Верная неверная - Владимир Колычев

А внизу продолжали разговаривать. Мужской голос там и женский. Любопытство взяло над недомоганием верх, Дима поднялся, осторожно вышел из комнаты. Няни нигде не было, Инны тоже.

Он осторожно спустился по лестнице в холл.

— Это деревня, слух разлетится моментально, — донеслось из кухни.

— Да понял я все, понял. Сделаем! — ответил Ирине мужской голос.

Дима зашел на кухню и увидел Гену Старцева, который когда-то работал у Ирины водителем. Судя по его костюму, по тому, как он ухаживал за собой, Гена теперь вращался вокруг нее на более высоком, чем прежде, уровне. Возможно, был поверенным в ее делах. А может, и в постели…

— А-а, Дима! Привет! — Гена широко улыбнулся, но все равно Дима уловил в его поведении пренебрежение.

И руку ему Гена почему-то пожимать не торопился.

Интересно, чем же он не угодил этому пижону? Его место в постели занял? Но тогда Гена не презирать его должен, а завидовать.

А может, он презирал Диму за те деньги, который он увел у Ирины? Но ему-то какое до них дело?..

— Что-то ты бледный! — заметил Гена.

— Не белый, — кивнул Дима. — И не пушистый. Болею.

— А-а, ну давай, болей дальше!.. А мне пора! Да, Ирина Павловна?

Ирина начальственно кивнула, и Гена, не прощаясь с Димой, вышел из кухни. Ирина отправилась его провожать и скоро вернулась. Халат на ней домашний, ночная рубашка под ним. Вряд ли они с Геной занимались чем-то таким, пока Дима просыпался. А если вдруг, то не так уж и страшно. Что-то не очень он ревновал Ирину. Или даже совсем не ревновал. Она — мать его ребенка, но при этом — чужая женщина.

— О чем вы здесь шептались?

— О делах.

— Юлю опозорить хочешь?

— Кто тебе такое сказал?

— Слышал.

— Ты не так все понял, — не моргнув глазом, сказала Ирина.

— Так!

— Народ должен знать правду.

— Правду?

— А где сейчас твоя Юля? С кем?

— Людям-то зачем это знать?

— Я так хочу, — сказала Ирина.

Она с насмешкой смотрела прямо ему в глаза.

— И не стыдно?

— Правду говорить никогда не стыдно.

— Да? Ну, тогда я и скажу правду… Помнишь, меня избили на заправке? Я знаю, кто это сделал.

— И кто? — Казалось, Ирина совсем не боялась той правды, которую он собирался выложить перед ней.

— Бандиты Чекана. По твоему заказу.

— У тебя есть доказательства?

— Да!

— И почему ты до сих пор молчал?

— Я не молчал… Я сбежал от тебя…

— Какой героический поступок!

— Замолчи! — вышел из себя Дима.

— Что?! — вскинулась она.

— Сейчас ты позвонишь Гене и скажешь, чтобы они засунул свой язык в одно место!

— Ух ты, какой грозный!

— Ты должна оставить Юлю в покое!

— А то что?

— Если ты не остановишь Гену, сегодня же меня здесь не будет.

— Скатертью дорога! — Ирина кивнула в сторону двери.

— Я серьезно! — разволновался вдруг Дима.

Ирина ему чужая, но и Юля уже не принадлежит ему. Нет у них с Юлей будущего, потому он должен остаться с Ириной. Она — мать его ребенка, у нее налаженный быт, он может жить с ней, ни в чем не нуждаясь. И еще он каждый день может видеть своего ребенка…

— И я серьезно! — Ирина смотрела на него, хищно сощурив глаза.

— Ну, хорошо! — психанул он.

У него есть гордость, и если он здесь лишний, то пусть она остается с чертом. А он уходит! Навсегда!

— Стой!

Но Дима не остановился. Он переоделся, собрал свои вещи, с чемоданами в руках спустился вниз. Но Ирина стояла в дверях, с примирительной насмешкой глядя на него.

— Я уже позвонила Гене, сказала, чтобы он молчал.

— А если я уйду? — спросил он.

— Тогда правда пойдет вразнос.

— Ну, хорошо, я остаюсь…

— Оставайся. И давай завтракать.

Дима добился своего. Он остановил процесс, который запустила Ирина. Но героем он себя почему-то не чувствовал.

Солнце уже давно взошло, утро все выгорело, стрелки часов показывали полдень, но Юля не хотела подниматься с кровати. Лежать бы так и лежать, пока не умрешь.

В дверь постучали. Это значило, что через несколько секунд дверь откроется сама по себе. Юля натянула одеяло до подбородка.

Дверь открылась, показался Вадим.

— Обед через час, — монотонно-бездушным голосом произнес он.

— Я не хочу.

