Из Харькова в Европу с мужем-предателем - Александра Юрьева

Несколько дней спустя господин Хартфорд, представитель Нансена при распределительном пункте питания в Саратове, находившемся под управлением европейских студентов, был отстранен от занимаемой должности после того, как принимал участие в будто бы политически мотивированных беспорядках[79]. И в 1922, и в 1923 году Башкович делал вид, что ему легче работать с различными европейскими отделами нансеновской организации, чем с американцами в ARA. Русские, по всей вероятности, с самого начала неохотно впускали в страну работников по оказанию помощи из таких мировых держав, как США. Хотя было очевидно, что большинство американцев рисковали жизнью и здоровьем, работая месяцами в полевых условиях только из гуманитарных и идеалистических побуждений, советские власти предполагали, что главное отделение ARA в Москве использовало эту работу как прикрытие для сбора разведывательной информации для своего правительства.

Множество документов в архивах ARA и методы работы данной организации наводят на мысль о том, что у советских властей были основания для таких подозрений. Американцы с самого начала взяли под полный контроль все стороны своей работы по оказанию помощи, в отличие от Нансена, который работал сообща с российскими властями. Кроме того, сотрудники ARA в Москве пристально следили за всеми публикациями в российских газетах о работе других иностранных организаций по оказанию помощи. В архивах московского отделения ARA есть некоторое количество переведенных статей, включая интервью капитана Квислинга, которое он дал газете «Известия» 5 мая 1923 года, на следующий день после своего возвращения в Харьков[80]. Следует отметить, что в отчете, данном Квислингом о перспективах дальнейшей работы нансеновской организации, он сделал хороший тактический ход, упомянув, что Нансен передал все средства, полученные им от Нобелевской премии мира, на помощь Украине.

Далее Александра рассказывает, как Квислинг организовал свою частную жизнь в то время.

В Берлине Арни, Видкун и я остановились в элегантной и знаменитой гостинице «Бристоль Кемпински» на Кюрфюрстендамм. В Германии было еще очень холодно, поэтому мы сразу начали искать пальто для меня. Видкун считал, что кожаное пальто было бы самой подходящей одеждой в России для этого времени года. В фешенебельном магазине, где продавались кожаные вещи по смехотворно низким ценам в пересчете на иностранную валюту, Видкун купил единственную вещь, которая мне подошла. На самом деле это была куртка, но на мне она смотрелась как пальто, едва достававшее до моих туфель. Она была сделана из очень мягкой светло-коричневой кожи с кожаными обтяжными пуговицами, и это мне представлялось вершиной элегантности. Со временем она приобрела модный поношенный вид и стала хорошо знакомой моим парижским друзьям.

Мы также купили несколько кожаных чемоданов разных размеров и множество других полезных вещей для путешествия. На следующий день наши покупки в Берлине пополнились давно обещанным сундуком-гардеробом. Мне очень хотелось купить несколько подарков для мамы и моих лучших друзей, чтобы они почувствовали радость от приобретения этих «бесполезных» вещей, которых уже давно не было в России, а в Берлине они были в таком изобилии и совсем недорого — одежда, туфли, духи и пудра для лица, например. Но, как обычно, у меня не было денег, чтобы купить что-либо самой. Я очень не любила просить у Видкуна денег, но в конце концов я заставила себя заговорить об этом.

Видкун удостоил меня одной из своих редких улыбок. «Конечно, конечно! Так хорошо, что ты подумала об этом. Разумеется, нам нужно привезти подарки для твоей мамы и твоих друзей». Однако он не только не дал мне денег, но даже не спросил, что я намеревалась купить. Все это не привело ни к чему, и я была слишком горда, чтобы заговорить об этом снова.

Втроем мы проводили много времени за столиками кафе на улице, наблюдая за проходившими мимо берлинцами. Так же, как и в Норвегии, Видкун и Арни обсуждали катастрофическую инфляцию и девальвацию немецкой валюты. Они считали, что нужно воспользоваться этим уникальным шансом, который дает возможность купить все что угодно (даже дом) за бесценок. Ежедневно они ездили осматривать объекты недвижимости, выставленные на продажу, и, как правило, брали меня с собой. Особенно им нравились некоторые четырех- и пятиэтажные дома в хороших районах. Съездив туда несколько раз, они в конце концов купили два или три таких здания по очень низкой цене, включая жилой дом, который Видкун записал на мое имя. Я очень хорошо помню, что мне нужно было подписывать какие-то бумаги. Потом я рассказывала всем, кому это было интересно, что владею пятиэтажным домом в Берлине, который приносит доход. Я не знаю, что потом случилось с этим зданием.

Конечно же, Видкуну необходимо было заниматься служебными делами. Прежде всего он должен был скоординировать свою работу с бюро Нансена в Берлине по оказанию помощи голодающим в России, в то время как сам Нансен вел в России переговоры с властями о продлении его программы помощи. Мы также были приглашены на несколько важных приемов, которые доставили нам удовольствие. Результаты работы Видкуна в России были хорошо известны общественности в Европе. И было много людей, которые хотели встретиться со знаменитым капитаном Квислингом.

Видкуну было грустно, когда пришлось прощаться с Арни. Я тоже была очень привязана к нему, и мысль о долгой разлуке с ним была мне ненавистна, поскольку он должен был уехать в США до того, как мы с Видкуном вернемся в Норвегию. Спустя пятьдесят лет, когда я уже стала бывалой американкой, я написала теплое письмо Арни с воспоминаниями о нашей юности и отправила заказным письмом по почте. Арни расписался на бланке получения, но я так и не получила от него ответа.

Вскоре после того, как Арни уехал, мы с Видкуном выехали из Берлина поездом в Москву. К тому времени я с большим нетерпением ждала прибытия в Россию, и чем ближе мы подъезжали к границе, тем сильнее становилось мое волнение. Все мысли об Арни и других моих норвежских родственниках сменились ожиданием. Я снова увижу маму!

Вместе с нашим роскошным багажом нас поместили в большую, открытую со всех сторон машину. В холодную погоду в ней было крайне неприятно ехать, поэтому я была рада, когда машина замедляла ход, пытаясь проехать сквозь толпу людей, идущую на черный рынок на Сухаревской площади. Толпа была настолько плотной, что машина с трудом прокладывала себе путь. К счастью, через несколько минут мы благополучно прибыли в нашу гостиницу. Внутри было тепло, уютно и очень просторно. Там жили люди разных национальностей, поэтому я встретила только двух русских. Один из них был граф Алексей Толстой, белогвардейский писатель, который эмигрировал за границу с Белой армией, и его возвращение в Россию стало сенсацией. Мне сказали, что он приехал в Москву на том же поезде, что и мы, но я точно помню, что впервые увидела его только в гостинице. Он выглядел очень необычно — как простой крестьянский мужик, и вел себя несколько неловко и нервно. Несмотря на то, что граф был почти ровесником Видкуна, он казался старше из-за своей полноты. Также я встретила в гостинице симпатичную молодую русскую женщину, которая вышла замуж за итальянского дипломата и только что приехала со своим мужем из Парижа. Она влюбилась в этот город и показывала множество красивых вещей, которые она купила там и мимо которых не может пройти равнодушно ни одна женщина.