Секта Правды - Иван Зорин

В один из последующих дней.

У всех любимая цифра «единица», потому что они одиноки. А у нас с Кирьяном «двойка». Доктор, правда, старается переправить её на «ноль», чтобы самому в разговоре чувствовать себя «десяткой».

Кирьян — читатель. Недавно он декламировал «Ромео и Джульетту». «И нет у повести печали на том свете!» «Хватит, Киря, хватит — сейчас расплочусь!» А теперь он сам сочиняет пьесу про любовь. Уже и название придумал: «Взбалмошная и Колготной». Киря, хочешь пописать? На, голубчик, ручку. Ну, кто же так буковки ровняет, вставляй их, пожалуйста, в строчки слева направо — мы же не арабы.

В прошлом, когда времени нет. Мы ровесники. Кирьян, правда, меня старше. Но я его догоняю, когда он умирает. Ведь мертвецам, как женщинам, возраст не добавляется. А умирает он каждый раз, как я выхожу из больницы. Чтобы потом воскреснуть. Да, разница в годах у нас чудовищная, но я благодарен судьбе, что мы встретились. Могли ведь прожить и разное время. Ходил бы я с палкой на мамонта, а Кирьян штаны в офисе протирал. Но вышло так, что это я на службе бумажки перекладывал и глаза перед компьютером ломал. А Кирьян по жизни — тунеядец. «Человек — ленив, — строит он рожи доктору. — ЕЖ-ЗИКЛМН…» «Его Жизнь, Здоровье И Кости Любят Маленькие Нагрузки», — перевожу я. И потом долго думаю, кто кого любит: Кости — Нагрузки или Нагрузки — Кости? Совсем запутал меня Кирьян, а впрочем, какая разница,

главное — ЛЮБЯТ!

Вне времени, значит, всегда.

Стоит человек перед закрытой дверью и ума не приложит, как за неё попасть. И стучит, и ключи подбирает, и ломать пытается. Дверь не поддаётся! Годы идут, он уж поседел, обкусал себе локти, а вокруг лужи слёз. Наконец, перед смертью, толкнул тихонечко, дверь и открылась! Человек обрадовался, шмыг за неё.

А за ней — чулан.

Тама у-у-у! а тута а-а-а! мы шур-шур вжик-вжик… Да-да, Киря, на солнце ангелы поют, а мы, как летучие мыши в темноте — крыльями шуршим и в чужое горло метим.

Тёмная минута.

SOS! Я сменил пол! Теперь я часами верчусь перед зеркалом, пудрюсь, и меня зовут Аксентией! А мою подругу — Кирьяной! Кошмар! Помогите, спасите нас бедных! Я даже письмо доктору отправил — жаловался, угрожал: «Ох, отольются вам девчачьи слёзы!» И подписался в рифму: «Аксентий Булдаш с приветом, весь ваш». Знай, думаю, наших! А он мне: «Не девчачьи, а девичьи». Ишь, грамотей! Такие до добра не доведут. Но что же делать? Меня всего трясёт, как в лихорадке!

Но — обошлось, оказывается, это санитар меня за плечо тряс, я и проснулся.

У меня утро, у Аксентия вечер. Эх, Аксентий, не знаю, чего от меня хотели, когда родили, но я этого точно не сделал. А умирать страшно! Много раз переживал я смерть, дрожа в холодном поту. Куда бежать? На край света? Так вот он — рядом с кроватью!

Как думаешь, что за гробом? — побитой собакой глядит доктор.

Человек и живёт-то, пока не знает, что там, — разводит руками Аксентий.

«ОПРСТУФ, — добавляю я, — Он Просто Растерянно Смотрит Туда, Удивляя Фантазией». Но Аксентий переводит по-своему:

— А тебе, доктор, нечестно вершить чужие судьбы, поставив крест на своей!

Ближе к ночи, но луны ещё не было. Санитар нагнулся со шприцем, я и сообразить не успел, как Кирьян его за нос укусил. Хулиган! Правильно его в смирительную рубашку спеленали! А он еще ржёт: «Мыкаемся, мыкаемся, а врачи думают, мы каемся. Фигу с маслом! Они думают, мы — ха-ха! а мы — хо-хо!»

За окном полдень, у нас — не знаю. Фчира ф фосем фечера Кирьян стал немцем. Как же мы теперь поймём друг друга? Я знаю, это доктор, чтобы разлучить, поступил с нами, как Боженька с вавилонской башней! Он, когда про Кирьяна узнал, спросил с ехидцей:

А ты-то не стал немцем?

Не, — отвечаю простодушно, — я где родился, там и пригодился. Мне ещё в детстве говорили: «Изучай чужую культуру — лучше поймёшь свою!» А на фига? Свою я шкурой чую, а чужая мне даром не нужна.

И всё же не выдержал, попросил немецких словарей. Доктор фыркнул и, покраснев, так хлопнул дверью, что чуть не сорвал с петель.

Часы на стрелках, исход на днях. Почему груз за плечами с годами растёт, как снежный ком, пока не вдавит в землю? Вон дятел ответ морзянкой передаёт — клюв на сторону скособочил и стучит, стучит… Не стучи, дятел, Кирю разбудишь!

Без времени.

