Паутина прошлого - Виктория Щабельник

— Вот уже несколько дней ты сам не свой, Лешка! Что с тобой происходит? — отец, выпустив автомобиль, закрыл ворота, и снова взглянул на сына, — ты меня беспокоишь.

— Я должен кое-что тебе сказать, — Алешка замялся. Почему-то рядом с отцом он всегда чувствовал себя маленьким мальчиком. Иногда эта робость просто бесила парня, но он ничего не мог с собой поделать. Батя никогда не поднимал на них с сестрой руку, любил и заботился, как мог. Он ни разу не сказал дурного слова про свою бывшую жену, хотя, Алешка это знал, ее предательство причинило ему боль. Только повзрослев, парень стал понимать, насколько его отец был, в сущности, одинок, хотя никогда не испытывал недостатка в женском внимании. Высокий, подтянутый, хорошо сохранившийся пятидесятишестилетний мужчина с густой шевелюрой темных волос. Однажды Алешка слышал, как одна соседка говорила другой, что просто млеет, когда он смотрит на нее своим взглядом темно-зеленых глаз. Тогда парня позабавили ее слова, но сейчас он все чаще задумывался о то, что будь у отца кто-нибудь кроме них с сестрой, ему было бы не так тяжело перенести то, что может произойти.

— Это касается твоей матери? — Владимир Сергеевич нахмурился, — знаю, ты тоже переживаешь. Но не стоит. Никто не сможет забрать у нас Таньку. Ты же знаешь, что она для меня значит, что вы оба для меня значите.

— Нет, батя, это другое, — Алешка снова замолчал, — я не решался тебе говорить, но знаю, что тянуть больше нельзя. Я сделал кое-что. Что-то плохое.

— Ты не способен сделать что-то плохое, — мягко возразил отец, — не хочешь сказать мне всю правду?

— Я не могу тебе рассказать всего.

— Что произошло? — Владимир Сергеевич положил руку на плечо сына, — ты же знаешь, что во всем можешь мне доверять.

— Знаю, — Алешка отвернулся, не в силах смотреть в эти добрые глаза. Его отец всегда поступал по совести, и никогда не причинял другим людям вред. А сын стал вором и убийцей. Как он сможет пережить такое?

Поколебавшись минуту, парень улыбнулся, и смело посмотрел на отца:

— Не переживай! Все это пустяки. Домой когда вернешься?

— Как обычно, хотя, если тебе нужно, могу пораньше на часок.

— Отлично! Там и поговорим. Бывай!

Покидая отца, Алешка обернулся, помахав тому рукой. Садясь на мопед, он словно что-то почувствовал и резко обернулся, но никого не увидев, успокоился. Он так и не заметил напряженного, обеспокоенного взгляда, устремленного на него со стороны лесополосы.

2008 год…

— Если бы камень все эти годы был у кого-то из нас, вряд ли он смог так долго это скрывать. Такую вещь нельзя просто спрятать. Рано или поздно о ней бы кто-нибудь все равно узнал, и тайна раскрылась. Пойми! В те годы мы нуждались в деньгах! Этот камень был нашим единственным шансом выбраться из этой дыры, и начать новую жизнь. Ради этого мы пошли на преступление, — я осеклась, и привалилась спиной к стене, отвернувшись от внимательно слушающего меня мужчины, — на наших руках кровь. Я не верю, что укради камень кто-то из нас, он смог бы это скрыть. Хотя, его могли просто продать…

— Его не продавали, это я знаю точно. За последние пятнадцать лет на рынке камней не всплыл ни один карбонадо с такими характеристиками. Даже если бы его раскололи, это все равно был бы он.

— Раскололи?

— Ты даже не представляешь, на что могут пойти преступники, чтобы замести следы.

— Но это же Странник! Он бесценен!

— Они могли решиться рискнуть и потерять несколько миллионов. Для того, кто пошел на убийство, это бы не составило труда.

— Не представляю, как можно было сделать такое! — искренне сказала я.

Он склонил голову набок, по-прежнему не сводя с меня взгляд. На этот раз я решилась и посмотрела на него, прямо, не таясь. Сейчас мне совершенно нечего было скрывать от него, и я могла позволить себе такую роскошь, как прямой частный взгляд.

— Надеюсь, что не представляешь, — наконец проговорил он, вставая, — думаю, тебе все же лучше лечь спать. Завтра будет тяжелый день.

Он уже вышел, а я все еще невидяще смотрела в пространство, прокручивая в голове наш разговор. Если он прав, то завтра действительно будет трудный день… Ложась в постель, я подивилась способности Харламова переключать мое внимание с одной болезненной темы на другую, не менее болезненную. Хотя, наша пикировка немного меня отвлекла.

С утра был снегопад, но к полудню снова выглянуло солнце и значительно потеплело. Кое-где на тротуаре виднелись лужи подтаявшего снега.

