Zero. Обнуление - Энтони МакКартен

разгоняться. Дженн выжимает педаль тормоза. Без толку. Ну, хотя бы руль еще слушается… Она ухитряется удерживать управление, виляя среди не слишком плотно движущихся машин, но чувствует, что ладони вспотели, а в ушах слышна пульсация крови. Десять лет серьезной практики медитации, а она едва справляется. Едва. Но затем теряет и рулевое управление. Машина тормозит, снова разгоняется, а потом вступает в пугающую игру с осоловелыми семействами в кемперах и побитых пикапах. Дженн то и дело кричит, когда радио исторгает «Die Bitch». Как бы она ни выворачивала руль, колеса больше не реагируют. Восемь чудовищных минут она пребывает в роли беспомощного пассажира, как на скоростных горках, а призрачный безумный гонщик то швыряет ее в гущу движения, то выводит на обочину, то увязывается за полуприцепами с мигающими сигнальными лампами — под закольцованную пытку «Die Bitch».

А потом все кончается. Автомобиль совершает еще один рывок вперед, а затем сбрасывает скорость. На смену «Die Bitch» снова приходит Бах. Кондиционер включается, ласково обдувая ее ветерком, пока неведомые силы ведут машину — теперь плавно и добросовестно, с соблюдением скоростного режима — на стоянку под Холденом, где виртуозно паркуют в тени, а Дженн просто сидит и смотрит, положив руки на бесполезный руль. Отсюда прекрасный вид на горы. Снова пробует дверь. По-прежнему заперта. Отстегнув ремень безопасности, она тянется через сиденье и пробует дверцу с пассажирской стороны. То же самое. Тогда пробует воспользоваться электростеклоподъемником, теребит рычажок. Ничего. Наконец подъезжает еще одна машина. Дженн машет. Машет как мельница. Кричит как ненормальная. Даже нажимает на гудок, но клаксон не издает ни звука. Ее жестикуляцию то ли не замечают, то ли игнорируют. Машина проезжает, скрывшись из виду. Полчаса она плачет в своем заточении. Периодически, охваченная вспышкой гнева, тщетно пытается разбить стекло. Но оно небьющееся — во всяком случае, для нее. И в конце концов сдается. Это одержимое злом авто завладело ею безраздельно.

Команде захвата требуется два часа, чтобы добраться до Дженн Мэй. Ей вручают планшет. Команда стоит поодаль, пока она, прислонившись к машине, подписывает документ о захвате, а затем надевает наушник, как велено, чтобы связаться с Соней Дюваль. На экране планшета появляется лицо Сони с волосами, зачесанными назад; одета она в серый жакет и кроваво-красную блузку. Как ни странно, вид у нее такой, будто она сидит в секвойном лесу.

— Помните Джорджа Филлипсона из универа? — спрашивает Соня.

Дженн смутно помнит его: пара глаз, сплошь трясучка и сутулость, с проблесками ума, но все остальное время клокочет от сдерживаемого негодования.

— Да, как-то раз звал на свидание, но я сказала «нет».

— Это чистое совпадение, но он тут работал. У нас тут уйма действительно хороших программеров, — сообщает Соня. — В общем, мы, конечно, заметили его связь с вами, как только подняли ваши экзаменационные ведомости, и тогда он подтвердил, что знает вас, что, строго говоря, против правил. Он ухитрился убедить нас, что это преимущество и что между вами никакой личной вражды. Я сожалею, что это оказалось не так.

Соня смотрит глаза в глаза, и Дженн чувствует, как дистанционная собеседница заглядывает ей прямо в душу, но не чувствует отторжения.

— Значит, вот откуда «Die Bitch»?

— Да.

— Я правильно полагаю, что больше он на вас не работает?

— Правильно полагаете.

— Вот мразь!

— Вряд ли мы расходимся во мнениях по этому поводу.

11 дней 13 часов

Окружное шоссе 17, север Мойры, штат Нью-Йорк

Она делает нечто потенциально глупое. Все совершают глупости время от времени, причем чаще, когда утомлены, когда вмешиваются факторы наподобие боли, пребывания на краю эмоциональной пропасти или когда в уравнение входит голод или жажда.

В этот момент на тихой дороге, в янтарном свете угасающего дня, после трех часов ходьбы, из которой половина пришлась на больную ногу, она теряет нити мыслей. Только что думала о Уоррене, а теперь в голове вертятся слова детской песенки, чтобы поддержать падающий дух: «Если любишь даму с укулеле / Дама с укулеле ответит на любовь / Если ты предпочитаешь тени / Дама с укулеле будет там с тобой…»[53] А затем ловит себя на том, что гадает, в какой именно точке карты находится сейчас. Уже похолодало, а гостиницы не видать. Крепкий ветер хлещет по щекам. Нужно сойти с этой дороги и найти укрытие. Она воображает волков, рыщущих по лесу со всех сторон, пауков, бегающих по лицу, пока она спит, — если придется устроиться на ночлег в подлеске. После такого ночлега можно и не проснуться! Из-под ног будто перкуссия — бряк, шлеп, бряк, шлеп, бряк, шлеп — пластиковый сапожок с выпуклой подошвой и ботинок «Тимберленд» побрякивают и шлепают по асфальту. «Может быть, она вздохнет… / До-да-до-да-до… / Может быть, она всплакнет…» Вдали брезжат фары. В эту секунду она, вместо того чтобы спрятаться, начинает махать. Автомобиль приближается. Заслонившись ладонью от слепящего света, она машет еще энергичнее, и водитель милосердно сбрасывает скорость.

До сих пор во время своего приключения, ловя попутку, она была крайне и крайне осторожна, выбирая исключительно водителей-женщин (не считая троих юных канадских красавцев) и не подсаживаясь к мужчинам, но в эту минуту все шиворот-навыворот, а пикап уже останавливается рядом с ней, прежде чем она успевает разглядеть, что за рулем одинокий пожилой мужик.

Оценив риски, она решает, что, пожалуй, справится с ним. Ему за пятьдесят. Опершись на руль, он разглядывает Кейтлин — несомненно, совершенно не ожидал встретить здесь женщину одну-одинешеньку. По ее мнению, мужик вполне пристойный. Клетчатая рубашка. Жилистый. На приборной панели ни одной пивной банки. Немного ржавчины тут и там свидетельствует, что этот человек и сам знавал трудные времена.

Он вглядывается в Кейтлин. Отблеск фар бросает на его лицо резкие тени, из-под воротника выбивается клок черных волос. Спрашивает:

— Вы в порядке?

— Если б подвезли, не отказалась бы.

— Тогда запрыгивайте. Вещи киньте назад.

Швырнув рюкзак в кузов, она забирается на пассажирское сиденье и захлопывает дверцу, с облегчением оставив уличный холод снаружи.

— И что ж вы делаете на этой старой дороге? — Он смотрит в зеркало, включает передачу и выезжает на асфальт.

Кейтлин высасывает из пальца историю о том, что она путешественница и возвращается домой.

Переключая скорость, он вопросительно смотрит на пассажирку.

— А не попали ли вы беду?

— Нет, а что?

— Да ведь ссадины у вас на лице, синяки… Похоже, вас порядком помяло. На медведя напоролись?

— Никаких медведей, — улыбается она. — Я в порядке.

— Ну, как скажете.

Она чувствует себя очень неуютно после такой неубедительной лжи, а