Мальчик с Антильских островов - Жозеф Зобель

На обратном пути мы шли быстро. Мама Тина непрерывно поглядывала на солнце и говорила:

— Мы должны быть у Бель-Плен раньше, чем солнце осветит вершину той горы.

Мы шли вдоль склона горы по тропинке, шедшей по краю поля сахарного тростника. Сознание, что мы ходили не зря, придавало мне силы. Я бодро шагал, нагруженный подарками. Но в какой-то момент пальцы мои разжались, и орех покатился по траве.

Видя мое огорчение, мама Тина посоветовала мне поискать его.

— Спустись вниз в заросли, — сказала она.

Тогда я положил связанного цыпленка на край тропинки и отправился на поиски кокоса. Вдруг до меня донесся испуганный голос мамы Тины:

— Цыпленок убежал!

Травяная веревка распуталась, и, поскакав немного перед мамой Тиной, цыпленок пустился наутек.

Когда я бросился за ним, он уже скрылся в зарослях сахарного тростника.

Напрасно мы с мамой Тиной искали его. Я даже чуть не заблудился. О кокосовом орехе мы совсем позабыли.

Мы вернулись на Фюзилев двор, когда уже стемнело.

Это происшествие потрясло маму Тину, и в этот вечер она сетовала вслух, называя меня несчастным негритенком, которому не везет в жизни.

Лично я отнесся к этому случаю совершенно равнодушно.

На другое утро мама Тина обнаружила, что крысы прогрызли карман ее юбки, где лежал крахмал, который она забыла вынуть. Мама Тина просто онемела от удивления.

Вот так подарочек к светлому дню первого причастия!

Когда я рассказал обо всем этом моим школьным товарищам, один из них вскричал:

— Держу пари, что твоя крестная — оборотень!

Таково было всеобщее мнение. И мое тоже, конечно. Крестная так и осталась в моем представлении злодейкой.

КАРУСЕЛЬ

Первое воскресенье праздника — увы! — принесло мне и другим ученикам моего класса сильное потрясение.

В субботу, как обычно, прибыл ярко раскрашенный грузовик с деревянными лошадками. И в тот же день на рыночной площади была сооружена карусель под остроконечной шляпой из парусины — карусель из деревянных квадратных лошадок, соединенных большими досками и украшенных гирляндами. Лошадки эти бродили по всему острову от деревни к деревне. И, как каждый год, в субботу вечером, в канун праздника, дети могли кататься на карусели за полцены.

Нам всем дозарезу понадобились деньги, как когда-то на Негритянской улице, потому что в субботу надо было обеспечить себе необходимую сумму — пятнадцать — двадцать су — для двух-трех поездок на карусели. В этом году из-за моего первого причастия я не мог рассчитывать на щедрость мамы Тины. Я был в худшем положении, чем мои товарищи, — у меня не было ни старшего брата, ни дяди, ни тети, ни крестной, ни крестного, которые могли бы мне помочь. Но, поскольку я был услужлив, я рассчитывал на вознаграждение, уже обещанное мне некоторыми добрыми людьми.

Мои товарищи, вроде Мишеля-Пузыря и Рафаэля, хвастались, что им удалось кое-что скопить: они иногда ловили и продавали раков и земляных крабов. Я ничего не копил. Я тратил свои су на макароны, пирожки и конфеты. Кроме того, у меня была слабость к школьным принадлежностям. Я любил красивые тетради и переписывал в них стихи и песни, которые мы разучивали в классе. Я покупал красивые промокашки — по одной в каждую тетрадь, — красные и зеленые чернила, чтобы писать заголовки, цветные карандаши, узорные линейки, ластики. Маме Тине не приходилось заботиться о моем школьном снаряжении.

Мама Тина строго запрещала мне выпрашивать деньги у взрослых, как это делало большинство ребят. Так что положение у меня было чрезвычайно затруднительное.

В это воскресенье я проснулся, имея в своем распоряжении одну только монету в пятьдесят сантимов, которую мама Тина дала мне для пожертвования в церкви и которую я позаботился сберечь.

Позднее бабушка спросила меня:

— Сколько у тебя денег?

— Нисколько, мама.

Чтобы спасти меня от отчаяния, она протянула мне одно су, говоря:

— Ты знаешь, у меня нет денег на деревянных лошадок… На, купи себе леденец…

Немного погодя случайно прибавилось еще несколько монет. По совету моих товарищей я слонялся на ярмарке поблизости от игорных столов. Разве наиболее опытные из моих друзей не уверяли меня, что пьяные игроки роняли иногда монеты и забывали про них? Многие мальчишки находили по десять су, даже по два франка. Но я никогда ничего не находил. Ничего, кроме пробок от бутылок и пустых банок. Тогда я остановился около игорного стола — одного из многих, — вокруг которого столпились игроки.

Мои любимые игры были: красное и черное, воронка, патаклак. Я смотрел, как люди выигрывают. Вдруг я увидел Рафаэля и Мишеля-Пузыря, которым всегда везло и которые уже набрали нужные восемнадцать су. Решительно (ибо счастливчики всегда охотно открывали нам свой секрет: никаких колебаний!) я поставил су и — увы! — проиграл. Потом поставил вторую монетку, выиграл на нее одно су, проиграл его, еще раз выиграл и в конце концов (когда сердце мое стало сильнее биться при этих взлетах и падениях) остался ни с чем.

Я еще ни разу не прокатился, а между тем деревянные лошадки крутились с утра, и время близилось к полудню.

Оркестр гремел по всему городу. Издали доносились звуки тамтама, вторившие вальсу, под который крутилась карусель. Но на меня эти призывные звуки навевали тоску. Положение мое было печальным — деньги не появились, а рыночная площадь неотразимо манила к себе. Когда показался шатер, украшенный бахромой, я побежал бегом.

При виде нарядной толпы черных ребятишек в белых платьицах и новых костюмах, ребятишек с веселым, беззаботным смехом восседающих на деревянных лошадках, я совершенно обезумел.

С наступлением вечера появилась знать в полном параде, были зажжены факелы, и праздник принял еще больший размах, а я был все так же беден. Если бы сам дьявол, изображенный на моем катехизисе, предложил бы мне