Закон Моисея - Эми Хармон

совершил самоубийство, и это подтолкнуло ее к работе с душевнобольными. Вышеупомянутый брат показал мне ролики и потрепанного плюшевого кролика без уха. Я рассказал ей, что видел. Сначала она мне не поверила, поэтому я добавил, что ее брат любил картофельный салат, фиолетовый цвет, Джонни Карсона и умел играть на своей укулеле лишь одну песню, которую пел ей перед сном каждую ночь. Песня называлась «Somewhere Over the Rainbow». На следующий день Кэрол сняла меня с нейролептиков.

Баффи Лукас была деловитым санитаром, которой следовало бы выступать на Бродвее. Она постоянно пела, пока работала, и могла исполнить репертуар Ареты Франклин лучше самой Ареты Франклин. Ее родители погибли с разницей в три месяца. Когда я спросил, не дарила ли ей мама перед смертью одеяло, сшитое из всех ее концертных футболок, она замолкла посредине песни. Затем стукнула меня и взяла обещание, что я не буду ничего от нее утаивать.

Люди часто приходили ко мне с подарками. Бумагой и карандашами, акварелью и цветными мелками, и где-то спустя два месяца моего пребывания в больнице доктор Джун принесла мне письмо от Джорджии. Видимо, она сочла мое поведение удовлетворительным и пришла с наградой. Я никоим образом не пытался ей угодить. Доктор Джун не очень-то мне нравилась. Она увидела мой рисунок Пиби. Я хотел спрятать его, но не нашел в себе сил. Это был обычный набросок мелками, простой и прекрасный, прямо как сама Пиби. На рисунке она держала на руках младенца, хотя я убеждал себя, что этот младенец не я. Джун долго на него смотрела, а затем подняла взгляд на меня.

– Очень красивый и трогательный рисунок. Расскажи мне о нем.

Я покачал головой.

– Нет.

– Ладно. Тогда я расскажу тебе, что вижу.

Я пожал плечами.

– Я вижу ребенка и женщину, которые очень любят друг друга.

Снова пожал плечами.

– Это ты?

– А похож?

Она снова присмотрелась к рисунку.

– Он похож на младенца. Но ты тоже когда-то был младенцем.

Когда я не ответил, она продолжила:

– Это твоя бабушка.

– Полагаю, можно и так сказать, – признал я.

– Ты любил ее?

– Я никого не люблю.

– Скучаешь по ней?

Я вздохнул и ответил собственным вопросом:

– Вы скучаете по сестре?

– Да, – кивнула доктор. – И мне кажется, что ты скучаешь по бабушке.

– Ладно. Я скучаю по бабушке.

– Это нормально, Моисей. Так и должно быть.

Круто. Я здоров. Аллилуйя.

– Может, ты скучаешь по кому-то еще?

Я промолчал, так как не понимал, к чему она клонит.

– Знаешь, она ведь постоянно приходит сюда.

Я ждал.

– Джорджия. Каждую неделю. Ты не хочешь ее видеть?

– Нет. – У меня внезапно закружилась голова.

– Расскажешь, почему?

– Джорджия думает, что любит меня.

Я скривился от этих слов, и глаза доктора Джун слегка округлились. Я только что преподнес ей на ложечке сочное рагу из душевных переживаний, и у нее потекли слюнки.

– А ты ее – нет? – поинтересовалась она, стараясь не закапать слюнями пол.

– Я никого не люблю.

Разве я уже не говорил? Я глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Упорство Джорджии одновременно льстило и беспокоило меня. Как беспокоило и то, что мне вообще это льстит. Что мой пульс участился, а ладони вспотели. Что при упоминании ее имени я ощутил буйство красок за веками, подобных тому калейдоскопу, который она всегда создавала в моей голове своими поцелуями.

– Понятно. И почему же? – спросила доктор Джун.

– Просто потому что. Наверное, со мной что-то не так.

Наверное, я просто ломкий.

Она кивнула, чуть ли не соглашаясь со мной.

– Как думаешь, ты сможешь полюбить кого-нибудь однажды?

– Не планирую.

Доктор снова кивнула и еще посидела со мной какое-то время, но затем сеанс окончился, и по итогу она получила лишь одну ложечку, что меня вполне устраивало.

– На сегодня хватит, – сказала она, быстро вставая с папкой в руке.

Затем достала из нее конверт и осторожно положила его на стол передо мной.

– Джорджия хотела, чтобы я передала его тебе. Я сказала, что если бы ты хотел с ней связаться, то уже бы это сделал. Кажется, я задела ее чувства. Но это правда, не так ли?

Меня разозлило, что Джун была груба к Джорджии, а затем и то, что меня вообще это беспокоит.

– Но я решила отдать его тебе, чтобы ты сам выбрал, хочешь ты его прочесть или нет, – доктор пожала плечами. – Теперь все зависит от тебя.

После ее ухода я долгое время смотрел на письмо. Наверняка именно этого она и хотела. Несомненно, Джун думала, что я сдамся и прочту его. Но она не понимала моих законов.

Я выкинул письмо в корзинку для мусора и собрал рисунки, которые просматривала доктор Джун. Сверху лежал рисунок Пиби, и переплетенные фигуры бабушки с младенцем заставили меня остановиться. Я достал письмо Джорджии из корзинки, медленно распечатал его и вытащил один-единственный лист бумаги, заполненный текстом, не позволяя себе присмотреться к курсивным буквам и большой «Д» с завитками внизу, с которой начиналось ее имя. Затем осторожно сложил рисунок Пиби, держа его в руках так же, как она держала младенца, и спрятал его в конверт. Я написал адрес Джорджии на обратной стороне, и когда Чез принес мне ужин, попросил отправить его по почте.

А затем спрятал письмо Джорджии под матрас, где оно не будет попадаться мне на глаза, где оно не будет действовать мне на нервы, где мне не придется признавать его существование.

Джорджия

Его имени не было в верхнем левом углу, но конверт пришел из Монтлейка, и я узнала его почерк. Джорджия Шеперд, а/я № 5, Леван, Юта, 84639. Мы с Моисеем как-то обсуждали леванские почтовые ящики, и он, судя по всему, не забыл об этом. Единственное, для чего они использовались, это чтобы получать «Дейли геральд» – ежедневную газету, на которую были подписаны почти все жители. Ну еще для воскресных комиксов и купонов со скидками. Газету приносили разносчики или соседи, и, как правило, прямо под дверь. Настоящая почта доставлялась в маленькое кирпичное почтовое отделение на главной улице, где находились закрытые абонентские ящики. У моей семьи был один из первых номеров, поскольку наш ящик передавался из поколения в поколение Шепердов.

– Значит, вы типа королевской семьи Левана? – дразнил меня Моисей.

– Да. Мы, Шеперды, правим этим городом.

– У кого ящик номер один?

– У Бога, – незамедлительно выпалила я.

– А ящик номер два? – посмеиваясь, спросил он.

– У Пэм Джекман.

– Которая живет дальше по улице?

– Да. Среди местных она как член семьи Кеннеди.

– Она же водитель автобуса, верно?

– Да.