Запретное чтение - Ребекка Маккаи

Я с любопытством все тут рассмотрела: заглянула в шкаф, где до сих пор висела подростковая одежда, порылась в школьных работах, которыми оказался набит ящик стола: «Использование стилистического приема гипербола в романе Сэлинджера ʽНад пропастью во ржиʼ». Я вспомнила, как однажды мы с Аней играли у кого-то в подвале в «Монополию», пока взрослые пили и ели наверху. Когда я забрала ее последнюю пятисотдолларовую купюру, Аня заплакала, а потом утверждала, что это был приступ аллергии. «Наверное, раньше у них была кошка», — объясняла она.

Тут мне пришло в голову, что никто не заметит, если из этой комнаты что-нибудь вдруг пропадет. Я снова открыла шкаф и отобрала немного вещей, не слишком мешковатых и не черных: несколько футболок, три приличных свитера и пару драных джинсов. В ящике с носками обнаружились только непарные, но я все равно взяла несколько штук. Потом я достала с полки две книги для Иэна — «Джонни Тремейна»[58] и биографию Генриха VIII. На обложке красовалось улыбающееся лицо Анны Болейн в окружении других жен короля, и голова Анны уже была отрублена и должна была вот-вот отвалиться. Иэн будет в восторге. Все это я сложила в пакет из супермаркета, который служил мне чемоданом, и добавила к трофею штопор, блокнот, мочалку, фонарик, пластиковый контейнер для еды, флакон старых духов (забрызгивать запах жареной картошки в машине) и десять кассет с музыкальными сборниками, на которых наверняка хотя бы не было национального гимна Австралии. Я открыла копилку в форме пчелы, стоявшую на тумбочке у кровати, и с удивлением обнаружила там пригоршню монет — разве человек, решивший сбежать из дома, оставит в копилке деньги? — но тут разглядела, что монеты канадские. Я живо представила себе, как Аня сидит на кровати вечером накануне побега, аккуратно отсортировывает американские монеты и, сосчитав их, прикидывает, насколько далеко сможет уехать на эти деньги на автобусе. Я ссыпала монеты себе в карман. Если придется бежать в Канаду, хотя бы смогу заплатить за въезд на автомагистраль.

Я переоделась в белую ночную рубашку, которую нашла в комоде, и сверху надела серую футболку с длинным рукавом. От обеих вещей веяло затхлостью, но все равно это было лучше, чем снова спать в своей одежде. Я забралась в постель и позвонила Тиму. Чем дольше тянулось наше путешествие, тем больше писем скапливалось у меня в почтовом ящике, и в конце концов настанет день, когда почтальон начнет оставлять их на полу у лестницы. К тому же рано или поздно местные газетчики наверняка придут к моим соседям, чтобы поинтересоваться, действительно ли я была таким уж тихим и безобидным человеком. Я, затаив дыхание, слушала длинные гудки в трубке и на всякий случай готовила себя к тому, что к телефону подойдет не Тим, а полицейский.

— ¡Hola! — закричал в трубку Тим по-испански. — ¿Quién es?[59]

Его голос был едва различим из-за громкой музыки.

— Это Люси, — сказала я.

— Кто? — прокричал он.

— Люси! — повторила я как можно громче, еле сдерживаясь, чтобы тоже не заорать во весь голос.

— Люси! — закричал Тим. — Прости, дорогая! Сейчас мы сделаем потише.

— Что?

— Ты уж прости! У Ленни день рождения! Приходи тоже, если хочешь!

— А… нет. Нет, я себя неважно чувствую.

— О, бедняжка! Прости нас, ради бога. Сейчас мы сделаем потише, тебе надо выспаться. Может, тебе чего-нибудь принести?

— Нет-нет, спасибо. Нет. У меня все есть.

— Ну хорошо! Чао, белла!

Мне на мгновение почудилось — правда, на самом деле, — что, возможно, настоящая Люси Гулл находится сейчас в Ганнибале, лежит у себя дома в постели, читает Вудхауса, Хайсмит или Остин, прислушивается к испанско-итальянской фиесте в квартире у Тима и пытается уснуть. А настоящий Иэн Дрейк сидит на полу у себя в комнате и складывает из страницы учебника пастора Боба оригами в виде африканского трубкозуба.

А те, другие мы — Иэн и Люси, которые несутся по стране на восток, это лишь призраки, разыгрывающие то, что могло бы произойти, или то, чему следовало бы произойти. А может, мы были кошмаром в воспаленном сознании реальной Люси Гулл.

