Красавцы советского кино - Федор Раззаков

«О Куросаве говорят так: старый, выхолощенный, склеротик-самодур, чудовищно самоуверенный, капризный, с людьми жестокий, а себе прощающий все промахи, ошибки и слабости. Он маньяк, а не рыцарь и даже не фанатик…»

Скажем прямо, характеристика, данная Нагибиным Куросаве, несправедлива. Гораздо ближе к истине слова героя нашего рассказа, Юрия Соломина, который рассказал следующее:

«Когда мы познакомились с Куросавой, он произвел впечатление жесткого, даже мрачного человека. Однако позже выяснилось, что на самом деле это добрый, очень уважительно относящийся к другой личности и другой культуре человек. Он больше любил слушать, а не говорить, а умение слушать — большая редкость…

Его многое отличало от других режиссеров, от тех, кто считает, что актера надо держать в узде. Куросава не стеснялся похвалить актера, поддержать его в трудную минуту. В своей оценке он был всегда ясен и конкретен. Всегда внимательно выслушивал мнение своих помощников, актеров, а потом принимал точное решение, как опытный дипломат обходя необдуманные, ничем не подтвержденные мысли…

Встречаясь с ним ежедневно, наблюдая его, я не переставал удивляться его готовности общаться с людьми, доброжелательности, искреннему проявлению свойственных человеку совершенно различных, порой полюсных эмоций, чувств. Он, словно ребенок, мгновенно предавался бушующей радости, сменявшейся неожиданно задумчивостью, даже унынием. В глазах его вспыхивало шальное озорство, потом эти же глаза глядели с неподдельной грустью. Какая палитра чувств, какой диапазон восприятия!

Куросава никогда не лез в душу, но если ты ему что-нибудь начинал рассказывать о себе, всегда слушал с интересом. О своих переживаниях тоже не любил распространяться, был человеком сдержанным, мужественным, не сентиментальным. У него доброта суровая…»

В заключение этой темы приведу воспоминания еще одного человека — кинорежиссера Андрея Михалкова-Кончаловского. А рассказал он следующее:

«Однажды я поехал к Куросаве в Токио. Мы сидели у него на кухне, из окна была видна Фудзияма, и Куросава сам приготовил суши… Потом он достал водку «Столичная», которую очень любил… Короче, когда мы выпили с ним грамм шестьсот, Куросава начал говорить, что Ленин — хороший человек. А я, выросший при социализме, ему возражал: мол, попробуй в такой стране хотя бы один худсовет пережить. Тут повисла страшная тишина… Когда много позже я привез в Токио свой фильм «Поезд-беглец», Куросава даже не пришел его смотреть. Вот так на политической почве мы разошлись с этим по-настоящему великим человеком и режиссером…»

Судя по всему, здесь свою роль сыграли не только политические разногласия, но и астрологические: редкий «хозяин» стерпит, когда ему возражает его векторный «слуга».

Возвращаясь к фильму «Дерсу Узала», отмечу, что за свой сценарий Юрий Нагибин удостоился гонорара в размере почти пяти тысяч рублей, а вот гонорар Соломина был в два раза больше — 10 642 рубля. Скажем прямо, неплохие деньги за десять месяцев съемок (то есть по тысяче рублей в месяц при средней зарплате по стране в 150 рублей).

В ноябре 1977 года Соломина ждал новый триумф: по ЦТ состоялась премьера 13-серийного фильма «Хождение по мукам» по одноименной книге А. Толстого, где он сыграл одну из главных ролей — Ивана Телегина. Роль его возлюбленной, Даши, исполнила молодая актриса Ирина Алферова (1951).

Еще в одном фильме той поры — «Мелодия белой ночи» Сергея Соловьева — роль возлюбленной Соломина исполняла иностранка — популярная японская актриса Камаки Курихара (1945). И снова это была трудная любовь с сильными переживаниями и расставаниями.

Среди других фильмов второй половины 70-х, в которых снимался Соломин, значились следующие: «Блокада» (фильмы 3-й — 4-й) (1977; главная роль — майор Алексей Звягинцев), «Школьный вальс» (1978; Павел Кнушевицкий), т/ф «Обыкновенное чудо» (трактирщик Эмиль), т/ф «Квартет Гварнери» (главная роль — чекист Василий Возницын), т/ф «Летучая мышь» (главная роль — Генрих Айзенштайн) (все — 1979).

В последнем фильме Соломин снялся вместе со своим родным братом Виталием (тот играл друга Генриха Фалька), что было не часто (в последний раз подобное происходило в 1971 году в «Даурии»). Только если в том случае это было серьезное кино из разряда историко-революционного, то в этот раз они снялись в веселой оперетте. Их дуэт выглядел блестяще, особенно в сцене, где они вдвоем пытаются заморочить голову жене Генриха Розалинде, которая подозревает мужа в измене, а они с Фальком пытаются ее в этом разубедить. Роль жены исполняла Людмила Максакова.

Что касается работы Юрия Соломина в Малом театре, то в те годы он сыграл Кисельникова в «Пучине», царя Федора Иоанновича в одноименном спектакле, Протасова в «Живом трупе», Ивана Петровича в «Униженных и оскорбленных». Наиболее драматичной стала роль в «Царе Федоре Иоанновиче», поскольку Соломину здесь пришлось включаться в спектакль, что называется, на ходу. Дело в том, что первым исполнителем роли царя был Иннокентий Смоктуновский, но он в 1976 году решил уйти из Малого театра, и именно Соломину выпала честь его заменить. Хотя кандидатур было несколько. Вот как об этом вспоминает сам актер:

«Я прекрасно отдавал себе отчет, что Смоктуновский — актер грандиознейший. У меня к тому времени тоже была дикая популярность. Только что вышел «Адъютант» и несколько других фильмов, так что надо было не ударить лицом в грязь. Ответственность огромная. Я согласился, хотя понимал, насколько сложно сделать это после такого артиста, да еще в такой фантастически короткий срок. Между Царевым и Борисом Равенских шел спор. Потом Борис Иванович мне сказал: «Давай попробуем, но есть еще несколько артистов на эту роль». Я ему ответил: «Мне предложил эту роль Царев, и в конкурсе я участвовать не собираюсь. Если вы не хотите, чтобы играл я, так и скажите, а если согласны, давайте не тратить времени зря и начнем репетировать». Надо отдать должное Борису Ивановичу, мы начали репетировать, хотя некоторые актеры ставили палки в колеса, стараясь, чтобы из этого ничего не вышло. Иногда во время репетиций, когда все должны работать на меня, вдруг кто-то пытался перевести внимание на себя. Я не хочу никого называть. Я никогда никому не мщу. Знаю, что недруг будет наказан без меня. Но было нелегко…

Эта роль стоила много сил и здоровья. Я лечился потом несколько лет. Произошел, видимо, такой сильный нервный стресс, что перед каждым спектаклем, буквально за час до выхода на сцену, у меня начиналась дикая головная боль. Не помогали никакие таблетки. После спектакля все проходило. Это длилось несколько сезонов. Однажды в Киеве на гастролях я рассказал об этом Виктору Коршунову, он мне подсказал, что, наверное, это у меня на нервной почве. Может быть, сказывается напряжение далеких уже дней репетиций, когда я нервничал, не спал ночами. Мы поговорили и разошлись. Перед следующим спектаклем у меня голова не болела. И с тех пор как рукой сняло…»