Лишь в твоих объятиях - Кэролайн Линден

Ей в это не верилось. Она знала, что он тоже сомневается, но говорит так по доброте душевной. Сегодняшние события ясно показали, что майор, не в пример ей, знает, что делает.

— Что это за «Гнездышко»? Он посерьезнел.

— Публичный дом. Крессида пожала плечами.

— Этого я и боялась.

Она вспомнила его слова о тюрьме.

— Вы уже проверили…

— Нет. Если хотите, я наведу справки…

— Нет! — Она снова покраснела. — Но спасибо за то, что вы честно говорите мне все. Я ценю это, майор.

— Алек. — Он повернул к ней лицо. Они все еще сидели на узкой скамье, так близко друг к другу, что она могла видеть отблески огня в глубине его синих глаз. — Не называйте меня майором.

— О, — смутилась она, — не знаю…

— Пожалуйста, — тихонько сказал он тем особенным голосом, которым шептал ей на ухо в кабинете издателя, когда его губы почти касались ее щеки. Его взгляд скользнул по ее рту, и сердце Крессиды почти остановилось от внезапного острого желания, чтобы он поцеловал ее. Осознав это, она впала в шоковое состояние. Даже если он смотрит на нее вот так, это… ничего не значит, сказала она себе. Но если бы тихий голос, проникающий в самое сердце, что-то означал, если бы он поцеловал ее… ей бы это наверняка понравилось. Очень.

— Хорошо, — с трудом выговорила она. — Если вы хотите… Алек.

Алек упивался ее охрипшим от волнения голосом, когда она произнесла его имя. Может быть, ему и не следовало целовать ее, но он точно хотел это сделать, и она ответила бы ему. Ее сияющие глаза потемнели от желания. Она явно хотела, чтобы он ее поцеловал. Они были одни в Лондоне, в этой комнате, свободные от забот. Сегодня можно не думать о своих обязанностях и заставить Крессиду забыть обо всем. Этой ночью он не хотел ни о чем думать, кроме нее.

Она была всем, чем не был он, то есть его противоположностью. Она не привыкла таиться. Когда он оглушил Преннера, она стала белая как полотно. Но не вскрикнула, не упала в обморок, не запротестовала. А потом, когда она взорвалась от негодования — позже, на улице, это было очаровательно. И даже возбуждающе. А сейчас… Она ждет, опьяненная желанием. Он чувствовал, как его тянет к ней; он видел ее мягкие губы, слышал ее учащенное дыхание. Кровь взыграла от предвкушения.

В дверь постучали. Она отпрянула, краска залила ее щеки. Алек про себя выругался.

— Да? — отозвался он, смиряясь.

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова хозяина таверны.

— Прошу прощения, сэр, но девушка забыла принести вино, которое вы заказали. Я принес его.

— Прекрасно, — сказал Алек, спасибо. — Когда хозяин вышел, он повернулся к Крессиде: — Ну что, будем ужинать?

— Да. — Она улыбнулась ему грустной улыбкой, краска еще не сошла с ее лица. Она опомнилась. Они оба пришли в себя. Оба осознавали, что были готовы забыться, и это обоюдное желание оставалось в воздухе подобно вибрациям от затухающих звуков оборванной струны. Выдвигая стул для леди, Алек кожей ощущал их. Крессида сидела напряженная, боясь дотронуться до него, и он знал, что она испытывает те же чувства, что и он.

Еда была незатейливой, но горячей, и они какое-то время молча ели. По выражению лица Крессиды Алек догадался, что ее мысли вернулись к цели их поездки в Лондон. Он почти сожалел об этом. Насколько он знал, благополучие ее семьи зависело от возвращения Джорджа Тернера. Ему было тяжело видеть, как тревога и холод снова появились в ее глазах, еще недавно горевших от желания. А он хотел, чтобы в них отражалось только желание, но не в минуту безрассудства, не по воле случая.

— Почему вы оглушили мистера Преннера? — наконец спросила она.

— Мне не следовало этого делать?

— О нет, вы поступили правильно. Он крыса.

— И хорек! — пробормотал он.

Она попыталась спрятать улыбку, но ей это не удалось.

— Вот именно. И я не жалею, что вы ударили его. Я просто не поняла, почему вы так быстро прибегли к этому средству.

— Мне это захотелось сделать, как только я увидел его. По-моему, я довольно долго держал себя в руках.

— Я все время думаю о том, почему лорд Хейстингс прислал именно вас. — Она отложила нож с вилкой, чтобы лучше видеть его реакцию. — Вы сказали, что, скорее всего это объясняется вашими специфическими талантами — похоже, что вы имели в виду ваше умение одним ударом кулака лишить человека сознания и способность красть лошадей.

Алек хохотнул. Она была порядочной язвой.

— Вы помните каждое мое слово и надеетесь, что в один прекрасный день это можно будет использовать против меня.

— Нет! — Его реакция заставила ее покраснеть.

Но разрумянившиеся щеки только подчеркивали великолепный цвет ее лица. Он с удовольствием наблюдал, как по нему прокатилась розовая волна, и не мог не подумать о других причинах, способных заставить ее покраснеть.

— Вы просили меня рассказать все до мелочей о моем отце, но очень мало сообщили мне о себе и о том, как вы собираетесь действовать. В один прекрасный день вы заявляетесь, чтобы просмотреть бумаги моего отца, потом вы говорите, что надо ехать в Лондон для встречи с издателем.

— Я не просил вас ехать со мной, — поправил он ее, чтобы избежать неприятных вопросов. — Вам действительно не нужно было видеть эту крысу.

— Я хочу помогать, — запротестовала она. — Речь идет о судьбе моего отца.

— Но ваша сестра почему-то не просилась сопровождать меня.

Крессида опустила глаза.

— Калли не поехала бы.

Она съела всего несколько ложек еды и теперь сидела грустная. Она старалась делать что могла, отвечала на все его вопросы и соглашалась на все его действия, даже когда не понимала их смысла, а он не мог объяснить. Он вздохнул и подлил в стаканы вина.

— Когда я служил в армии, я собирал секретную информацию. Но методам добывания сведений меня никто не учил. Преннер не отвечал на вопросы, поэтому я решил поискать ответы сам.

— Собирали секретную информацию? В качестве кого? — повторила она. — Вы были шпионом?

Алек поперхнулся, поставил стакан и рассмеялся:

— Нет. Нуда, в некотором смысле. Я по большей части ездил верхом по деревням и расспрашивал людей, не видели ли они проезжающих французов. — Она подняла брови и ждала дальнейших объяснений. — Иногда они не хотели говорить, приходилось убеждать их.

— Кулаками?

— Исключительно моим невероятным обаянием, — сказал он, и теперь засмеялась она. Алек улыбнулся. — В любви и в войне, мисс Тернер, правила честной игры не применяются.

— Ваша сестра говорила мне, что вы великий мастер добиваться невозможного, — сказала она. — Все вместе, сэр, складывается в очень интересный портрет, совсем не похожий на тот, который рисуете вы сами.