Третий брак бедной Лизы - Наталия Миронина

– Для кого?! Для себя? Но скажи, пожалуйста, чем она тебе мешает?! Она воспитанна, тихо себя ведет, даже слишком тихо – она по вечерам из своей комнаты даже не выходит! И подруги к ней не ходят.

– Еще не хватало…

– Ты в своем уме? Как можно расти ребенку без друзей!

– Кто сказал «без друзей»?! Пусть на улице с ними встречается или у них…

– Тихон, ты меня пугаешь!

Она захлопнула за ним дверь. Утюг, клетчатая юбка, белая блузка – все это стало вдруг расплывчатым… Лиза опустилась на стул и расплакалась. Она не слышала, как к ней подошла дочка.

– Мам, я могу у дедушки с бабушкой пожить, и с Борей, и с папой, когда он приедет. Мне даже так лучше будет. Только не плачь. Мы же все равно будем видеться.

Лиза всхлипнула и прижала Ксению к себе. Впервые со времени развода Лиза плакала при дочери. Она очень хорошо помнила наказ матери – дети должны видеть нас счастливыми – и никогда не давала себе воли. Но сейчас, когда и таиться смысла не имело, и душевных сил не оставалось, она рыдала на плече своего маленького ребенка.

– Мам, я там собрала вещи – теплые. Это если будут холодные дни, я папе сказала, но ты напомни ему еще. – Лиза звонила Элалии Павловне.

– Мне некогда, я занята, сама скажи, – прозвучали привычные слова. – Я сдаю материал.

– Хорошо, – кротко ответила Лиза, не хватало только спорить с матерью из-за ерунды.

– Вы будете на премьере?

– На какой?

– Господи, ты где живешь?! Новая постановка в Музыкальном театре имени Станиславского, я вам билеты оставила, Тихон обязательно должен быть, мне интересно, что он скажет…

– Мам, я не обещаю, у нас отношения сейчас не очень…

– Господи, Лиза, что ты со всеми ругаешься, нельзя быть такой склочной.

– Мам, я не ругаюсь, мне просто не понравилось, что он…

– Ну, что – он?

– Он сказал, что Ксении лучше пожить у вас. То есть она ему мешает…

– Глупости, ты, как всегда, все не так поняла, наверняка…

– Правильно я поняла, но разговор об этом сейчас не буду вести, я на работе…

– Лучше бы дочерью занималась, она у тебя растет, ей девять лет.

– Мам, а кто будет деньги зарабатывать на ее учебу и прочее. Ты же отлично знаешь, что Андрей особо помогать не может, Тихон денег не дает…

– А он и не обязан… Это же не его дочь!

– Я не говорю, что он обязан, я просто объясняю, для чего я работаю.

– Дочь упустишь – поздно будет. – Элалия Павловна повысила голос на том конце провода.

– Мам, зачем ты это говоришь мне? Вчера ты требовала деньги на новый забор на даче и говорила, что я должна уметь содержать недвижимость, сегодня ты негодуешь, что я работаю. И пытаешься запугать меня тем, что Ксения собьется с пути. Когда тебя слушать?

– Все время слушать.

– Мам, поверь, я делаю все, что возможно…

– Не знаю, не знаю… – Элалия Павловна повесила трубку. Заряд бодрости дочь получила.

Это лето было жарким и пыльным. Дожди ходили вокруг Москвы, заливали грядки с клубникой, множили комаров и лягушек, но в город не наведывались. Листва бульваров, трава, клумбы стали восковыми, словно экспонаты ботанического музея.

Лиза все чаще ездила на работу одна. Это полдень был тяжелым, утомительно-душным, а ранние часы были свежими и бодрыми. Лиза выбирала путь подлиннее – без Тихона она чувствовала свободу, не надо было притворяться заинтересованной, не надо было сдерживать себя в эмоциях, не надо было демонстрировать согласие. Тихон очень быстро раздражался, чувствуя инакомыслие жены, и разговоры на вполне невинные темы могли закончиться ссорой. Лиза рассматривала витрины, прохожих, забегала купить кофе, журнал. В офисе она появлялась раньше всех и к приходу подчиненных уже успевала многое сделать. В этой своей самостоятельности она черпала силу – отношения с мужем становились все сложнее и сложнее.

– Почему ты не ездишь со мной? – спрашивал Тихон.

Лиза отмалчивалась или придумывала объяснения – надо было в поликлинику заглянуть, на маникюр, в химчистку. Тихон смотрел подозрительно – по лицу жены он давно уже не мог ничего читать. Лицо Лизы теперь было невозмутимо-спокойным, казалось, ничто не сможет ее вывести из себя. Но эта мина не была чем-то специально придуманным – все, что делал или говорил Тихон, ее перестало волновать. Она больше не старалась оправдаться, когда он делал ей замечания или сердился. Она не радовалась цветам, которые он иногда, без повода, дарил ей. Она не предвкушала вечера вдвоем. Более того, она тяготилась его обществом. «Как это удивительно, Ксения на даче, и вот тебе счастливая семейная жизнь!» – думала про себя Лиза, слушая, как Тихон строит планы на неделю. Тут был и ресторан, и концерт, и прогулки. Лиза слушала и кивала. Но старалась под любым предлогом оттянуть мероприятие.

– Так мы сегодня вечером идем на концерт? – спрашивал Тихон.

– Что ты, я боюсь, как бы не запороли переговоры, надо задержаться.

Тихон на это очень злился:

– У нас работает столько сотрудников, и некому проследить за этим?!

– Просто речь идет о больших деньгах!

– Ну и что, мы за это им зарплату платим! – сердился Тихон.

– Ты сам меня приучил, что начальство должно быть самым сознательным!

– Господи! Я не для того фирму создавал, чтобы ночевать здесь, – гремел Тихон и уезжал домой.

Лиза с облегчением вздыхала – концерту с мужем она теперь предпочитала общество подчиненных и работу допоздна. Тем более что дома ее ждало недовольство Тихона. Лиза не могла себе признаться, что муж ее даже не раздражал, он ей стал просто неинтересен. Обаяние, мужественные манеры, деловые качества, которые раньше привлекали внимание, заслонились брюзжанием, мелкой склочностью и подчас откровенной грубостью. Совместная жизнь, как это часто бывает, сдула с супругов флёр показушной привлекательности, который напускают на себя иногда в период ухаживания. Со временем они расслабились и стали себе позволять небрежность, невнимательность, нетактичность. Но если у Лизы это была бытовая усталость, за которой проскальзывала привязанность к мужу, то Тихон, сбросивший яркий наряд ухаживающего самца, превратился в этакого семейного самодура. Лиза прекрасно понимала, что любовь – вспышка, вечной быть не может, что обижаться на Тихона, который вдруг перестал в ней видеть самую красивую и самую умную, смысла тоже не имеет.

Были редкие моменты, когда в Лизе вдруг просыпалась женская наивность, которая заставляла предпринимать попытки вернуть прежнее душевное единство. Но в них было больше отчаяния, чем здравого смысла. Тихон, вместо того чтобы откликнуться на движение ее души, напрягался и подозрительно присматривался к жене.