Хроника расстрелянных островов - Юрий Виноградов

— Горбунов, снимай свой «максим» и крой на берег, — приказал Овсянников. — Видишь ту огневую точку справа?

— Вижу, — ответил Николай Горбунов.

— Пока она не замолчит, нашим не пробиться к маяку. Заткни-ка ей глотку.

— Понял, товарищ командир!

— А в помощники бери себе краснофлотца Долгих…

Николай Горбунов и Долгих сняли с тумбы тяжелый пулемет и прыгнули за борт. Глубина оказалась небольшой, и все же под тяжестью пулемета пришлось окунуться в холодную воду с головой.

Моряки выбрались на усеянный скользкими валунами берег и, разбивая в кровь закоченевшие пальцы об острые выступы камней, поползли вверх на скалистый выступ. С его вершины хорошо была видна вражеская огневая точка; из нее сыпались гаснущие в темноте, раскаленные добела угольки, преграждая с фланга проход к маяку штурмовой группе.

— Скорее, скорее, Миша! — торопил Горбунов своего помощника. Не так-то просто оказалось установить на выступе станковый пулемет и зарядить его. Горбунову показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он приник к прицелу и нажал окровавленными пальцами на гашетку. Вражеский пулемет, словно захлебнувшись, замолчал. Потом его раскаленные угольки вновь полетели, но уже в сторону советских пулеметчиков. Пули гулко ударялись о камни и со звоном рикошетировали.

Штурмовая группа поднялась из-за спасительных валунов и с криком «ура!» ринулась в атаку, прорываясь к маяку. От маяка тоже донеслось «ура!». Окруженные моонзундцы ударили в спину немцам и пошли на сближение с десантом. Крики, стрельба, взрывы мин огласили ночной остров. Моонзундцы разорвали кольцо и соединились с десантом в пятидесяти метрах от маяка.

Началась спешная эвакуация тяжелораненых на катера.

Николай Горбунов короткими очередями обстреливал вражескую огневую точку. Наконец немецкий пулемет замолчал.

— Так-то вот! Знай балтийских моряков, фашист! — проговорил Горбунов, приободряя друга, дрожащего в мокрой одежде от холода. Вначале в горячке боя они забыли обо всем, а вот теперь на вершине выступа северный ледяной ветер пронизывал насквозь. Вражеский пулемет молчит, но отходить еще нельзя. Внизу по незаметной тропке идет эвакуация раненых и артистов драмтеатра Балтфлота с маяка. А за самим маяком не прекращается стрельба. Гитлеровцы не хотят упускать с острова моонзундцев, того гляди, ударят с флангов и попытаются отрезать их от катеров.

Справа неожиданно раздались автоматные очереди.

— Немцы, Коля! — воскликнул Долгих. — Обходят нас…

— Не уйдем с этого места, пока все не сядут на катера, — стиснув зубы, сказал Горбунов и снова дал очередь.

На вторую очередь патронов уже не хватило.

— У-у… черт… кончились, — выругался он, соображая, что делать. — Придется на катер за лентами идти…

— Подожди, Коля, есть задумка. — Долгих перевалил за вершину скалы и скрылся в темноте.

— Ты куда?

— Я сейчас… — донеслось снизу. Вернулся Долгих минут через десять.

— Вот, — переводя дух от быстрого бега, показал он на трофейный ручной пулемет. — Позаимствовал…

— Ну и силен ты, чертяка! — похвалил Горбунов. — Где взял-то?

— Там, — кивнул Долгих в сторону молчавшей вражеской огневой точки. — Здорово ты их из своего «максима». Всех уложил.

Он установил немецкий пулемет, лег за него и навел в сторону доносившихся автоматных очередей.

— Не стреляет, гад! — выругался Долгих. — Видно, зря ходил!

— Предохранитель спусти, — подсказал Горбунов.

Трофейный пулемет забился в цепких руках Долгих, преграждая путь немецким автоматчикам.

Гитлеровцы, опомнившись от внезапного удара, с трех сторон сжали моонзундцев, стремясь хоть какую-то часть из них все-таки отрезать от катеров. Командир стрелковой роты вынужден был создать три заслона, чтобы обеспечить эвакуацию раненых. Сам лейтенант Соловьев возглавил группу прикрытия на левом фланге, а военкома строительной роты Прууля послал на правый. В тылу у маяка отбивали атаки немцев бойцы из первого взвода. Становилось ясно, что всем на катера не пробиться. Слишком не равны силы, да и не хватало патронов. Чаще заухали на берегу немецкие мины. Усилилась стрельба из пулеметов и автоматов. Гитлеровцы ввели в бой мощное подкрепление, и пробиться всем моонзундцам к берегу не удастся. Соловьев послал к Овсянникову связного с приказом отходить.

