За Веру, Царя и Отечество! (СИ) - Кисличкин Михаил

– Мичман Кондратьев, крейсер "Диана", – представился второй Пашкин сосед с загипсованными руками. – Штабс-капитан Никифоров нам про вас все уши прожужжал – какая вы замечательная девушка и прекрасный командир. Рад видеть идеал воочию.

– И что ты еще обо мне рассказал? – Строго взглянул я на Пашку.

– Да не, я ничего, я так, – в свою очередь засмущался Пашка. – Ничего особенного, Таня. Ты лучше расскажи, как дела в батальоне, как там наши ребята в моей эскадрилье воюют? Вместо меня Петя в комэсках или кто?

– Нормально воюют, – кивнул головой я, вдыхая прокуренный воздух палаты. Про борьбу с курением и про то, что оно вредно для здоровья, здесь ничего не слышали… – Петька пошел по твоим стопам, отвоевав с недельку – в медсанбате лежит контуженный, но легко, скоро выйдет, даже в госпиталь отправлять не стали. Тоже лихач оказался… Ладно, Никифоров, мы еще с тобой разберемся, когда из госпиталя выйдешь, – вздохнул я. – Получай пока заслуженную награду, – достал я из сумки коробочку с георгиевским крестом. – Наши ребята все тебе привет передают. Кстати Алика Сагдеева помнишь? Мы тут с ним давеча встречались как старые знакомые, думаю тебе будет интересно послушать…

Когда я уже собирался уходить, в палату вошла Авдотья Павловна, с банкой разогретого куриного бульона и миской с сухариками.

– Таня? – Охнула она, увидев меня. – Ты здесь?

– Пришла навестить друга, и принесла ему награду, – ответил я, из всех сил стараясь не опустить глаза вниз. – Он настоящий герой, мы все в батальоне им гордимся.

"Только ты его не уберегла", – прочел я в глазах матери. Или мне это показалось?

– Спасибо, – ответила она мне вслух. – Паша говорил ты его из боя раненого вынесла? Прямо под вражеским огнем?

– А он меня до этого на руках таскал, когда меня в Смольном ранило, – улыбнулся я. – Какие уж между нами счеты, свои люди.

Купчиха странно посмотрела на меня, словно что-то прикидывая.

– А давай мы его вместе бульоном покормим? Ты не торопишься по службе?

– Мам, я сам поесть могу, – замахал руками Пашка. – Не заставляй Таню задерживаться, у нее целый батальон таких как я. У меня с руками все в порядке и с головой тоже, ложку держать могу.

– А ты не возражай сынок, – ответила ему Авдотья Павловна с той интонацией, с которой обычно говорят детям: "помолчи мальчик, пока взрослые разговаривают". – Так как Таня, ты торопишься?

– Нет, Авдотья Павловна, – вздохнул я под взглядами четырех пар любопытных глаз. – Сегодня я совершенно свободна.

– Таня, а что ты собираешься делать дальше? – Спросила меня купчиха, когда мы вместе вышли из госпиталя.

– В смысле Авдотья Павловна? Служить дальше, конечно, тем более сейчас идет война.

– Я не про сейчас, – поморщилась женщина. – Я вообще. Война закончится и может пора будет заканчивать со службой? Паша у меня единственный сын, а его чуть не убило, несмотря на магический дар. Ты тоже с нашивкой за тяжелое ранение ходишь, а ведь ты по возрасту совсем еще девчонка, извини за прямоту. Тебе Пашка нравится?

"Ох нифига себе разговорчики пошли".

– Я к нему хорошо отношусь как к своему другу и как командир к подчиненному, – осторожно сказал я. – И ничего большего. Ну не свадьбу же нам играть Авдотья Павловна, – шутливым тоном сказал я. – Я бесприданница приютская и Паше неровня со всех сторон.

