Из бездны с любовью - Елена Вяхякуопус

знакомой сединой. Банки, коробки и тюбики с красками она выбросила, хотя и с жалостью, но мужа ей было жаль больше – если он натыкался на них, у него начинал дергаться глаз. Зубы, правда, остались белыми и ровными, великоватыми для ее рта, с этим пришлось смириться. Альфред Степанович называл ее иногда: «русачиха ты моя», что мало отличалось от прежнего «зайчонка». Он больше не сердился и не обрывал ее, когда она принималась рассказывать о подругах и своих родственниках. Вечером в квартире пахло борщом и котлетами, а утром горячим молоком и сырниками, глаженые рубашки висели в шкафу стройным рядом, и стоило, не вставая с дивана, пробормотать: «Лидуся, а хорошо бы чайку…» – как тут же появлялась на столике большая кружка с зеленым чаем и розетка с кусочком лимона и каплей меда на нем.

И в этот вечер Альфред Степанович восседал на диване перед телевизором с кружкой чая в руке. Лидия Ивановна уже легла в кровать, на высокие подушки в зеленых наволочках с розочками (они оба не любили белое белье) и, надев на кончик носа очки, читала детектив. Днем у Альфреда Степановича был неприятный разговор с въедливым следователем. Тот задавал странные вопросы о пациентах, давным-давно вылеченных и забытых, заставил поднять кучу старых историй болезней и почему-то больше всего интересовался работой Лизы Островской, самой милой, честной и вдумчивой его подчиненной. Альфред Степанович даже возмутился и начал было говорить внушительным голосом, что Лиза – это сокровище, ее любят все коллеги и пациенты, и бессмысленно тратить время на проверку ее работы, ведь лучше нее не работает в Гнезде никто. Но рыжий следователь прервал его и сухо попросил отвечать на вопросы, а не «вдаваться в оценочные суждения». Альфред Степанович вспомнил пронзительный ледяной взгляд его прозрачных светлых глаз и недовольно крякнул. Когда-то он попробовал завести с ним дружеские отношения. Мать этого надменного юнца, непонятно как дослужившегося до капитана (наверняка отец подсобил, тоже где-то там в полиции), училась вместе с Лидусей в медучилище, и теперь они изредка встречались. Манерная, разодетая, как на бал, и вечно в какой-нибудь шляпе с перьями или цветами. Лидуся труженица, а та всю жизнь на шее мужа просидела. Как-то она зашла к ним в гости, и Альфред Степанович невинно пошутил, что-то сказал о ее стройных ногах, комплимент сделал. Другая была бы рада, а эта зыркнула обведенными глазами, отвернулась и губы намазанные скривила. И с тех пор у них не появляется, и к себе Лидусю не приглашает. По телефону только болтают. И ведь знает же этот следователь, что мать его – подруга Лидии Ивановны. Нет бы поговорить по-дружески, по-семейному. Делает вид, что они посторонние люди…

Под ложечкой сосало, как всегда по вечерам. Завотделением неврозов Лолита Кузьминична, потеряв надежду на созревание флирта с директором, подружилась с Лидией Ивановной и коварно посоветовала ей не кормить мужа после восьми вечера: «Меняйте стереотипы пищевого поведения, похудение – тропа к улучшению здоровья и эстетической привлекательности». Эстетической… тьфу…

Альфред Степанович, кряхтя, поднялся и пошел в спальню. Он сел на край кровати и сказал печальным голосом:

– Лидусик, что-то мне нехорошо. Думаю, сахар упал. Не разогреть ли нам…

Перед его взором возникли большая сочная котлета и кусок розового лосося, и он на секунду замолк, понимая, что просить вечером эти яства бесполезно. Котлета с лососем растаяли, и вместо них появилась сковородка с пышным омлетом, он даже ощутил запах лука в горячем сливочном масле.

– Не пожарить ли нам…

Но тут зазвонил телефон. Номер охраны, еще не легче. Настрого им приказано не беспокоить после восьми. Значит, что-то случилось. Передрались там, наверное, в четвертом. Троих пришлось фиксировать днем.

– Альфред Степанович, чепе у нас, – заверещала в трубке дежурная медсестра. – Из восьмой пациентка сбежала. Гараева.

– Как из восьмой? Которая под особым контролем? Вы там что, шутковать вздумали?

– Да мы все время на месте! Исчезла, как в воду канула!

– В полицию звоните, делайте заявление. Утром приду, будем разбираться.

Он выключил телефон, посмотрел на него с неприязнью и отключил совсем.

– Что там, Аик? – Лидия Ивановна смотрела на него поверх очков. – Что случилось?

– Пациентку найти не могут. Наверняка во дворе или в кладовке с кем-то из санитаров или больных развлекается.

– Кто она?

– Та молодка с делириозным локальным бредом. У которой ребенок пропал.

– Ох, а если сбежала? Что будет?

– Да ничего не будет. Мы не тюрьма. Хотите, чтоб пациенты не бегали – выделите бюджет на новые окна. И охрану поставьте на каждом этаже, как раньше было.

– Бедная девочка… несчастная… Я с ней разговаривала. Рассказывала мне про страшных птиц, такие яркие подробности, будто в самом деле видела.

Лидия Ивановна зябко вздрогнула и потянула одеяло к подбородку.

– Знаешь, Аик, я иногда думаю, вот мы их лечим, а вдруг все, что они говорят – на самом деле правда? Как проверить?

– Здрасьте, приехали. К Семенову в третью палату каждую ночь ангел является. Покарауль, может, увидишь.

– Нет, Аик, ты не смейся, я серьезно. Может, ангел прилетает в самом деле, но только для него? Когда человек один? Вот ты мне не веришь, а я видела тогда мамину душу.

– Сон ты видела! – воскликнул Альфред Степанович, все сильнее раздражаясь. – Сон!

– Не сон. Я вечером плакала о ней, вспоминала, молилась. Потом вслух говорю: «Хоть бы раз тебя увидеть». Ночью проснулась, глаза открыла и вижу: в темноте, слева, светлый луч, а в нем качается мамино лицо, крошечное, круглое, грустное, рот приоткрыт… и улетело…

Слезы выступили на глазах Лидуси, она вытерла их краем пододеяльника. Альфреду Степановичу стало ее жалко, он наклонился и чмокнул жену в лоб.

– Все, забудь. Ночью надо отдыхать. Ты лучше вот что, сделай-ка мне еще чайку и, пожалуй, горячую закусочку для лучшего засыпания. Яичко поджарь. Парочку.

– Аик, врач сказала тебе вечером не кушать…

– Я сам врач. Ну, добавь витаминов – лучку, зелени… Закусим и спать будем крепче.

– А помидорку положить?

– Можно и помидорок. И сырку… И знаешь что, не надо чаю. Пива баночку давай на двоих, по глоточку.

Через час супруги уже крепко спали в широкой мягкой кровати, каждый под своим одеялом, похрапывая и посвистывая каждый на свой лад. Первая ночь августа, теплая и влажная, была еще совсем летней, ничто не напоминало об осени,