С утра звонил Мишка, но я не захотела с ним говорить. Просто, не была сил слушать то, что он мог бы мне рассказать. Не теперь, когда все мысли были заняты совершенно другим, мне не хотелось слышать его голос, думая о том, что, разговариваю с убийцей Алешки. С таким же убийцей, как и я.

На кладбище мы поехали вместе с Харламовым. Наверное, мне бы стоило возразить и не принимать этой заботы. Но я приняла и поблагодарила. В этот день, на кладбище, мне пришлось многое перетерпеть и со многим смириться, терпеливо дожидаясь, когда бы я могла вернуться домой и тихо поплакать, прощаясь с тетей навсегда. На миг меня покоробило от мысли, что я называю квартиру Харламова домом, но тут же отбросила все сомнения. Дом человека там, где он вынужден сейчас находиться. Разве не так я относилась к этому всю свою жизнь? Так зачем же именно сейчас что-то в ней менять?

Где-то в конце я почувствовала на своем плече чью-то руку, но даже не обернулась. К чему все это? Ведь оба мы знаем, что сейчас хрупкое перемирие между нами закончиться, и наши отношения снова вернуться в привычную колею. Когда у свежей могилы не осталось никого, кроме нас двоих, я повернулась к Харламову:

— Мне нужно забрать кое-какие вещи из ее дома.

— Не возражаю.

— И побыть немного одной, — встретив его взгляд, слегка потупилась и отвернулась, — Пожалуйста.

— Я тебя отвезу. Вернусь вечером.

— Спасибо. Ты так заботлив, — не смогла я удержаться, чтобы не уколоть.

Увидев, как его лицо снова стало мрачным, успокоилась. Теперь все так, как и должно быть. Мне не нужен сочувствующий и сопереживающий враг.

Как только я вошла в квартиру тети Клавы, на меня нахлынули воспоминания детства. Здесь я проводила много времени. Занимаясь, смотря телевизор, просто разговаривая с ней. Она знала столько интересного, была всегда терпелива и добра со мной. Я даже не представляла, насколько мне не хватало ее все эти годы. А теперь…

Я села на кухне, невидяще смотря в стену. Не ожидала… не хотела… не планировала… все должно было произойти не так. Я не предполагала, что эта смерть настолько выбьет меня из колеи, заставит почувствовать слабой и беспомощной. Но я не могу! Просто не могу отказаться от того, что задумала. Она просила отпустить его… Отпустить Алешку, но я не могу. Не смогу продолжать жить с этим чувством, пожирающим меня изнутри.

Услышав звонок мобильного, тут же пожалела, что взяла его с собой, но увидев, чей номер высветился на экране, поспешила ответить.

— Пашка? Что случилось.

— Ты не могла бы за мной приехать? — раздался его неуверенный голос. Вот чего никогда не было в Пашке, так это неуверенности. Что, в конце концов, происходит?

— Приехать за тобой? Разве тебе еще не рано выписываться?

— Понимаешь, — он на несколько секунд замолчал, — я не могу здесь больше оставаться. Ты приедешь?

— Приеду! — сдалась я, — и поговорю с твоим врачом. Вдруг ему удастся тебя образумить. Или с этой медсестрой. Юлей. Так ведь ее зовут?

— Попытка не пытка, — хмыкнул он. — Я тебя жду.

Я отложила мобильник на стол, и нахмурилась, не в силах преодолеть скверное предчувствие, нахлынувшее после нашего разговора. Почему Пашка позвонил именно мне? Не Мишке, не Никите, а именно мне. Возможно, он хочет что-то рассказать, но не решается сделать это в их присутствии? А может быть, он что-то заподозрил… что-то на счет меня. И прежде чем все сказать ребятам, хочет сначала выслушать меня, чувствует себя обязанным… Что же, можно строить предположения до бесконечности, но если я хочу побыстрее рассеять свои подозрения, нужно отправляться в больницу прямо сейчас.

XXI

Пришлось взять такси. Мне не хотелось, чтобы Пашка знал о моем альтернативном способе передвижения. Не прошло и получаса, как я подъезжала к больнице. Сунув водителю деньги, попросила его подождать. В конце концов, мне придется возвращаться назад, как только удастся отговорить приятеля от дурацкой затеи уйти из больницы на переломанных ногах.

Пашка был в палате, что меня совершенно не удивило — ходил он с трудом, тяжело опираясь на костыли и морщась от боли и неудобства. Синяки начали сходить, окрасив его лицо в тусклые оттенки синего и красного с желтыми пятнами по краям. Ну, по крайней мере, у него есть все шансы счастливо избежать обвинений в пытках, убийстве и сокрытии трупа. Окрыленная этой мыслью, я напустила на себя беззаботный вид и вошла в палату: