Длань Одиночества - Николай Константинович Дитятин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никасу стало жарче, чем обычно.
— Думать и делать, не одно и то же, — он уже знал, что окажется не прав.
— Неверно. Под тобой огромная, отвратительная тварь, созданная как раз таки мышлением и страстями. И она, эта тварь, теперь оказывает непосредственное влияние на вашу реальность. Думать и делать — две части одного замкнутого движения. Многомирье и Материя — они как сообщающиеся сосуды, в которых жидкость держится на одинаковом уровне. Усвой это, наконец, колумнист. Не зря же говорят, что за своими желаниями нужно следить.
— Господи, — вздохнул Аркас. — Какое неожиданное откровение. А я ведь всего лишь хотел узнать могу ли я здесь развлечься с Мишель Мерсье, испытывая те же ощущения, что и в Материи.
Альфа помедлил несколько секунд.
— Ах, это ты хотел узнать? Тогда отвечаю: можно. И даже без рук. Достаточно того, что тебе известен процесс.
— Спасибо, — отчетливо произнес Никас.
Беззлобно переругиваясь, они шли по колыхающемуся жиру.
К стоянкам образов старались не приближаться. Альфа говорил о них с легким, но неизменным призрением. Никасу они тоже не нравились. Бродяги провожали человека жадными взглядами. Их одинаковые костистые лица излучали тоску по чужому достатку.
Позади нарастало отчаянное кряхтение.
— Собираются в стаю, — послышался голос прима-образа. — Поняли, куда мы идем. Ускорим шаг. Нельзя, чтобы они были поблизости.
Орава алчущих образов все увеличивалась. Страшно было смотреть на их калечащие усилия. Чтобы поспевать за путешественниками, они развивали скорость, на которой начинались проблемы с ходовой частью. Никас старался внушить себе, что это простейшие сгустки мыслительной энергии неспособные на настоящие страдания. Это не особенно помогало, потому что кряхтение сменили вопли, стоны и мольбы. Игнорировать их становилось все сложнее.
А, прим, как назло, двигался чуть ли не бегом.
— Может нам пойти медленнее? — предложил журналист.
— Ведь и дураку ясно, — быстро заговорил Альфа. — Мы должны от них оторваться. То, что мы ведем их — неправильно. Это нарушает логику концепции. Кроме того эти доходяги могут нас выдать. Я что, не объяснил тебе план?
— Ты сказал, что нужно добраться до головы.
— Нам нужно добраться до головы так, чтобы тело этого не заметило. Нельзя, чтобы нас обнаружили раньше времени!
— Почему?
— Так будет лучше, поверь мне.
— Что это значит, черт возьми? Ты можешь говорить яснее?
— Нас повернут обратно вместе с этими парнями, если сущность разозлиться. А она разозлиться! Их счет скоро пойдет на сотни!
— И что?
— Никто не любит щекотку, Аркас!
Шкура вздрогнула как корабль, налетевший на риф. Никас упал и покатился по склону жировой ложбины. На дне ее скапливался густой пот.
Аркас заорал и вцепился в складку. Инерция развернула его; нога угодила в болото. Рыча от отвращения, журналист полез наверх. Подоспевший Альфа схватил его за локоть, и выволок на ровный участок.
Концепция рокотала и тряслась. Судороги проходили по ней сейсмическими волнами.
ХО-ХО-ХО!!!
— Ну вот, — сказал Альфа. — Теперь все стало очень плохо.
Шкура начала морщится и расползаться. На глазах троицы вырастали жировые горы и неслись вниз бездонные пади, в которые устремлялись ревущие потовые реки.
ХЕ-ХЕ-ХЕ!!!
Что-то массивное ударило в стену логова. Послышался далекий грохот и влажные шорохи, усиленные акустикой замкнутого пространства. Начался заметный крен. Концепция наползала на стену пещеры.
АААААА!!!
— Хватайся за что-нибудь! — крикнул Альфа.
— За что?!
— Проклятье!
Прим вытянул из рукава маленький крюк на тросике, и вонзил стальное жало в шкуру. Никас крепко ухватил протянутую руку. Горизонт пер вверх и загибался. Толпы жадных образов рассыпались. Отчаянно цепляясь за свои тележки, они вопили, пытаясь карабкаться выше. Никас наблюдал за этим с сожалением ровно до того момента, как один из преследователей не воспользовался бегущей вверх судорогой. Складки, разделяясь и сливаясь воедино, выбросили его наверх. Его и еще нескольких, но те оказались не так ловки. Загремели банки.
— Отпусти ботинок! — захрипел журналист.
— Никогда! — истерически взвизгнул образ.
— Колумнист! Почему у нас безбилетники?
У Аркаса перехватило дыхание. Образ вроде бы и не весил ничего, несмотря на свой багаж, но рука! Рука самого Никаса, которой он сжимал локоть Альфы, была скользкой от жира!
Их окатило мелким ручьем гадости. Кисельные массы неслись вниз, то тут, то там.
— Я выскальзываю! — просипел Никас, холодя от страха.
Внизу он увидал открывающееся дно пещеры. Тело сущности все ползло на покатую стену. Оно обнажало тысячи жующих ртов, которые поедали выделения. Никас в ужасе глядел на блестящие серые губы, которые скользили по голым деснам. Их были десятки, если не сотни.
— Жи-и-и-ир! — завизжал один из них, искательно шевеля языком. — Жир!
— Верни! Верни!
Через минуту кричали уже все. Поднялся невыносимый, почти ультразвуковой визг.
— Альфа! — едва различимо крикнул Никас, совершенно ошарашенный. — Застрели эту сволочь! Застрели образ! Я выскользну!
— Как я, по-твоему, должен это сделать?! — так же на грани слышимости возмутился образ. — Que je sois damné! Слышишь бульканье?
— Что?!
— Бульканье! Никас, это спазмы!
— Что?!
— Берегись! Пошло!
Журналист еще успел взглянуть наверх и скорчиться от отвращения, как его накрыла чудовищная рвотная сель. Образ мгновенно сорвался с его ноги. Никас понял, что все — конец. После такого выжить нельзя. Он уже не мог понять, держится ли за что-то или нет. Падает или застыл в этом потоке полупереваренного жира.
— Жир!
— Жир!
— Жир!
Человек едва смог прочистить глаза. Он стряхивал с себя потеки, бессильно корчась в серой луже.
— Никас! — вроде бы услышал он, прочищая уши мизинцами. — Колумнист!
— Ап-фр…
— Жир!
— Жир!
— Жир!
Пещера ожила. Никас полулежал, опершись на локти, и глядел на свиту концепции. Они прогрызли стены логова и теперь глядели на происходящее, извиваясь и суча хитиновыми лапками. Восторгу их не было предела. Они с благоговением созерцали истекающую рвотой сущность, которая уперлась членистыми ножищами в стены. Никас понял, что лежит на широкой бесформенной ладони, которая подхватила его как лавровый лист.
— ММММ, — неопределенно просипело чудовище. — Я что-то поймала, дети мои.
Черви льстиво захохотали.
Голос у Концепции был свербящий и тянущийся. Неразборчивый и влажный. Она раскатисто рыгнула, и обратила свое внимание на Альфу, который безуспешно подтягивался на скользком тросе. Медленно, раздражающе неторопливо, она поднесла к нему вторую руку, со следами ржавых перстней.
Альфа, оттолкнувшись, запрыгнул на толстый податливый палец. Он свесился вниз и помахал Никасу рукой.
— Ты как?!
— Я лежу в луже
