Хроника расстрелянных островов - Юрий Виноградов

Положение на окруженных островах осложнялось. И потому каждый человек вне зависимости от ранга, занимаемой должности и профессии, сознавая личную ответственность, делал все возможное для защиты ставшего родным Моонзунда.

Особое внимание Зайцев уделял островной газете «На страже», которая в то время была единственным печатным органом, регулярно поступающим в роты, батареи, батальоны и полки. Он удивлялся находчивости и неутомимости редактора политрука Крылова и его немногочисленных сотрудников. В последние дни не хватало краски и особенно типографской бумаги. Но газета выходила всегда регулярно. Краснофлотцы и красноармейцы любили свою боевую газету. Ее обычно читали вслух агитаторы. Читали все, что было напечатано в ней. Зайцев сам слышал, как день назад после одной из таких коллективных читок кто-то из бойцов с досадой произнес:

— Жаль, мала наша газета. Увеличить бы ее! Может, в политотдел написать?

Зайцев приехал в редакцию и рассказал об этом Крылову.

— Жалуются бойцы на вас, товарищ редактор, — улыбнулся он. — Хотят, чтобы ваша газета была как «Правда».

Крылов тяжело вздохнул:

— Справедливо жалуются, но скоро «На страже» вообще на боевой листок будет походить. Я не говорю уже о тираже. Бумаги на складе нет. Краску, где хочешь, там и бери.

— Вы, газетчики, народ ушлый. Из-под земли все достанете! — рассмеялся Зайцев. — «На страже» нужна бойцам как хлеб, как воздух. И мы ее будем выпускать до конца. Даже если придется печатать на тетрадных листках, — сказал он.

Зайцев и Крылов прошли в типографию, где заканчивали печатать очередной тираж. Зайцев взял лист прямо из машины.

— Только не испачкайтесь краской, товарищ дивизионный комиссар, — предупредил Крылов. — Не высохла еще.

Зайцев просмотрел первую полосу. Броскими буквами было набрано: «От Советского информбюро». Дальше помещались материалы ТАСС. Вся вторая полоса посвящалась событиям на островах. Корреспонденция о боях моонзундцев за Виртсу, очерк о летчиках Преображенского, заметка о катерниках Богданова. Тронула сердце «Песня Эзеля»:

Так грянем же песню про славный наш остров,Про славный народ островной!Пусть вечно наш островНадежным форпостомСтраны охраняет покой!

— Хорошо! Очень хорошо! — растроганно произнес Зайцев. — Побольше бы нам таких прекрасных песен!

Немецкие бомбардировщики и истребители с раннего утра и до позднего вечера висели над Кагулом и Асте, обрабатывая границы аэродромов в надежде уничтожить советские самолеты, летавшие на Берлин. Приказ Гитлера требовал незамедлительного уничтожения авиации на островах. Поэтому даже ночью «Юнкерсы-88» пытались бомбить ДБ-3, ориентируясь по сигналам, подаваемым с земли агентами немецкой разведки.

Количество самолетов, участвовавших в ударах по Берлину, сокращалось. Частично в бомбардировщики попадали осколки вражеских бомб, но чаще всего моторы выходили из строя из-за перегрузки и выработки положенных летных ресурсов. Починить их в условиях полевых аэродромов не представлялось возможным. К тому же кончался авиационный бензин; подвозить его из Ленинграда на транспортах не могли: немецкие подводные лодки не выпускали из Финского залива ни один советский корабль.

Жаворонков вынужден был отдать приказ об эвакуации с Саремы группы майора Щелкунова. На бомбардировку Берлина должны были летать лишь ДБ-3 полковника Преображенского.

Едва ли не самыми опасными для морских летчиков стали частые ночные вылазки в районе аэродрома вооруженных кайтселитов, пытавшихся сигналами указать немецким бомбардировщикам стоянки ДБ-3. Небольшая группа кайтселитов даже хотела проникнуть на аэродром, но была отогнана морскими летчиками. Преображенский тут же позвонил начальнику штаба БОБРа Охтинскому, который вызвал начальника особого отдела Павловского и передал ему содержание разговора с Преображенским.

— Забирайте своих истребителей, и к Преображенскому. Машины уже готовы, — сказал он. — И постарайтесь взять хотя бы одного живым. Очевидно, гитлеровцы задумали большую операцию. «Язык» нам нужен. Да, в общем, не мне вас учить.

Павловский с истребительным отрядом уехал в Кагул. Утром Охтинский узнал от него, что ночью произошел бой возле аэродрома. Начальник штаба БОБРа, посоветовавшись с Елисеевым, выехал на аэродром. Павловского он встретил в землянке Преображенского, Командир минно-торпедного авиационного полка был непривычно хмур и задумчив.

