Черное кружево - Дженнифер Блейк

Фелисити разлила в фарфоровые чашки шоколад и протянула одну из них Моргану. Прежде чем взять у нее чашку, он поднялся и с силой захлопнул дверь.

— Меня поражает, как много умеют делать твои слуги, — медленно проговорил он. — Здесь можно устроить неплохой бивуак.

Упоминание о его вчерашнем решении вызвало у Фелисити приступ гнева, который она, однако, тут же заставила себя подавить.

— Надеюсь, вы будете считать так и дальше.

Морган восхищенно смотрел на ее роскошные длинные волосы, на великолепную молочно-белую кожу, казавшуюся вблизи чуть розоватой, и на высокую грудь, четко вырисовывающуюся под тонкой ночной рубашкой.

— Мне тоже так кажется.

Он попробовал шоколад и, убедившись, что он не слишком горячий, опорожнил чашку несколькими глотками. Затем резко опустил чашку обратно на поднос и подошел к окну.

Фелисити смотрела на него, прищурив глаза. Морган, похоже, совсем не обращал внимания на свою наготу. Может быть, он вообще привык появляться перед женщинами в таком виде? Что, если он часто посещал комнаты filles de joie, дочерей удовольствия, как часто называли шлюх, промышлявших в портовых городах или там, где стояли воинские гарнизоны, давно ставшие частью жизни этого ирландца? Скорее всего именно так все и было, какой бы отвратительной ни могла показаться эта мысль. Родителям, выбирающим мужей своим дочерям, солдаты и искатели приключений никогда не казались подходящей партией, поскольку их шансы сделать карьеру были слишком малы, а возможность отправиться к праотцам в недалеком будущем — слишком велика. С кем еще, как не с такими женщинами, могли они насладиться утехами любви?

Морган Маккормак даже в обнаженном виде олицетворял собой властную силу. Пробивавшийся в окно утренний свет делал более рельефными мышцы спины, на загорелой коже светлыми полосами проступали старые шрамы от ударов плетью. Глядя на его узкую талию и крепкие бедра, нельзя было не заметить контраст между смуглым оттенком кожи спины и более бледной нижней частью туловища. Казалось, он вообще привык ходить без рубашки. Хотя Фелисити не могла избавиться от чувства горечи и обиды, она должна была признать, что Морган выглядел более мужественно, чем любой другой из ее знакомых кавалеров. В его манере держаться чувствовалась какая-то спокойная уверенность, с которой ей не приходилось встречаться прежде. Это открытие слегка обескуражило девушку. Она испытала бы больше удовлетворения, обнаружив в нем какой-нибудь очевидный недостаток, которым впоследствии смогла бы воспользоваться.

Морган натягивал бриджи, когда дверь распахнулась и на пороге появилась Ашанти. Намеренно не замечая полковника, она обратилась к Фелисити:

— Завтрак сейчас будет готов, мадемуазель. Мне принести его сюда?

Фелисити искоса посмотрела на Моргана, неторопливо натягивающего бриджи и застегивающего пуговицы на них.

— Я… да, пожалуйста, Ашанти.

Служанка кивком указала на бадью с грязной мыльной водой.

— Можно это убрать?

Не успела Фелисити ответить, как Морган опередил ее:

— Потом. И можешь не подавать мне завтрак. Я уже ухожу.

— Хорошо, мсье полковник. — Ашанти присела в изящном реверансе, снова подтвердив свою готовность выполнять его распоряжения.

Фелисити не понравилось, что Маккормак стал приказывать ее слугам, тем более Ашанти. Однако, услышав, что он собирается уходить, она так обрадовалась, что не рискнула возражать, опасаясь изменить его планы. Она только крепко сжала губы.

Взяв рубашку, Морган накинул ее на голову, негромко выругавшись от боли, когда попытался просунуть правую руку в рукав. Если бы Фелисити не держала на него зла, она наверняка не устояла бы перед соблазном помочь ему. Однако сейчас она продолжала сидеть неподвижно, допивая остывший шоколад.

Когда он стал заправлять испачканную кровью рубашку в бриджи, она осведомилась:

— Когда вы вернетесь?

— А что? — Расправив смятые манжеты рубашки, он взял жилет, осторожно надев его на одно плечо.

— Я только хотела узнать, будете ли вы у нас обедать… Тогда я скажу кухарке, что приготовить.

— Насчет этого можешь не беспокоиться, я очень непривередлив.

Из его слов Фелисити поняла, что он собирается вернуться к обеду. Однако такое отношение к еде показалось ей странным. Валькур, хотя и отвечал зачастую неопределенно на вопрос о времени своего возвращения, всегда требовал самых изысканных блюд, приготовление которых занимало много времени. Даже отец всегда интересовался тем, что поставят перед ним на стол.

Вспомнив об отце, Фелисити почувствовала, как по телу пробежал сильный озноб. Прикусив губу, она посмотрела на Маккормака, застегивающего портупею шпаги.

— Полковник… Морган?

— Да? — Он бросил на нее быстрый взгляд, поправляя висевшую на боку шпагу.

— Что теперь будет? Я имею в виду наш уговор.

— Ты спрашиваешь, буду ли я его соблюдать после того, как ты решила его нарушить?

— Я уже говорила… На самом деле все было совсем не так!

— Вопрос только в том, можно ли тебе верить?

— Вопрос в том, — поправила Моргана Фелисити, — хотите ли вы мне верить или вам лучше делать вид, что я вас предала, чтобы не мучиться из-за того, как вы поступили со мною!

— Такое тоже возможно, — согласился он и, оторвавшись на минуту от поисков сапог, посмотрел на девушку с мрачной улыбкой, вызвавшей у нее удивление. — Как бы там ни было, я все-таки решил оставить наш уговор в силе.

— Значит, вы постараетесь сделать так, чтобы моего отца освободили?

— Так мы не договаривались. Я постараюсь, чтобы приговор был как можно более мягким. Это все, что я могу гарантировать.

Какой бы незначительной ни казалась эта уступка, она была равносильна разнице между жизнью и смертью, и в этом заключалась вся ее важность. Могла ли ее связь с Морганом изменить наказание, которое назначит Оливье Лафаргу испанский суд? Этого Фелисити не знала и потому не могла сказать, что сейчас ей приходится платить слишком высокую цену.

— А как же я? — спросила девушка, с трудом справившись с волнением.

— Ты? — Морган приподнял бровь. Одевшись, он теперь расчесывал волосы и заплетал распущенные пряди в косичку, прежде чем связать ее черной лентой.

Раздвинув прозрачные складки москитной сетки, Фелисити с отчаянием взглянула на Моргана.

— Как быть мне? Кем я стану на это время для вас, сердечной подругой?

— Можешь называть себя так, если тебе нравится.

Насмешка, прозвучавшая в его тихом голосе, заставила ее еще сильнее ощутить собственную беззащитность.

— Нет! Может быть, вам кажется, что вы получили надо мной превосходство, но я не потерплю вас ни дня, ни часа, ни секунды дольше, чем потребуется, чтобы спасти отца!