Зловещее наследство - Рут Ренделл

Арчери мягко поправил:

— Вы видели ее сегодня утром в аптеке. Ее новое спокойствие было очень точно сбалансировано.

— В белой блузке? — спросила она мертвенно-ровным голосом, так медленно, что он наклонился, чтобы уловить ее слова.

Генри кивнул.

— Та девушка, у которой не было мелочи?

— Да.

— Она стояла рядом со мной, а я ничего не знала. — Последовало долгое молчание. Слышен был только шелест мокрой и блестящей листвы кустарника у стены каретного сарая. Потом она тряхнула головой. — Я не часто обращаю внимание на женщин, — сказала Лиз. — Я заметила только вас и молодого человека, что был с вами. Помню, я подумала, что это дарование хорошо смотрится на этой свалке.

— Это дарование, — сказал Арчери, — мой сын.

— Ее дружок? Я никогда не рассказала бы нам! — вскрикнула она с досадой. — И, господи, никогда не сказала бы ей, — никогда, если б вы не подловили меня подобным образом.

— Это было случайно, совпадение. Возможно, даже лучше, что я знаю.

— Вы! — вскричала она. — Все, о чем вы думаете, — это вы и ваш драгоценный сыночек. А что со мной? — Лиз встала, посмотрела на него и двинулась к дверям с разбитым оконцем.

Это правда, подумал Арчери, пристыженный. Он готов был принести всех этих людей — Крайлингов, Примьеро, даже Имоджин — в жертву, лишь бы спасти Чарльза, но его поиски были обречены с самого начала, потому что историю нельзя изменить.

— Что сделают со мной? — Она говорила тихо, отвернувшись от него. Но в коротких словах ее был такой страх и настойчивость, будто девушка кричала.

— Сделают с вами? — Он ничего больше не мог, как только подняться и беспомощно топтаться возле нее. — Почему с вами что-то должны сделать? — Арчери вспомнил о мертвом человеке на перекрестке, но сказал только: — Вы не столько грешница, сколько жертва греха.

— О! Библия! — вскричала она. — Не цитируйте мне Библию!

Он ничего не ответил, потому что не цитировал.

— Я сейчас поднимусь наверх, — как-то странно сказала она. — Когда вы увидите Тэсс, передайте ей, что я ее люблю. Я хотела бы подарить ей что-нибудь ко дню рождения.

К тому времени, когда он нашел дом врача, он чувствовал только руку, ничего, кроме руки, пульсирующей так, словно билось второе сердце. Он сразу узнал доктора Крокера и увидел, что тот тоже его вспомнил.

— Вам следовало бы наслаждаться отпуском, — сказал Крокер. Он зашил палец и наполнил шприц противостолбнячной сывороткой. — Сначала тот погибший мальчик, а теперь это. Извините, может быть больно. У вас тонкая кожа.

Кивнув, Арчери собрался уходить.

— Я хотел бы осмотреть ваш палец еще раз, — сказал доктор, — или пусть это сделает ваш врач. Вам нужна еще пара инъекций. Проверитесь, когда вернетесь домой, хорошо?

Домой… да, он должен быть дома завтра. Его пребывание в Кингсмаркхеме можно назвать как угодно, только не отпуском, а еще у него было странное ощущение, когда в конце отпуска курорт становится более родным, чем дом.

Он каждый день ходил по Хай-стрит, чаще даже, чем топтал главную улицу Трингфорда. Расположение магазинов, аптеки, бакалейной и мануфактурной лавок были так же хорошо знакомы ему, как домашним хозяйкам Кингсмаркхема. И местечко, несомненно, красивое. Вдруг ему стало грустно оттого, что он едва смог заметить эту красоту, — может быть, большую, чем существовала на самом деле, чем та, что объясняется пейзажами и архитектурой, — но для него связанную навсегда с потерянной любовью и неудавшимися поисками.

Уличные фонари, некоторые из них довольно древние, кованые, освещали улочки и переулки, каменные стены и цветы в палисадниках. Слабый желтый свет доводил эти цветы до полной бледности. Еще полчаса назад света было вполне достаточно для чтения; сейчас опустились сумерки, и перед окнами вдоль улицы зажглись фонари. Небо было дождливое, и звезды появлялись только в разрывах пухлых облаков. Никакой луны.

«Олива и голубка» ярко освещены, около отеля полно машин. Стеклянные двери отделяли холл от коктейль-бара, и он видел группы людей, собравшихся вокруг небольших черных дубовых столов, и юные пары, сидящие на высоких табуретах. Арчери подумал, что отдал бы все, чем владеет, лишь бы видеть Чарльза среди них закидывающим в смехе голову, с рукой, положенной на плечо хорошенькой девушки. Не прекрасной, не интеллектуальной, не высоконравственной девушки — просто хорошенькой, глупенькой и без лишних комплексов. Но Чарльза здесь не было. Он нашел его на террасе в одиночестве пишущим письмо. Всего несколько часов прошло с момента прощания с Тэсс, а он уже писал письмо…

— Ну и что хорошего ты сделал, где был?

