Золотой воскресник - Москвина Марина Львовна

– А второе?

– Что второе?

– Правило?

– Второе – я не знаю.

О новой постановке “Жизели”.

– В сумасшедшем доме, – рассказывает Регина, – Цискаридзе лежит, свернувшись, в позе эмбриона, и вдруг он поднимается – совершенно голый! А надо вам сказать, у нас мальчики очень хорошо сложены. Наш балет правильно развивает мышцы. Они совершенны – наши мужчины балетные. Длинные ноги, бедра… Хотя Рудик Нуреев был невысокий, с короткой шеей, без талии, но у него были очень длинные руки, что хорошо для поддержек.

– Представляю, как вас ревновал Асар.

– Почему?

– Вокруг вас такие красавцы…

– Ну, не знаю, во всяком случае, в старом альбоме я не увидела фотографии молодого Мессерера. Хотя он никогда за мной не ухаживал. Вот брат его – это да!..

– Я ем все без исключения – никогда никаких диет, – она говорила мне. – Положите мне, пожалуйста, четыре куска сахара. Мало, пойду еще положу, видимо, кусочки очень маленькие – несладко. Всегда ела что хотела и сколько влезет – если вечером не плясать…

В старом корпусе на втором этаже, от лестницы направо, по соседству в “Переделкино” жил поэт и переводчик Ян Гольцман. За все время мы и словом не перемолвились. В канун Рождества мне кто-то постучал. Ян стоял в коридоре в пальто, старой шапке меховой и держал замерзшие коричневатые яблоки, сорванные с яблони возле пруда. Так с тех пор я представляю Поэта – в шапке с зимними яблоками в руках.

Тишков – задумчиво:

– Не знаю, где сделать выставку – в Париже или Воронеже? Думаю, в Воронеже. Народ там сердечный – придут, обниматься будут…

В городе Мезени Юрию Иосифовичу Ковалю по недоразумению выбили зуб в очереди в магазине. Я сразу вспомнила первую фразу его “Самой легкой лодки в мире”: “С детства я мечтал иметь тельняшку и зуб золотой”.

– Тельняшка у вас уже есть, – говорю, – и золотой зуб уже не за горами.

– Да, – вздохнул он. – Правильно Цветаева сказала, что стихи всегда сбываются.

– Лёня! Я люблю тебя!

– Я тоже, – он отвечает позевывая.

Я говорю:

– Ты бы сначала зевнул незаметно, а потом бы ответил бодро: “И я тоже”.

А он:

– Это случайно получилось такое совпадение…

Даур Зантария:

– Давай, ставь точку и приходи. Или многоточие. Чтобы надо было задуматься. Сесть между трех точек и крепко подумать.

– Ага, – говорю, – как я соберусь, так ты сразу уходишь.

– Клянусь, даже если мой дедушка встанет из гроба и позовет меня – я останусь! А пока пойду перечитаю книгу “Моя собака любит джаз”…

В пустынной “Малеевке” поздней осенью мы жили с Серёжкой, а в номере напротив с маленьким сыном Сашей обитала некая Любовь Сергеевна.

– У нас попугай говорящий, – рассказывала Любовь, – у него довольно богатый словарный запас: “Петруша, Петечка…” А Сашу он почему-то зовет Сашка. Хотя у нас так никто его не зовет. Все зовут его Александр, Шура и Сашуля.

Юрий Коваль звонит мне после нашего с ним выступления по радио:

– Маринка! А ты не могла бы сделать точно такую же передачу про моих друзей – скульпторов Силиса и Лемпорта? А то им очень понравилось. Особенно Силису, потому что Лемпорт был в полуотрубе. Как они поют “Туфельки белые, платьице белое”! И я бы им подпел, вошел в кадр…

На Урале у Лёни в городке Нижние Серги пошли в гости к тете Кате. Она к нашему приходу пирогов напекла. А мы ей подарили банан. Она впервые встретилась с бананом.

– Только б их и ела! – радовалась тетя Катя. – Зубов-то нет!

– Вот видишь, – Лёня говорит Серёжке, – у тети Кати нет зубов. Это она конфеты в детстве рубала.