— А как же сам лейтенант Соловьев и военком Прууль? — спросил Овсянников.

— Они примут огонь на себя и прикроют ваш отход, — ответил связной и побежал обратно к командиру роты.

Медлить Овсянников больше не имел права. Надо спасти хотя бы тех, кто уже прорвался из окружения, иначе немцы вот-вот могут выйти на берег. Прибежали с пулеметами Горбунов и Долгих, их буквально из воды уже втащили на катер. Вернулся и связной командира роты, ему не удалось пройти к своим. Гитлеровцы замкнули кольцо, и группы Соловьева и Прууля вынуждены были вновь отойти к маяку.

Едва перегруженные катера отошли от Вормси, как с берега заухала немецкая пушка. Как назло, появился яркий серп луны, и катера хорошо просматривались.

— Самый полный вперед! — приказал Овсянников, стремясь побыстрее выйти из зоны обстрела.

Уходили по ветру на юг. Волны накатывались сзади, поднимая на гребень корму. А немецкая пушка била не переставая, нацелившись в головной катер командира звена.

КМТЩ содрогнулся от удара: вражеский снаряд попал в корму, прошил все перегородки и носовую часть и, к удивлению катерников, не взорвался. Чудо из чудес! Можно считать, они родились заново.

В огромные пробоины хлынула вода, и без того перегруженный катер стал заметно оседать. Краснофлотцы быстро заделали пробоины, но на откачку воды времени уже не было. КМТЩ под ударами волн мог потонуть.

— Сигнальщик, передайте на катера: взять меня на «полотенце», — приказал Овсянников.

Замигал сигнальный огонь под опытной рукой Константина Горбунова. Два КМТЩ тут же отвернули с курса и, искусно маневрируя на волнах, начали подход с бортов к катеру командира звена.

Швартовка прошла благополучно, и два КМТЩ, взяв на «полотенце» своего подбитого собрата, борт о борт пошли к затерявшейся в темноте пристани Хальтерма.

Полковник Константинов держал постоянную телефонную связь с маяком Вормси по подводному кабелю.

— Может быть, попросить у генерала Елисеева помощи? Хотя бы один стрелковый батальон, — предложил начальник штаба СУСа Савельев.

— Не даст, — ответил Константинов. — Они сами с часу на час ждут десанта на Муху. А впрочем, дайте шифровку.

Зазвонил прямой телефон с маяка Вормси. Константинов схватил трубку:

— Да…

— Отбили очередную атаку, — услышал он далекий голос командира роты лейтенанта Соловьева. — Потеряли восемь человек убитыми… Четверо тяжелораненых. Легкие ранения не в счет…

— Держитесь до последнего, товарищ лейтенант, — сказал Константинов. — Сегодня ночью опять катера за вами пошлем.

— Патронов нет. Гранаты на исходе…

Константинов молчал, собираясь с мыслями. Что он скажет на это командиру роты? Патронов он доставить не может, да и на катера надежды мало: гитлеровцы теперь никого не выпустят из окружения.

— Алло… Алло… Патронов нет у нас! — кричал в трубку командир роты, думая, что полковник его не слышит. — И гранаты на исходе. По две штуки на брата…

— У противника займите, — злясь на себя, сказал Константинов. — У него много…

Примерно через час Соловьев позвонил снова.

— Куда вы пропали? — нетерпеливо спросил. Константинов.

— Боеприпасы у фашистов занимали…

— Ну? — насторожился Константинов.

— Взяли малость. Ящик гранат да две пары автоматов…

В штаб СУСа приехал секретарь укома партии Якобсон. Он беспокоился за эстонскую строительную роту, посланную вместе с моряками на Вормси.

— Политрук Прууль на маяке. Поговорите с ним, — передал Константинов трубку Якобсону.

Секретарь укома долго говорил со своим другом по-эстонски.

— Я буду сидеть на телефоне, — заявил он.

Константинов не возражал. Он и сам уже четвертую ночь не спал, хотя и знал, что последним защитником Вормси помочь ничем нельзя.

Вечером Якобсон позвонил на маяк. К телефону никто не подходил. Савельев взял из его рук трубку, подул в микрофон, внимательно прислушался.

— Оборвалась связь, — с болью в сердце произнес он и осторожно положил трубку. В кабинете воцарилась гнетущая тишина: каждый из присутствующих понимал, что защитники маяка Вормси мужественно погибли в последней схватке с врагом…

Накануне дня „X“

Букоткин неожиданно получил первое и, как потом оказалось, последнее письмо от жены. Письмо проделало большой путь. На конверте стояли штемпеля Москвы, Ленинграда и Таллина.