Но нет, в действительности все было наоборот. Призраком была та Люси, которая находилась сейчас в Ганнибале. Призраком, как и все в этой печальной комнате…

В комнате, куда сто лет не заходили,Живут тетради и бутылка с песком,Рука, нарисованная на листе бумаги,Три матрешки и ящик с одиноким носком,Африканские маски,Карандаши и краски,Пыль на окне,Джонни Тремейн в огне,А за окном — только дождь во тьме.

Спокойной ночи, Анина постель.Спокойной ночи, голова Анны Болейн.Спокойной ночи, нервный мальчик десяти лет.Спокойной ночи, копилка иностранных монет.Спокойной ночи, обувная коробка.Спокойной ночи, сигареты и зажигалка.

Спокойной ночи, хорьки.Спокойной ночи, огоньки.Спокойной ночи, сирены и проблесковые маячки…

25

Нация беглецов?

Я три часа пыталась уснуть, но в комнате было очень холодно, к тому же я мало поела за ужином, а еще меня мучила мысль об обувной коробке. Марта оставила в коридоре ночной свет, с его помощью я добралась до лестницы и некоторое время постояла на верхней ступеньке, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте.

Я подумала, что ведь можно прямо сейчас взять и уехать: Иэн проснется, а меня уже нет. Лабазниковы доставят его домой. Правда, им придется рассказать полиции, как они с ним познакомились, и я вынуждена буду скрываться в бегах и жить в Канаде на свои 2 доллара 35 центов мелочью. Ну и вообще, если уж я не отвезла его домой в первый же вечер, не бросила в музее в Кливленде, не сбежала от него на заправочной станции и до сих пор не позвонила в полицию, то и теперь не оставлю его одного.

Я стала осторожно спускаться по лестнице, чувствуя, как с каждым шагом запах хорьков бьет в нос все сильнее. Коробка так и лежала на журнальном столике. Мне показалось странным, что Леон оставил ее там — нелегальную посылку, которую я с такой тщательностью прятала под кроватью в гостинице, нашего четвертого товарища на дороге из желтого кирпича. Упаковочная лента, которой отец приклеил крышку, тоже была на месте. Я только теперь поняла, что не видела, как он ее приклеивал. Кто знает, что он мог подложить туда в самый последний момент? Я подняла коробку со стола и легонько потрясла. Коробка была тяжеловата для стопки чеков, которые показывал мне отец, к тому же в ней перекатывалось что-то более твердое, чем отдельные листочки бумаги, — связанная резинкой пачка купюр или, может, еще одна коробка, поменьше? Отклеить ленту незаметно было невозможно, поэтому я нашла на кухне карандаш и проткнула в одном из нижних углов коробки дырку — такую маленькую, что Леон вполне мог внушить себе, что сначала он ее просто не заметил. Я засунула палец в дырку и попыталась нащупать содержимое. Там и в самом деле было что-то твердое. Я вспомнила, что наверху у меня есть фонарик, и пошла за ним.

Когда я вернулась в комнату Ани, на пороге меня ждал Иэн.

— Я не могу дышать, — сказал он. — Он втянул голову в плечи, и я слышала его сипящее дыхание даже с того места, где стояла.

— Я принял лекарство, но это не помогло. Как думаете, может, принять еще?

— Нет, это плохая мысль.

— Но я… НЕ МОГУ… ДЫШАТЬ! — закричал он, уже совсем часто хватая воздух ртом.

Если бы я сама сто раз не переживала подобные приступы в детстве, я бы подумала, что он умирает. На другом конце коридора мелькнул свет, и из спальни вышел Леон, протирая рукой глаза. На нем была пижама в голубую полоску. Он включил свет в коридоре, и Иэн мешком рухнул на пол, обхватив себя за плечи и рыдая. Вслед за Леоном в коридор вышла и Марта, накинувшая на ночную рубашку халат.

Лабазниковы увлекли Иэна вниз, Марта кудахтала, а Леон хлопал его по спине и приговаривал:

— Сейчас мы тебя починим, будешь как новенький! И воздуха будет сколько хочешь!

Я поспешила за ними, радуясь тому, что поставила коробку на место.

Мы сидели на кухне, и Марта варила на плите кофе. Я думала, он варится для взрослых, чтобы мы смогли окончательно проснуться, но тут Марта налила кофе в большую кружку, добавила туда молока и сахара и поставила ее перед Иэном. Когда я была маленькой, отец во время приступов астмы всякий раз норовил напоить меня кофе, но мать ему не позволяла.

— Ты что, хочешь, чтобы она стала карликом?! — возмущалась она.

Иэн начал дуть на кофе и отхлебывать его маленькими глотками.