А та хохочет:

– Мы и не знали, что это!

– Ешь, пока не околе́шь! – потчует нас тетя Катя. – Чтоб потом сказали: “У тети Кати досыта пирогов наелись!” Вот эти сладкие – с конфетами, а несладкие – с солеными грибами и картошкой.

– Я лопну, – говорю, – и так уже четыре куска съела.

– Нипочем не поверю, – сказала тетя Катя.

А ее внук Вовка:

– Правда! Я считал!..

– Однажды я путешествовал по Енисею, – рассказывал Яша Аким. – И опустил письмо в ящик на столбе, к которому просто невозможно было подойти. На пустыре все заросло крапивой выше человеческого роста, даже моего! А ящик до того заржавел, я еле просунул в него письмо. Вот это была слабая надежда, что письмо дойдет, но – как ни странно – доходило!

Когда мы поселились в Уваровке, к Люсе полноводной рекой хлынули местные жители – просить на пол-литру. Пришел мужик в кепке, вежливо постучал и сказал:

– К вам можно? Здравствуйте. Ну – давайте знакомиться. Я – Толя Пиздобол.

– Вчера иду к себе на огород, – рассказывает Люсе старуха-банщица в Уваровке, – вдруг вижу, из прудика башка торчит.

– Ой, не рассказывай мне страшное на ночь, – замахала руками Люся.

– А ничего страшного! Это Нинка забралась по горло в пруд, стоит и протрезвляется.

Поругались с Лёней в гостинице в Красноярске. Лёня хлопнул дверью и ушел. Вечером вернулся и принес все, что я люблю: камень черный в голубых разводах с Енисея, книгу египтолога Лепсиуса Карла Рихарда “Памятники из Египта и Эфиопии” и две свежих слойки с сахаром.

Яков Лазаревич Аким:

– Тут позвали на телевидение с Валей Берестовым. И всю дорогу ведущий звал меня Яков Акимович Лазарев. Конечно! Если он в начале окрестил меня живым классиком, то можно не стесняться! Зато в конце, когда мы уходили, дабы нас как-нибудь задобрить, режиссер проводил до лифта и на прощание произнес: “Как приятно смотреть на ваши добрые лица”.

– Белла сказала: “Мозг все время думает о мозге”, – говорит Андрей Битов. – Так и я – все время думаю о мозге.

Евгений Попов:

– А о шопе?

– О жопе я забочусь.

– Ну что ты все жопа да жопа, – сказал Евгений Попов. – Скажи культурно: ass.

– В четверг мы идем в Кунцевский музей, – объявила Люся. – Кто хочет – может присоединяться!

– А что там хранится?

– Как что? Разные предметы Кунцевского района! А в пятницу, я не знаю во сколько, у нас экскурсия в музей фонарей. Это смешно звучит, но может быть очень интересно и, главное, бесплатно.

У Лёвы с Люсей гостил Люсин первый муж, полковник Юра Черных. Потом он уехал домой, и вдруг от него приходит Лёве ценная бандероль на 10 рублей.

– Что мне мог прислать из Казани муж моей жены – на десять рублей? – удивился Лев.

Отправился на почту и получил тубус. Там лежал свернутый в трубку ватман.

На ватмане Юра нарисовал Лёве златогривого льва и написал:

“Повесьте на стену или на дверях. Это я сам нарисовал.

Л. Б. Москвину от Ю. Г. Черных. Лето 1986 г.”

– Меня до сих пор мучает совесть, – сказала Ленка Книжникова, – как я бросила в тебя в восьмом классе Уставом ВЛКСМ…

В Юру Ананьева влюбилась девушка из Херсона. Писала ему письма, звонила, приезжала в Москву, ходила на его спектакли в Уголок Дурова и рассказывала у себя в Херсоне, какой у нее парень мировой – артист и дрессировщик!

Она там ковры на улице выбивает, ей кричат изо всех дворов:

– Лилька! Иди! Твоего Ананьева по телевизору показывают!

А Юра – мне, тревожно:

– Слушай, она думает, что я все время в блестках. А я – то в блестках, то сама знаешь в чем!..