По аллеям души - Александр Дергачев

— Так у меня же уже вроде есть, — проворчал Сулим и продолжил с явным недовольством в голосе:

— Не надо мне никого! Слышишь, отец, не надо! А сейчас, извини, я очень занят!

— Хорошо, бай! — засмеялся отец, как американец.

Сулим накинул одеяло себе на голову, нырнув в объятия женщины.

Осенью Марьям забрали из детдома, она переехала в дом отца Гильмана. Все формальности по опекунству были пройдены: остались позади комиссии, собраны множество справок, ходатайств, заявлений. Занимался этим в основном Равиль, как юрист, да и сам отец, чтобы всё по закону было. Просто Равиль пообещал, просто он тоже немного влюбился в Марьям, но брат есть брат, и тут уж ничего не поделаешь. Злые языки доносили, что все детдомовские девки — прожжённые шлюшки и что горя не оберётесь с ней. Слухи о прежней лёгкой жизни Марьям были специально раздуваемыми, причём, это делали и её двоюродные братья, и бабка Гафия. Она ненавидела девушку и винила во всех своих бедах только её. Но при оформлении предоставили медицинскую справку, что Марьям девственна и абсолютна здорова.

Она стала жить в одной из отдельных комнат дома, ходить в десятый класс местной школы. Гильман стал приезжать в аул часто, а на самом деле только бы повидаться с любимой. Они давно не могли уже жить друг без друга.

Как-то в один из таких приездов отец сказал сыну, что теперь после окончании Марьям школы он разрешит им жить вместе. Но надо соблюсти правила, прочитать молитву «Никях». При этом брачном обряде молодые дают прилюдную клятву, а потом распишутся в ЗАГСе. Так они решили. Так потом всё и произошло.

Синее небо. Оно особенно бывает ярко-синим после дождя или снега, утром, до обеда: если ранней весной — на фоне белостволых берёз, если летом — на фоне кудрявой зелени прииртышских лугов, если зимой — на фоне пирамид-сугробов, если осенью — на фоне отлёта на юг сборищ стайных птиц.

Но здесь его почти не видно. За окном унылый апрельский пейзаж с грязной дорогой и потемневшим снегом.

Медицинская палата: две койки с прикроватными тумбочками по стенам да небольшой обеденный стол. Больница страшная по своему предназначению: онкологическая. У окна стоит симпатичная женщина лет пятидесяти. Операция позади. Дни тянутся долго. Впереди неизвестность и постоянный страх, что всё может вернуться.

Вдруг в палату почти бесшумно вошла молодая женщина.

— Здравствуйте! — сказала она тихо. Красивые чёрные миндалевидные глаза были испуганны и смотрели с беспокойством.

— Здравствуйте! Господи, а вы-то тут почему, такая молоденькая?

— На операцию: опухоль.

— Ой, а сколько же вам лет?

— Да тридцати ещё нет.

— Замужем?

— Да, и деток трое у нас.

— Молодцы! Ну, не переживайте, помогут тут, всё будет хорошо.

Девушка присела на край кровати. Помолчали. Только без конца звонил её сотовый.

— Муж переживает, да?

— Да, он у меня очень хороший. Знаете, я только теперь с ним поняла, что такое счастье, я так хочу жить! Он спас меня, в моей жизни это единственный человек, который обо мне так заботится. Вот недавно мы переехали в просторный двухэтажный дом, он сам его построил. Мы очень любим друг друга.

И вдруг она начала рассказывать про свою жизнь. Про детство, про маму, про детдом, про унижения, про то, как издевались над ней братья, как встретила Гильмана. Прошло часа два, Марьям, как она назвала себя, и плакала, и смеялась, и не могла остановиться. Почему ей вдруг захотелось обо всём рассказать чужой незнакомой женщине, она не знала. Может, она откликнулась на добрый участливый взгляд, спокойный ласковый голос, может, что-то в этой женщине напомнило мать, ведь она общалась только с мужем, подруг же у неё никогда не было.

— Не хочу умирать! Я только жить начала!

Галина, так звали соседку по палате, не перебивала её, поняла, что той нужно выговориться.

— Надо верить. Смотри, какая ты сильная, столько перенесла, справишься и с этим. А свою маму ты так и не встретила?

— Мама когда-то мне сказала, а это я запомнила очень отчётливо, что мы с ней встретимся. Я уже совсем и не надеялась на это. Мой Гильман от муллы узнал, где моя мамочка. Оказалось, что она попала в гарем. У неё совсем не было все эти годы возможности связаться со мной. Она жила всё это время под чужим именем, терпела голод и унижения. И вот мама совсем недавно случайно умудрилась всё же позвонить тому, помните, я рассказывала про главного южанина. Много времени прошло. Где она и где эфенди, так там того все называли. Как-то Гильман пригласил меня на сеанс по скайпу, сказал, что будет какой-то сюрприз. А это была… мама! Были наши слёзы радости. Слова, которые не у каждого есть. Ведь свершилось! Сбылось загаданное! Мама тогда сказала, что мы обязательно встретимся, небо нам поможет, и спросила, помню ли я, как она мне говорила когда-то про него. Камень свалился после нашего разговора тогда с моих плеч.

— Видишь, как всё получилось! Конечно, небо поможет, встретитесь. А тебя обязательно вылечат! Здесь хорошие врачи.

Спустя полгода Галина встретила Марьям в коридоре той же больницы. Женщина пришла тогда на контрольную явку, чтобы получить о себе мнение врачей: есть ли у неё осложнения. Консилиум врачей отметил, что всё нормально, хотя осложнения могут наступить, когда угодно, просто надо наблюдаться. Довольная результатом, Галина направилась к лифту, и тут из него вышла Марьям.

— Ой, снова мы встретились!

— Как ты? Расскажи, пожалуйста.

— Приехала вот. Сейчас результат анализов дадут на руки и всё. Не знаю. Очень боюсь.

Обе по инерции подошли к дверям того же кабинета, где недавно была Галина. Уселись на пустующую скамью для посетителей, говорили о себе, об этой чёртовой болезни, не обращая ни на кого внимания.

Вдруг за дверью громкий голос назвал фамилию Марьям, прервав на полуслове говоривших женщин. Марьям поспешно встала и скрылась за дверью. Галине стало так жалко её да и себя. Она даже заплакала и решила дождаться Марьям. Ожидание длилось минут пять, может, чуть больше. Но вот двери тихо открылись, и девушка появилась в проёме. Она улыбалась.

— У меня ничего не обнаружили, сказали, что я… Я абсолютно здорова!

— Ура! — громко закричали обе, не сдерживая своих слёз.

Галина в порыве обняла Марьям.

— Доченька, как же я рада за тебя!

В длинном коридоре сидели и стояли люди, шли туда-сюда, они все обратили внимание на этих двух счастливых женщин. Все улыбались, даже их потухшие глаза вмиг засветились.