Воспоминания комиссара-танкиста - Николай Андреевич Колосов

силы гитлеровцев, да и условия местности наступлению не благоприятствовали. Это был декабрь 1942-го…

Тяжелее всего пришлось частям 1-го мехкорпуса генерала Соломатина. Они были отрезаны врагом, более трех суток дрались в окружении и лишь с большим трудом и значительными потерями смогли пробиться к нашим войскам. Все танки и техника были уничтожены, чтобы не достаться врагу.

Помню, как вскоре после этого Михаил Дмитриевич Соломатин прибыл в управление. Несмотря на то что он побывал в окружении и кое-кто за его спиной отзывался о действиях комкора очень неодобрительно, выглядел он довольно бодро. Рассказал, как в ту же ночь, лишь только основные силы корпуса вышли из окружения, его пригласил к себе генерал армии Г.К. Жуков, незадолго перед тем прибывший на Калининский фронт из-под Сталинграда. Георгий Константинович подробно расспрашивал генерала о действиях его соединения, о том, как оправдывает себя в современных условиях организация мехкорпусов. Беседа эта несколько приободрила Соломатина, хотя, конечно, особой радости не было.

Но тут произошло неожиданное. Пришел приказ о присвоении Соломатину, Корчагину и Катукову звания генерал-лейтенант и награждении их только что учрежденным орденом Суворова 2-й степени. Все были удивлены. В наш отдел кадров даже пришла телеграмма от одного из военачальников: мол, кто представил комкоров на присвоение званий? Почему через голову непосредственного начальства? Федоренко ответил лаконично, хотя и не слишком вежливо: «Запроси у Ставки». Оказалось – указание Сталина. Война есть война. Только позднее стало ясно, что основной задачей Калининского и Западного фронтов было не допустить переброски войск противника из группы армий «Центр» к Сталинграду. Цель отвлекающего удара была достигнута. Гитлеровцы не только не ослабили свои силы на Ржевско-Вяземском плацдарме, но наоборот – перебросили туда несколько свежих дивизий. Таким было боевое крещение мехкорпусов.

Человеческая память лучше всего запоминает что-то первое и что-то последнее. Так и с работой по созданию танковых соединений. Хорошо помню разговор в кабинете Верховного, помню и то, как формировали мы 30-й, последний по плану корпус. Потом, впрочем, созданы были и следующие соединения. Но последним по тому грандиозному плану оказался ставший вскоре знаменитым 30-й Уральский добровольческий танковый корпус. Он состоял из 197-й Свердловской, 243-й Молотовской и 244-й Челябинской танковых бригад. Созданный по инициативе трудящихся Урала, корпус был укомплектован бойцами-добровольцами, оснащен оружием и техникой, приобретенными на средства трудящихся Свердловской, Пермской (Молотовской) и Челябинской областей. Каждая область оснастила также по одному из батальонов 30-й мотострелковой бригады.

Писал я выше, что завершаю рассказ о формировании танковых колонн на средства трудящихся, да поспешил. Масштабы этой работы были воистину огромны. Пожертвования в пользу сражающейся армии – давняя традиция нашего народа. Так было в 1812 году, когда русские патриоты уходили в ополчение сражаться с воинством Наполеона, когда на средства лучших представителей дворянского сословия формировались кавалерийские и пехотные полки. Так было в лихую годину борьбы с польскими интервентами в начале XVII века – недаром стоит на главной площади нашей страны памятник Кузьме Минину и Дмитрию Пожарскому. Так было и во времена Дмитрия Донского, и во времена Александра Невского…

Но возвратимся к событиям весны 1943 года. В создании Уральского корпуса я, естественно, принимал непосредственное участие. Однако помимо того, что делал я как должностное лицо, руководствовался я еще и… меркантильными интересами. Дело в том, что теперь, по завершении плана создания тридцати танковых корпусов, по управлению поползли разговорчики:

– А теперь что? Сформировали – и сиди отдыхай?

Так рассуждали многие, да и у меня самого появились такие же мысли. Отдыха, конечно, не ожидалось, а вот та работа, которой, как мы считали, предстояло отныне заниматься – доукомплектование бригад и корпусов, – была уже не такой масштабной, не такой творческой. Многие решили: пора наконец менять место службы, уходить на фронт. К сожалению, руководство ГАБТУ так не считало и не спешило расставаться с опытными специалистами. Значит, для ухода нужна была веская причина. И я ее нашел. Дело в том, что я мог смело называть себя уральцем – родился-то в Приуралье, в Кургане. А из Москвы это Уралом кажется. Значит, кому, как не мне возглавить политотдел нового корпуса?

С такой идеей я обратился к Петру Васильевичу Волоху, который тоже рвался на фронт.

– Молодец, – сказал генерал, внимательно выслушав. – Я при желании тоже могу сойти за уральца. Все равно других подходящих кандидатур у нас на должность комкора нет, так что будем проситься вместе.

Это мне понравилось. С Волохом мы дружили, сработались, понимали друг друга с полуслова. Для командира и начальника политотдела это было крайне важно.

Дело облегчалось и тем, что должность начальника политотдела корпуса мне уже была обещана в перспективе Управлением кадров. Говорили только: «Немного погоди, а тогда…» Теперь же появилась очень уважительная причина – идти воевать с земляками-уральцами. За поддержкой обратился я к Бирюкову, он тоже вроде бы не возражал.

Взялись мы за дело рьяно, старались до невозможности, понимая, что работаем для себя, жаловаться, если что, будет не на кого, да нас же еще и обвинят. Конечно, это не значило, что мы кого-то пытались обделить, для других не старались. Нет, управление, как всегда, четко выполняло свои задачи, работали мы добросовестно. Но уж тут – с удвоенным усердием. Все получалось на удивление гладко. Я уже во сне и наяву видел себя на фронте, как вдруг…

Тот весенний день не сулил неожиданностей. Мы работали в кабинете Волоха, когда раздался звонок по кремлевскому телефону. Это было в порядке вещей – из Ставки звонили часто. Петр Васильевич поднял трубку, а мы, генералы и командиры, которые были рядом, поспешили развернуть схемы и карты, думая, что нужно срочно дать очередную справку.

– Товарищ Волох? – раздался в трубке голос А.Н. Поскрёбышева[61]. – Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин.

«Вертушка» вещает довольно громко. Генерал махнул рукой, чтобы мы подошли ближе, могли услышать поставленную задачу.

– Товарищ Волох! – услыхали мы глуховатый голос. – Товарищ Малиновский[62] просит вас к себе в качестве командующего бронетанковыми и механизированными войсками фронта. Как вы на это смотрите?

Вытянувшись по стойке «смирно», генерал отчеканил:

– Готов выполнить любое ваше приказание, товарищ Сталин!

– Вот и хорошо. Будем считать, мы договорились. До свидания, товарищ Волох!

О том, что в боях на Юго-Западном фронте погиб генерал Штевнев, которого хорошо знали и ценили в ГАБТУ, нам было известно. Знали мы, что Р.Я. Малиновский ищет ему замену. Но то, что выбор падет именно на нашего начальника – этого как-то не предполагали. Однако у Малиновского был нюх на людей.

Безусловно, Петр Васильевич