И горы смотрят сверху - Майя Гельфанд

– Попрошу помедленнее, не успеваю! – завопила Фридочка.

– Итак, продолжим. Что же касается способов достижения цели, то тут необходима самая жесткая диктатура угнетенного класса, включая применение оружия, аресты, разного рода принуждения и внушения…

Революционный кружок быстро перерос в серьезную подпольную организацию со слаженной системой управления. В распоряжении бунтовщиков было несколько наемных помещений, называемых «штабами», пара-тройка брошюр, выпущенных в местной типографии, замысловатый код, который они изобрели для связи между собой, и одно, но важнейшее приобретение, делавшее возможным существование всей организации. Дело в том, что в рядах подпольщиков был богатый, но сумасбродный торговец, сделавший состояние на махинациях с недвижимостью. Он панически боялся за свое имущество и был бездетен, а потому, будучи человеком проницательным, понимал, что стоит «мальцам», как называл он социалистов, прийти к власти, как он лишится своего богатства. Поэтому предусмотрительно отщипывал от своего кошелька небольшие суммы, бывшие для него сущими пустяками, а для подпольщиков – крупным состоянием.

Залман давно мечтал стать полноправным членом революционного кружка. Он ходил на тайные собрания, читал запрещенную литературу, размышлял о социальной несправедливости и всем сердцем мечтал встать на путь борьбы. Но завоевать расположение Духова было не так-то просто. Тот был человеком опытным и подозрительным. Он знал, что пылкие еврейские мальчики, с энтузиазмом ввязываясь в борьбу, часто быстро остывают или не выдерживают суровых лишений, которых требует революция. Залман ничем не отличался от других молодых бохеров, поэтому Духов не спешил включить его в ряды настоящих революционеров. Он требовал доказательств серьезности его намерений. И Залман их предоставил.

Как-то на рассвете Хана, как обычно, вышла во двор, чтобы покормить кур и сторожевого пса. Неожиданно внимание ее привлек шорох, доносившийся из глубины сада, и запах гари.

– Кто это там? – спросила она громко.

Ответом ей были сопение и молчание. Она подошла ближе и увидела страшную сцену: Залман, полураздетый, красный, с голой волосатой грудью, с отсутствующим взглядом и всклоченными пейсами, стоял возле яблоневого дерева, под которым был разведен небольшой костерок. Молодой человек выхватывал из пламени обугленные головешки и держал в ладонях, пока кожа не начинала лопаться. Затем выбрасывал их на землю, дул несколько секунд на покалеченные руки, давал себе передышку и вновь хватал раскаленные угольки. Хана чуть не потеряла сознание от такой сцены.

– Что ты делаешь, мешугенер?[32] – закричала она в ужасе.

От испуга ли или из глупой настойчивости, он не только не освободил руки, но и, зачерпнув новую порцию горящих щеп, засунул ее в рот, отчего вся физиономия его страшно исказилась. Хана закричала что было мочи, и на крик ее прибежали испуганные домочадцы. Кое-как потушив огонь, принялись они за спасение Залмана, который, словно безумный, бегал по саду, не желая сдаваться. Наконец он выплюнул угольки и лишился чувств.

Целую неделю он не мог ни разговаривать, ни есть, ни пить. Моисей смастерил ему специальную трубочку, через которую он всасывал воду и растертую пищу. Но любое прикосновение к лицу доставляло ему саднящую боль, поэтому он все больше лежал у себя в каморке и смотрел в потолок. Никто ни разу не услышал от него ни стона, ни всхлипа. Лишь напряженное, вмиг постаревшее лицо да страдающие глаза выдавали его боль.

Для Залмана то, что произошло, было настоящим крещением огнем. Он проверял свои силы: сможет ли вынести адскую боль, сможет ли доказать свою силу и не сломиться перед испытанием? В принципе, задуманное не было доведено до конца. По его плану, подержав в руках пылающие угли, он должен был погрузить ладонь в огонь и простоять так, по крайней мере, полминуты. Но и внезапное нарушение, внесенное Ханой, не слишком испортило результат задуманного. Лева был искалечен, измучен, но доволен: воля победила тело.

После этого эксперимента на его руках, шее и подбородке навсегда остались ожоги: к стянувшейся коже никогда больше не вернулась прежняя упругость, на лбу пролегли глубокие морщины. Залман, по собственному убеждению, стал взрослым мужчиной.

Через месяц после происшедшего Залман вновь появился на заседании революционного подполья. Он был одет в обычный светский костюм, длинные пейсы спрятаны под шляпой, обожженные руки засунуты в карманы. Весть о его страшной болезни уже дошла до членов подполья, но что с ним случилось, никто толком не знал. Духов взглянул на него своими мутно-зелеными проницательными глазами.

– Приветствую вас, товарищи! – хрипло сказал Залман. – Простите за долгое отсутствие. На то были причины.

И с этими словами он протиснулся вглубь тесной, темной комнатки. Собравшиеся провожали его испытующими взглядами: все ждали объяснений.

– Вы надолго нас покинули, товарищ, – наконец сказал Духов. – Где вы пропадали?

– Я был болен, товарищ Духов.

Предводитель революционеров не спускал с него глаз.

– Потрудитесь объясниться, – сказал он сурово.

– Мне не в чем оправдываться, – спокойно ответил Залман. – Я выполнял свой революционный долг.

И с этими словами он вынул из карманов изуродованные руки. Ладони его были красными, сжатая желтая корка покрывала их, а верхний слой кожи – полностью уничтожен.

Собравшиеся ахнули.

Духов чуть заметно улыбнулся.

– Молодец, товарищ! Занимайте свое место.

Духов вскоре обнаружил в молодом человеке сильный характер и пылкое сердце. Он почувствовал, что в хлипком теле спрятаны душа, горячая и жаждущая, и ум, быстрый, острый и любопытный. Наблюдая за Залманом, Духов понял, что этот бохер способен на большие дела и непременно послужит интересам революции. Но для этого ему нужно многому научиться. И тогда он решил посвятить его в священную тайну марксистского кружка.

Это произошло в жаркий летний день. Зной был изнуряющий, как перед дождем. В воздухе, стоячем, без малейшего дуновения ветра, разносился запах пота и навоза. Духов и Залман шли по разбитым улицам, которые были