— Пробивался в далекое прошлое.

— Не говори загадками, тебе это не идет.

Его тон был резким и сердитым. Арчери удивился, почему говорят, что страдание улучшает характер, почему, в самом деле, и сам он иногда говорил то же своим прихожанам. Он вслушивался в голос сына, придирчивый, ворчливый, капризный.

— В течение последних двух часов я пытаюсь надписать этот конверт и не могу, потому что не знаю, где живет тетя Тэсс. — Чарльз подарил ему кислый, укоризненный взгляд. — Ты его записал. Не говори, что ты потерял его.

— Вот. — Арчери достал открытку из кармана и бросил на стол. — Я собирался позвонить маме, сказать ей, что утром будем дома.

— Я поеду с тобой. Это местечко к вечеру вымирает.

Вымирает? А в баре толпятся люди, некоторые из которых были, конечно, столь же суровы, как Чарльз. Если бы Тэсс находилась с ним, местечко не выглядело бы вымирающим. Совершенно неожиданно Арчери пришло в голову, что Чарльз должен стать счастливым, и, если счастье для него подразумевает Тэсс, — у него должна быть Тэсс. Следовательно, теория, которую он формулировал, должна быть разработана так, чтобы возыметь действие.

Он остановился на пороге своей спальни, поднял руку к выключателю и не нажал на него. Там в темноте с Чарльзом за спиной в его воображении возникла картина первого визита в полицейский участок к Уэксфорду. Как он был тверд в тот день. «Категорически, категорически против этого брака», — сказал он тогда старшему инспектору. И к какому, совершенно противоположному, решению он пришел! Но тогда он не знал, что такое потребность в голосе и улыбке. Чтобы понять это, нужно не просто простить все, нужно совершенное слияние духа и плоти. Чарльз за его плечом сказал:

— Не можешь найти выключатель? — Он протянул руку и натолкнулся на руку отца на сухой холодной стене. Комнату залил свет. — С тобой все в порядке? Ты выглядишь утомленным.

Возможно, повлияла непривычная ласка в голосе сына. Арчери знал, как легко быть добрым, когда ты счастлив, как почти невозможно заботиться о ком-то, когда страдаешь сам. Его вдруг переполнила любовь, безотчетная любовь, которая впервые за эти дни не имела в виду никого персонально, но включала его сына… и его жену. Почему-то надеясь, что ее голос будет и мягок и добр, он двинулся к телефону.

— Ну, ты совсем пропал. — В первых же словах он услышал острую обиду. — Я уж начала беспокоиться, что с тобой что-то случилось. Думала, что ты, должно быть, сбежал.

— Я бы этого не сделал, дорогая, — ответил он с болью в сердце. А потом, словно в подтверждение того, что возвращается на путь верности, он издевательским эхом услышал собственные слова. — Кингсмаркхем не блещет талантами. Я соскучился по тебе. — Это не соответствовало истине, и то, что он собирался еще сказать, тоже будет ложью. — Я с удовольствием буду снова дома с тобой. — Эту ложь следует превратить в истину. Викарий стиснул трубку так, что поврежденный палец обожгло болью, но, говоря это, Арчери надеялся, что время и он сам могли бы сделать это истиной…

— Ты употреблял совершенно необычные выражения, — сказал Чарльз, когда отец повесил трубку. — Кстати, о талантах… Очень вульгарно. — Он все еще держал в руке открытку и не мог от нее оторваться. Неделю назад Арчери удивился бы тому, что адрес женщины и женский почерк могут иметь такое очарование. — Ты спросил меня в субботу, не видел ли я это прежде. Ты спросил меня, не слышал ли я это. Так вот, очень удачно, что я увидел ее сейчас. Это — часть длинной службы в стихах. Часть ее в прозе, но в ней есть песни (настоящие гимны), и это — последний стих одного из них.

— Где ты видел его? В Оксфорде? В библиотеке?

Но Чарльз уже не слушал его. Он сказал так, словно говорил на эту тему последние полчаса:

— Где ты был сегодня вечером? Это имеет отношение ко мне и… и Тэсс?

Нужно ли говорить ему? Обязан ли он вырвать с корнем остатки его надежды, прежде чем получил что-нибудь реальное и доказанное, чтобы все расставить но местам?

— Просто бросил последний взгляд на «Дом мира».

Чарльз кивнул. Он, оказывается, воспринимает это как довольно естественное.

— Элизабет Крайлинг была там, пряталась. — Он рассказал ему о наркотиках, неудачных попытках получить больше таблеток. Но всего он ему не сообщил.