Завтрак она пропустила и без обеда обойдется. Да, она объявляет голодовку!

— Александр Степанович подъедет.

— Плевать!

— Надо уважить человека.

— Ты и уважь!

— Зачем ты так? — обиделся вдруг Вадим.

На ее памяти это был первый случай, когда в нем прорезалось живое чувство.

— Как?

— Ну, влюбился человек в тебя, и что? От братвы спрятал… Ты его благодарить должна, а ты собак спускаешь.

— Хорошо, можешь передать ему спасибо.

— Сама скажи… Он к тебе с душой, и ты к нему с душой. Тебе от этого только лучше будет.

— Что лучше будет?

— Он тебя все равно возьмет. Не мытьем, так катаньем. А катаньем больно. Лучше нытьем…

— Самой отдаться?

Вадим кивнул.

— С душой? — продолжала Юля. — С душой не больно, да?

— Не паясничай, — качнул головой охранник. — Тебе это не идет.

— А что мне идет?

— Скромность. И покорность.

— И благодарность?

— И благодарность… Обед через час. Приведи себя в порядок и выходи к столу.

— А если нет?

В ответ Вадим вздохнул и глянул вверх. Так он обратил внимание на тучу, которая сгущалась у нее над головой. Молния еще не сверкнула, но все возможно, если Юля не изменит свое поведение.

Вадим ушел, а она повернулась на живот и зарылась головой в подушку. Если она уступит Александру Степановичу, ничего страшного не произойдет. Он всего лишь уложит ее на спину и спокойно сделает свое грязное дело. Всего-то!..

А если не уступит, ей вколют какую-нибудь дрянь, куда более сильную, чем ту, которую в свое время подмешал в кофе Рома. Уж она-то хорошо помнит, чем все это закончилось.

А еще Юлю могли посадить на иглу. Она слышала, как это делается. Наркоман за дозу мать родную готов продать, и Александр Степанович будет этим пользоваться. Сначала он втопчет Юлю в грязь, а потом выбросит на помойку.

Да, пожалуй, будет лучше, если она уступит олигарху по доброй воле. Раз-другой, а потом он к ней охладеет. А когда он оставит ее в покое, Юля вернется домой… Да, она вернется к мужу и к сыну. И будет замаливать грехи перед семьей. Хватит, нагулялась, пора возвращаться к нормальной жизни.

Юля оделась, привела себя в порядок, накрасилась и, когда Александр Степанович подъехал, вышла к нему.

Он поцеловал ей ручку, посадил за стол, на котором красовались ресторанные блюда. Но там не было свечей, и Юля обратила на это внимание.

— А где свечи? — с горькой иронией спросила она.

— А надо?

— Если это свидание, если оно должно закончиться постелью, должны гореть свечи.

— Ну, это не проблема, — разволновался он.

— Проблема. Для меня проблема лечь с вами с постель. Но я лягу, раз вы так настаиваете.

— Ну, не то, чтобы настаиваю…

— Настаиваете! — отрезала Юля. — И я сдаюсь. Потому что у меня нет выбора.

— Выбор есть всегда.

— Я не стану накладывать на себя руки, — качнула она головой. — Как-нибудь переживу. Но вы должны понимать, что за меня могут отомстить. И отомстить очень жестоко… Если вам не дорога ваша жизнь…

— Что?! — Александр Степанович едва сдерживал смех, глядя на нее.

И Юля не выдержала, из ее глаз хлынули слезы. Действительно, кто сможет отомстить за нее. Клим? Так уже скоро год будет, как они в разлуке, и за все это время он ни разу не дал о себе знать. И с Димой ничего не получилось… Нет, Клим не сможет отомстить, а Дима тем более…

— Ну что ты, не надо плакать! — В голосе Александра Степановича прозвучали отеческие нотки.

И это немного успокоило Юлю, появилась надежда, что ее не тронут. Когда слезы на ее глазах высохли, он предложил ей выпить. Отказываться она не стала. Не отступился он от своих планов, и не оставит он ее в покое, пока она не ляжет с ним в постель. И она сделает это, возможно даже по своей воле. Надо напиться в хлам, а там как пойдет…

Глава 19

Весна, посевная, то-се — работы, как обычно, невпроворот. Но работа Клима не пугала, в ней он находил утешение и даже покой. Юли нет, и только работа не позволяет ему потерять интерес к жизни.

Домой он вернулся поздно, затемно. Клавдия Петровна тут как тут, клокочет от возмущения, гневно машет руками. А в одной руке у нее глянцевый журнал.

— Юлька! Ох, Юлька!.. Ну как же так!

Клавдия Петровна хотела сказать все сразу, но это у нее не получалось, она сбивалась, хватала ртом воздух, а свои мысли пыталась донести жестами.

— Что там такое?