— За моими бомбардировщиками пришли посыльные от фашистов, не иначе, — пожал он руку Охтинскому.

— Надо ждать немецкого парашютиста с рацией, — сказал Павловский. — Кайтселиты только должны были обеспечивать его безопасность.

— Значит, своего корректировщика присылают, — раздумывая, проговорил Охтинский. — Что ж, Михаил Петрович, — повернулся он к Павловскому, — организуйте достойную встречу «дорогому гостю»!

Долго немецкого связиста ждать не пришлось. Поздно вечером над деревней Кагул на небольшой высоте появился немецкий самолет-разведчик. Он выбросил парашютиста и быстро скрылся за лесом. Павловский немедленно послал своих истребителей к месту приземления парашютиста, и вскоре те доставили немецкого радиста. При допросе переводил Вольдемар Куйст, рекомендованный Павловскому еще в начале войны секретарем укома Муем. Лазутчик понял, что ему не уйти от расплаты, и решил сознаться во всем, чтобы облегчить свою вину.

Гитлеровские самолеты, не дожидаясь сведений от своих агентов, бомбили аэродром не переставая.

— Вспашут летное поле — в воздух не поднимемся, — жаловался Преображенский.

Павловский понимал: командир полка прав. Хорошо бы сменить аэродром, но на Сареме пригодных для ДБ-3 больше нет. Ясно было одно: немцы будут бомбить Кагул до тех пор, пока не достигнут цели.

Последний, десятый по счету, удар на Берлин летчики Преображенского нанесли в ночь с 4 на 5 сентября. Последующие два дня немецкие бомбардировщики с особой яростью вспахивали аэродром и выкорчевывали окружавший его лес. Наконец, им повезло: в шесть дальних бомбардировщиков угодили бомбы, советские самолеты, наводившие страх на столицу фашистской Германии, загорелись. В БОБРе понимали, что остальным ДБ-3 надо улетать на Большую землю. Вскоре был получен приказ командующего авиацией ВМФ генерал-лейтенанта Жаворонкова — минно-торпедному полку покинуть остров Сарема.

Охтинский приехал проводить Преображенского.

— Передавай привет нашему Ленинграду, — попросил он на прощание.

— Жду тебя там, — ответил Преображенский. — В крайнем случае — после войны встретимся. Запиши-ка мой адресок…

Майор Навагин перевел саперную и инженерную роты лейтенантов Кабака и Савватеева в маленький зеленый городок Ориссаре, где у инженерной службы БОБРа находились склады взрывчатых веществ. Прибыл туда из Кейгусте с отделением понтонеров и старшина Егорычев.

— Немного же осталось от твоего взвода, — произнес Навагин. — Дорого нам обошелся десант на остров Рухну.

— Семнадцать человек погибли при переходе, — сказал Егорычев. — А ведь всего две мили до пирса не дошли!

Навагин напряженно молчал, вспоминая погибших саперов. Всех он знал в лицо, и особенно веселого и остроумного сержанта Ходака.

— Лучший запевала в моей роте был, — произнес лейтенант Кабак. — Какой хлопец потонул!

Навагин собрал совещание. Саперы по-приятельски встретили Егорычева. И лишь коренастый, широкоплечий политрук один стоял поодаль.

— Политрук нашей инженерной роты Арнольд Яковлевич Троль, — представил Савватеев политрука. — Находка для моего многонационального соединения! Я за ним как за каменной стеной.

Троль улыбнулся.

— Преувеличивает командир роты, — совершенно без акцепта произнес он.

— Товарищи, после наговоритесь, — предупредил Навагин. — А сейчас прошу внимания… Обстановка на островах напряженная. Гитлеровское командование готовит удар на Муху и Вормси и дальше — соответственно, на Сарему и Хиуму. Отсюда главное направление — восточный сектор. Генерал Елисеев поставил перед нами задачу — укрепить весь восточный берег Саремы, от пристани Талику и до полуострова Кюбассар. Центром оборонительной линии является ориссарская позиция, по обе стороны от дамбы…

Егорычев получил задание строить полосу обороны от дамбы до деревни Кырквере. В его распоряжение выделялись четыреста человек из местного населения и пятьдесят повозок.

Утром люди уже находились у дамбы. Егорычев был страшно удивлен, когда увидел, что его рабочие — в основном женщины. «Не много сделаешь с таким гарнизоном», — с досадой подумал он. Отобрал десятка три мужчин, отвел их в сторону.

— Будем, товарищи, устанавливать надолбы.