Вспоминаю годы, когда Кирьяна ещё не было. Лица кругом неприступные, как крепости, из амбразур глаза стреляют! И какие важные, надутые, фу ты, ну ты, злюки, бяки, не любю, не любю! Правильно, Киря, кому нужны убеждения — нужна доброта. А жена? Пожалей меня, милая, погладь мою бедную головушку, видишь, как мне плохо! В её глазах мелькает сострадание, на мгновенье в ней пробуждается жалость, но мужчина — враг, и простёртая ладонь сжимается в кулак.

И как я с ними жил? Только и думал: «Мамочка, забери меня отсюда! Я так больше не буду!»

День, который предшествовал ночи. Проснулся, а Кирьяна нет рядом! Известил запиской, что уехал на гастроли со своей пьесой. Раскачиваюсь на стуле и вою: «Всю-то ноченьку нету моченьки, сам не свой весь день-деньской!» А доктор радуется, говорит, выздоравливаю. Я его на слове поймал: «Значит, скоро выпишите? Я тогда сразу — к Кирьяну…» Он аж побагровел! Часы за стенкой тикали: «тик-так» — тихо так… С месяц тикали, пока мы с Кирьяном интернет не наладили. Это просто. Надо вставить в оконную раму ложку, повернуть в щели — вжз-вжз-вжз, загудел, заработал. «Это ветер бьёт в ставни, — хмурится санитар, — это иней стекло разрисовал». «Врёшь, злюка! — говорю я про себя. — Ты хочешь обмануть, ты мстишь Кирьяну, за то что укусил, ты заодно с доктором!» «не верь никаму тока мне — )) — подтверждает

Кирьян, — все тебя ам-ам — ((делай раз, делай два, де лай собачий.»

E-mail: кирьян «собака» гав-гав. ру

День после ночи.

Вчера с доктором спорили, он стихи принёс, а я говорю, зачем их читать — только дурному научат. Вот чабан в горах — барашка ел, жену любил и до ста лет прожил, а поэты молодыми вешаются.

Но доктор хитрый, ему так просто клык не сломаешь.

— А как же у чабана учиться, — смеётся, — он же неграмотный, ни строки не оставил?

Но я тоже не лыком шит, делаю вид, что не слышу:

— Жизнь иначе устроена, мимо книжек течёт, а они только голову дурят.

Тут он горячиться стал:

— Как бы ни так, мир — это наши представления о мире! Что первой красавицей во дворе быть, что мировые подиумы покорять — разницы никакой!

А тут Кирьян звонком встрял:

«Нет, дядя, шалишь, мир больше, чем наши представления о нём.»

Кирьян, папрашу отключить «мобилу», не мешай культурному — йо! — диалогу.

По прошествии времени. Хорошо, что всё течёт, я бы дважды в одну воду

ни за что не ступил!

Сегодня по телевизору показывали Президента. Он был одет с иголочки и произносил важные речи. Санитар, доктор и все, кто толпился в коридоре, внимательно его слушали. Один я хитро улыбался. Потому что узнал Кирья-на. Вот, значит, какая у него пьеса! Ну, Кирьян! Он только притворяется умником, а сам несёт околесицу. К тому же по-немецки. Однако этого никто не замечает. Странно! И всё же нехорошо морочить голову людям, их и так водят за нос все кому не лень. Стыдно, Кирьян!

Я не стал дожидаться окончания президентской речи и ушёл в палату. А через час на пороге появился доктор и долго втолковывал мне про моё расколотое «я». Я для вида, конечно, киваю, а в душе хохочу — что он может сказать, если в Президенте Кирьяна не раскусил? «Да ведь ты мне завидуешь, — думаю про себя, — если я расколот на половинки, значит, проживаю две жизни, а ты одну едва влачишь».

Время бежит.

Тсс-с! Кирьяна с важной миссией отправили на Марс. Он темнит, но по всему видно — дело государственное! Я и сам собираюсь на Марс, вот только получу от него приглашение. А марсиане странные. Они тявкают, как собаки, и все разговоры у них крутятся вокруг денег. Кирьян передаёт, будто в их языке все слова, так или иначе, означают «деньги». Друг друга они приветствуют так: «Шурум-бурум, тяв-тяв!» «Тяв-тяв, шурум-бурум!» А это значит: «Как с деньгами?» «С деньгами хорошо! А ты при деньгах?» А на прощанье облизывают друг друга: «Чтобы у тебя деньги не переводились!» «И у тебя чтобы деньги к деньгам!»

Когда марсианка хочет похвалиться мужем, она называет его ласково «тявтявчик» — «денежный мешок».

Тьфу! И как только Кирьян с ними общается?

Нет, не полечу на Марс.

Время идёт незаметно. За беседой.

Кирьян, что есть истина? — спрашиваю я.

Истина есть укол, — отвечает за Кирьяна доктор, умывая руки.

— Доктор, а что есть я? — спрашивает Истина.

Ты есть Кирьян, — отвечаю я, умывая за доктора руки.

Истина в том — что нам есть? — умывая руки, спрашивает Кирьян.

Доктора, — колю я. — За доктора — отвечаю.

Ис тины чтон ам-ам есть? — ум ывает до ктор.