стол, снял рюкзак и достал половинку шоколадки: – Держи, Егорка. Извини, брат, дорогой половину съел, так что не обессудь.

Мальчишка ещё шире улыбнулся и, взяв шоколадку, сиганул к ребятишкам.

– Егор, а где – спасибо? – воскликнула ему вслед девушка.

– Спасибо, дядь Егор! – ответил малыш.

Субботин усмехнулся:

– Весёлый у вас малыш, компанейский! Остальные тоже ваши? – поинтересовался он. – Только, тёмненькие, почему-то…

– Да нет, что вы, – ответила девушка. – Это племянники мои. Садитесь, кушайте, – снова предложила она, показывая на стул.

– Ну, что ж, мужчине грех отказываться от еды, – сказал Егор, – особенно в походе.

Он сел, открыл молоко, взял пирожок и стал есть. Прохладное молоко было таким вкусным, что он не смог удержаться, сказал:

– Вкуснотища!.. А, кстати, как вас зовут?

– Татьяна, – ответила она, одёрнув сарафан. – А вы куда сегодня ещё поедете? – вдруг спросила она.

Егор отпил несколько глотков молока и, утирая усы, ответил:

– Да не знаю даже, Тань. Где речка будет у дороги, там и остановлюсь. Пора уже ночлег присматривать, вечер скоро.

Татьяна вскинула на него глаза и сказала:

– Так вот, за горой уже, Бия течёт, там и останавливайтесь! Недалеко от дороги и место есть, очень красивое, прямо над обрывом полянка такая, небольшая. А за рекой деревня моя, её видно будет. А дальше не скоро место найдёте.

Егор посмотрел на неё, подумал: «Ёшкин кот, ох, и соблазнительная же ты девочка, Таня, и молодая… Что же делать-то?», а вслух сказал:

– Если было б с кем на эту красоту любоваться, ей-богу, остановился бы.

Девушка будто вспыхнула, тихо произнесла наивным, бесхитростным голосом:

– Ну…, если хотите, я могу прийти… Мне всё равно вечером делать