Гнездо дракона - Ани Сетон

Джефф осушил свою кружку и отсутствующе улыбнулся. Он привык к ее ласковой ругани. Нет, время еще не пришло, размышлял он. Когда-нибудь фермеры действительно победят, но это будет достигнуто не бунтами и насилием. Мы боремся за демократию и должны пользоваться демократическими, методами. Наш путь — это выборы. Мы изберем на пост губернатора справедливого и честного человека.

Джефф встал, надевая шляпу и пальто, и вышел из дома, направляясь в тюрьму, где собирался, как мог, утешить своего друга. Пробираясь по шумным улицам, где на каждом шагу толпились люди в яркой форме, он думал о Николасе Ван Рине. Этот человек станет еще высокомернее, чем сейчас. «Черт бы его побрал», пробормотал Джефф. И он вторично ощутил бессильный гнев.

Ливингстоны и Ван Рансселиры в конце концов осознали, что идет война против арендной системы. Их самодовольство было поколеблено, они даже были напуганы. Но не Николас, вросший в свое превосходство, убежденный что ничто не в силах изменить мир, который он унаследовал, или угрожать его господству.

Полагаю, этот человек действительно опасен, размышлял Джефф. Помоги Господь тому, кто встанет у него на пути, если вообще найдется человек способный пробить его броню.

Затем он подумал о Миранде.. Восторженная дурочка! Упрямо цепляется за атмосферу порочной роскоши, притворяется, будто она аристократка, открыто поклоняется этому темному, непредсказуемому хозяину Драгонвика. Ее крылышки будут сильно опалены, прежде чем она вернется в родной дом. Все, что нужно ее гладеньким, беленьким ручкам, которые она так явно бережет, это честная работа и простой честный муж, который выбьет из нее всю дурь и даст ей полный дом детишек. Она достаточно здорова, хотя ей бы не помешало набрать мяса на свои кости, с раздражением думал Джефф.

В обычаях Ван Ринов было закрывать Драгонвик после нового года и переправляться вместе со слугами в Нью-Йорк, в городское имение. Но в этот раз Николас наложил вето на эти планы.

— Но почему? — обиженно спросила Джоанна. — Зимой здесь довольно скучно, и я не понимаю, зачем владеть городским домом, если мы не можем им пользоваться. К тому же, я хочу пойти в театр.

Был уже вечер и все сидели в Красной комнате. Джоанна, решив с пользой для себя использовать мастерство Миранды в обращении с иголкой, свалила на нее ворох новых салфеток для вышивания. Девушка сидела, рукодельничая, в дальнем углу у клавесина на маленьком прямом стуле, который постепенно в соответствии с неписаным правилом стал ее законным местом. Кэтрин уже была в постели. Этот вечер отличался от многих предыдущих вечеров, которые Николас проводил с ним, когда Джоанна зевала, читала что-то в журнале, вновь зевала, пока часы из золоченой бронзы не отсчитывали время отправляться спать.

— Эту зиму я предпочитаю оставаться в Драгонвике, любовь моя, — повторил Николас. — Если вам нужны новые наряды, вы можете послать за ними в город.

Крупное лицо Джоанны сморщилось и она облизнула губы.

— Но почему, Николас? У меня было так много планов.

Он встал с кресла, обошел большой стол и с легкой улыбкой поглядел на жену. Ее ноги в красных шлепанцах, которыми она выбивала какую-то раздражающую дробь по скамеечке для ног, постепенно перестали двигаться.

— Не может же быть, что это все из-за волнений. Вы сами говорили, что все кончено, раз Боутон в тюрьме, — настаивала она, но ее голос становился все тише. — И зимой здесь нехорошо. Я могу простудиться.

Николас сделал еле заметное движение рукой.

— Это было бы очень прискорбно, моя дорогая. Вы должны принять меры предосторожности. Но мы останемся в Драгонвике.

Джоанна заерзала в кресле. Под пристальным взглядом мужа она опустила глаза. На мгновение Миранде стало жаль ее чувство, которое сразу же растворилось в облегчении. Результатом их переезда в город было бы то, что ее обязательно отправили бы назад в Гринвич. Вряд ли они включили бы Миранду в свою нью-йоркскую жизнь.

И все же, почему я не хочу ехать домой? — страстно думала она. Что удерживает меня здесь? Она подняла голову и посмотрела на Николаса. Мягкий свет свечей отбрасывал тень на красные обои стен. Николас господствовал в комнате, как господствовал над обеими женщинами. Словно почувствовав ее взгляд, он повернул голову и взглянул на Миранду.

И вновь девушка ощутила слабое потрясение, от того, что на темном лице сияли такие светлые ярко-голубые глаза. Должно быть именно эта неправильность создавала эффект отчужденности, закрытых окон, за которыми нельзя было увидеть признаков жизни. По спине пробежал холод, но одновременно и очаровательное влечение, до того сильное, что если бы он протянул к ней руку, она бросилась бы к нему, совершенно позабыв о Джоанне и обо всех приличиях.

Вместо этого он наклонился и подобрал носовой платок Джоанны, упавший на пол, который с поклоном вручил жене.

— Спокойной ночи, леди, — мягко сказал он. — Желаю вам хорошо отдохнуть.

И он ушел.

Оставшиеся полчаса, пока не вошел Томкинс с вином и пирожными, хозяйка Драгонвика молча сидела в своем кресле, и ее глаза застыли на носовом платке, который лежал там, где Николас положил его на ее колени.

Январь и февраль прошли для Миранды замечательно. Река была скована льдом, дороги были почти непроезжи, и потому гостей не было. Внешне дни проходили монотонно, но Миранда так не считала. В Драгонвике нарастало напряжение. Странное чувство растущего ожидания, которое, казалось, не имело причины. Каждое утро она просыпалась в возбуждении, которое каждый спокойный зимний вечер отвергал. Изменений не было, и все же возбуждение возвращалось.

В середине марта начались вьюги и Джоанна оставалась в постели, все-таки подхватив простуду, которой так боялась. Звуки кашля и прочищаемого носа проникали даже через закрытую дверь огромной спальни. Миранда, проходя мимо ее двери по пути в классную комнату, увидела, как Магда вбегает в комнату с тазом горчицы и воды и кувшином горячего глинтвейна. Услышала, как Джоанна хриплым голосом капризно спрашивала, готовы ли уже поджаренные хлебцы.

Даже когда она больна, она не может думать ни о чем, кроме еды, презрительно подумала Миранда, и пошла вниз звать Кэтрин на урок.

Классная комната была ярко освещена огнем очага. Снег залепил все окна, хотя ветер дул с умеренной силой. Две светлые головки, льняная и янтарно-золотая, склонились над исписанной каракулями грифельной доской, когда неожиданно открылась дверь. В комнату вошел Николас, и округлившиеся глаза девочки повторили удивление Миранды.

— Рада видеть вас… кузен Николас, — запинаясь сказала она. — Мы… я только что поправляла подсчеты Кэтрин.