– Это ты просто маленькая еще, – не приняла шутки купчиха, ответив мне очень серьезно. – Маленькая девочка. Я имею в виду телом, умом ты возможно даже взрослее меня, не знаю уж как Господь такое чудо устроил. Ты вырастешь Таня и тогда жениха обязательно захочешь, женскую природу не обманешь. Я тебе прямо скажу: Паша от тебя без ума. Он у меня парень хороший, но немного слабохарактерный, да и твердой хватки ему не хватает. Боюсь ему свое дело передавать, когда его срок военной службы закончится. Проморгает сына все мое состояние, не управится. А вот с такой невесткой как ты…я бы была спокойна и за сына, и за семейное купеческое дело, и за внуков. Есть в тебе стержень: у такой жены и мужик в сторону никогда не вильнет, и деньги только приумножатся, и в доме порядок будет. Я от тебя сейчас ответа не жду, просто прошу – подумай.

– Как-то это неожиданно все, – промямлил я. – Вот так в лоб.

– А с тобой играть не надо, ты человек прямой, – пристально посмотрела мне в глаза Авдотья Павловна. – Вот я тебе прямо и говорю, как есть. Все равно вам с Пашей еще не один год служить, да и годами ты еще для свадьбы не вышла. Сейчас я тебя только об одном прошу – не дай ему погибнуть, он у меня единственный сын. И сама, пожалуйста, выживи. Обещаешь?

– Сделаю все что смогу, – честно сказал я.

– Спасибо Таня, это все что я хотела от тебя сейчас услышать. И приходи домой ночевать, что ты все в училище прячешься? Наш дом – твой дом.

К двадцатому марта катастрофа на суомском фронте для противника из предположений стала реальностью. Столицу Суомии удалось окружить семнадцатого марта, прорыв нашей центральной войсковой группировки на северо-запад расколол страну на две части, отрезав сильнейшую южную группировку суомских войск от промышленных районов, которые по существу уже было нечем защищать. На севере дела у суомов обстояли не менее печально. Я думаю они дотянули до такого положения дел продолжая безнадежную борьбу против нас, надеясь на вступление в войну против России Северной федерации. Но северяне, уже воюя с империей, на открытие второго фронта так и не решились.

Боевые задания стали легче, батальон перестал терять магов даже ранеными. Видно было, что противник выдохся. Система обороны суомов практически развалилась, теперь мы в основном занимались поиском и уничтожением отступавших частей врага. Мои ребята были очень злы – и тому была причина. В глубине суомской территории мы обнаружили концентрационные лагеря для русских пленных и не только. С началом войны суомы отправили за колючую проволоку всех российских граждан на своей территории, видимо, побоявшись возникновения пятой колонны. А условия содержания там были ужасны – холод и голод проще говоря. Насмотревшись на изможденных обмороженных соотечественников, мои маги оставили всякое рыцарство по отношению к противнику – наши атаки стали по-настоящему жестокими, на уничтожение. Увидел неприятеля – атакуй и разорви его в клочья вот и весь сказ, даже если он слаб, жалок и почти безоружен. Теперь я командовал уже не молодыми пацанами – маги насмотрелись разного, поднабрались боевого опыта, растеряли иллюзии и привыкли убивать. У меня по рассказам пленных появилось и свое прозвище. Звания "демона Рейна" я не удостоился, но вот "Русской ведьмы с ее проклятым выводком" суомы боялись, как огня.

Но все когда-то заканчивается. Двадцать второго марта я получил вызов от Реброва на совещание в штаб специальных операций. Собирался я недолго и к десяти часам утра уже был на месте. За столом для совещаний сидел Ребров, командующий суомским фронтом генерал-лейтенант Толошин и еще один незнакомый мне адмирал, представившийся командиром северного флота Фединым.

– Привет Дергачева, – встретил меня у порога Ребров. – Садись, располагайся. Если хочешь, дежурный принесет тебе чаю, знаю, что тебе без него думается плохо. Мы тут собрались одно дело обсудить, так сказать полуофициально, и я убедил присутствующих что твое мнение важно выслушать.

– Что случилось Матвей Филиппович? – Взволновано спросил я, поприветствовав по всей форме собравшихся. – Давайте, по существу.

– Суомия сдается. Прислали парламентеров, которые просят обсудить условия капитуляции. Прежде чем давать рекомендации Выпину и правительству, мы решили обсудить эту новость в своем узком кругу. Среди военных, так сказать.