Из Харькова в Европу с мужем-предателем - Александра Юрьева

Международная организация по оказанию помощи голодающим в Женеве прекратила деятельность 25 сентября, но при условии, что обязанности и полномочия этой организации переданы под руководство Нансена. Через пять дней Джон Горвин (глава представительства нансеновской организации в Москве) подтвердил, что урожай зерновых и на Украине, и в России не такой, как ожидалось. В то время с визитом в Москве находился представитель Красного Креста, который сообщил властям, что около четырех миллионов человек в четырех украинских губерниях голодают. Поэтому необходима срочная помощь. Российские власти попросили Нансена продолжать его программу по оказанию помощи голодающим в России, и после этого его личные секретари написали Квислингу в Осло 5 и 8 октября, осведомляясь, как здоровье капитана и готов ли он возобновить работу на Украине. Его попросили связаться с А. Г. Джейн (личный секретарь Нансена в Осло) как можно скорее. 18 октября Фрик в Женеве получил сообщение от Квислинга, что, несмотря на не очень хорошее самочувствие, капитан готов вернуться на Украину, если работа по оказанию помощи голодающим будет организована лучше[69].

Возможно, такое замечание Квислинга было обусловлено тем, что русские в последнее время усложнили административную работу. Из письма Л. Каменева от 4 октября 1922 года Джон Горвин узнал, что «Центральный комитет по организации помощи голодающим» преобразован в «Центральный комитет по борьбе с последствиями голода»[70]. Хотя это и был тот же Помгол, это означало, что организация Нансена должна вновь начать переговоры с советскими властями.

Квислингу предстояло многое обдумать всего лишь через месяц после возвращения домой. Проблемы со здоровьем не были настолько серьезными, чтобы помешать ему активно работать практически 24 часа в сутки. Рассказ Александры свидетельствует, что он работал безустанно и все больше мрачнел с приближением осени 1922 года.

Пока стояла теплая погода, мы часто ездили с друзьями на пикники. Видкун пообещал мне поездку в Телемарк, чтобы показать свой дом и представить родителям, которых он давно не видел. Они были очень рады, что он наконец женился и хотели поскорее познакомиться со мной. Однако Видкун долго не мог получить отпуск, а когда получил его, Йорген, который лечил меня от желтухи, сказал, что мне еще слишком рано предпринимать такую длительную поездку в другую часть страны, где уже было холодно и снежно. Кроме этого, у меня не было теплой одежды, так как в Осло еще не наступила зима. Поэтому Видкун поехал к родителям один.

Он пытался успокоить меня, видя, что я расстроилась, и сказал, что как только потеплеет, мы еще не раз сможем съездить в Телемарк и даже дальше на север Норвегии, тем более что там особенно красиво весной.

— Тебе понравится мой родной город, — сказал он. — В мире нет ничего красивее нашей долины. Я вернусь через неделю или две. Пиши мне каждый день, не скучай и будь осторожна. Вивеке и Конкен будут навещать тебя, а другие родственники приглашать в гости.

С этими словами он поцеловал меня в щеку и настолько быстро вышел из квартиры, что я ни слова не успела ответить.

Я очень скучала по Видкуну. Без него мои дни тянулись еще дольше и стали еще более одинокими. Я привыкла молчать, поэтому не пела и вообще не шумела, чтобы не нарушать царящую вокруг тишину, несмотря на то, что оставалась одна после четырех часов. Я много гуляла каждый день и старалась занять себя домашней работой, когда не находила, что почитать.

Мои новые родственники в Осло относились ко мне очень хорошо, и во время отсутствия Видкуна каждый день приглашали меня на ранний ужин.

После поездки в Телемарк Видкун еще больше помрачнел и продолжал проводить очень много времени в своем кабинете. Я думаю, что он хотел доказать коллегам и начальству в Генеральном штабе, что его длительный отпуск не повлиял на работоспособность.

К моей радости, мы часто посещали официальные приемы, встречались с коллегами Видкуна и дипломатами, а это было для меня прекрасной возможностью развеяться. Когда похолодало, мы стали кататься на коньках и на лыжах. Особенно я любила ехать на лыжах за лошадью. Благодаря такому досугу я меньше скучала и тосковала по дому. Видкун стал гордиться мной и регулярно передавал мне комплименты от знакомых и друзей.

Мы редко бывали дома вечером до того, как приехала мать Видкуна. Она гостила у нас около месяца, и мы втроем очень хорошо провели это время. Мы с матерью Видкуна научились общаться жестами и мимикой. Я просила ее погостить у нас еще, но ей было пора уезжать, так как ее муж был болен и нуждался в постоянном уходе. С меня взяли обещание навестить их следующим летом.

Приближались новогодние праздники, которых я очень ждала. И в это время я узнала, что беременна. Моей радости не было предела. Мне хотелось поделиться с Видкуном, и я с гордостью сообщила ему о таком новогоднем подарке. Однако Видкун не разделил моего восторга, а сказал, что надеется на ошибку. Меня это крайне удивило и обидело, и я спросила, что он хочет этим сказать. Он ответил, что я слишком молода и неопытна для того, чтобы стать матерью. Более того, его ответственная работа и неопределенное будущее не позволяли ему в настоящее время иметь большую семью. Если мои «опасения» сбудутся, то он найдет выход из этой ситуации. И кроме Йоргена, брата Видкуна, который как врач подтверждал мою беременность, больше никто не должен знать об этом.

Я даже представить себе не могла, какой год предстояло пережить Видкуну и мне, когда мы встречали 1923 год на новогоднем празднике, организованном дядей Расмусом и его женой. Я была счастлива, когда входила в теплую светлую комнату с подарками под рождественской елкой, была рада находиться среди открытых и веселых людей в атмосфере спокойствия и благополучия. Очень большой богато украшенный стол был шикарно сервирован, и каждого гостя под салфеткой ожидал новогодний сюрприз. Для меня, например, приготовили бутылочку с соской и молоком. Все восприняли это как намек на мою юность, и мы от души посмеялись над этим, а про себя я подумала, что эта бутылочка как нельзя кстати пригодится малышу, которого мы ожидали.

Изобилие угощений поражало. Видкун настаивал, чтобы я все попробовала, и особо расхваливал норвежские блюда. Он заверял, что они самые вкусные в мире. Норвежская кухня действительно очень вкусная, я до сих пор ее люблю. Мне нравились рыбные блюда, однако фотографии Видкуна на рыбалке произвели на меня неприятное впечатление: огромная рыба в руках моего мужа с пробитой крючком губой.