Польская литература ХХ века. 1890–1990 - Виктор Хорев

Политический роман и роман «интеллигентских расчетов» имеют общую идеологическую генеалогию и не замыкаются в рамках периода 1945–1948 гг. Они имеют свое продолжение и в первой половине 50-х гг., что позволяет говорить о единстве литературного процесса 1945–1956 гг. и рассматривать творчество некоторых писателей на протяжении всех этих лет в целом. После 1949 г. в этих жанрах, как и во всей литературе, нарастает облегченный схематический подход к освещению сложных процессов.

Одним из первых предпринял попытку расчета с пассивным, созерцательным отношением к жизни довоенной интеллигенции К. Брандыс в романах «Деревянный конь» (1946) и «Непокоренный город» (1946). В «Непокоренном городе» он рассказал об оккупационной жизни Варшавы, жители которой не склонились перед врагом, жили ненавистью к нему. Своеобразна композиция романа: эпизоды сопротивления оккупантам разных – и по социальному положению, и по политическим симпатиям – слоев населения составляют фон для переживаний и раздумий героя-повествователя, молодого интеллигента, постепенно начинающего ощущать себя частицей общества.

В четырехтомном цикле К. Брандыса «Между войнами» («Самсон», 1948; «Антигона», 1948; «Троя – открытый город», 1949; «Человек не умирает», 1951) сказались рецепты послевоенной партийной критики. В тетралогии судьбы героев иллюстрируют тезис о зависимости личности от общественных сил, определяющих ход истории. Стремление к объемному многоплановому повествованию с обязательным изображением всех классов и слоев общества, психология и поведение которых жестко детерминировано их социальной принадлежностью, привело, особенно в заключительной части тетралогии, к иллюстративности и схематизму.

Проблемы подлинности психологических реакций, психологической верности самому себе – в центре первого романа С. Дыгата «Боденское озеро» (1946). В годы войны С. Дыгат, имевший французский паспорт, попал в немецкий лагерь для интернированных французов и англичан над Боденским озером в Германии, в котором стражники обходились без зверств. Его роман – это роман не столько о лагере, сколько о польских мифах, закрепленных в национальном сознании художественной литературой, прежде всего романтической. Событийная сторона романа – флирт героя, недоучившегося студента с литературными наклонностями, с молодой француженкой, которая экзальтированно влюблена в «страдалицу Польшу», а заодно и в ее представителя, не скупящегося на красивые возвышенно патриотические фразы о «польской судьбе». Главное в романе не внешние события, а анализ определенного психологического типа, который сформировался в довоенной польской интеллигентской среде – с ее националистически-мессианистским культом Польши и польского народа-страдальца, официозным литературным и политическим романтизмом. В произведении Дыгата взаимно пересекаются психологический и иронический и даже сатирический планы изображения.

В следующем романе Дыгата «Прощание» (1948) герои, терзаясь разладом между своими ложными представлениями о себе и людях и реальным миром человеческих отношений, делают в конце концов определенный социальный выбор. «Прощание», как и «Боденское озеро» – это роман о психологическом, но и в то же время мировоззренческом бунте того же безымянного героя-повествователя против мещанского мира, в котором он вырос и воспитывался. Действие романа начинается накануне Второй мировой войны, заканчивается – освобождением Варшавы в январе 1945 г. В этих хронологических рамках показан процесс трудного расставания (на что указывает название романа) героя с миром довоенных имущих классов. Он восстает против пустословия, двойной морали, пошлых идеологических и этических штампов ненавистного ему окружения. Его бунт поначалу по-детски наивен, он как бы показывает окружающим язык и лишь много позднее, приобретя горький жизненный опыт (герой пережил Освенцим), он осознает необходимость в жизни подлинных нравственных ценностей.

К романам «интеллигентских расчетов» относятся и романы Павла Хертца (1918–2001) «Седан» (1948), Стефана Киселевского (1911–1991) «Заговор» (1947), А. Сандауэра «Смерть либерала» (1946) и др.

Событием в литературной жизни стало появление в 1946 г. романа Тадеуша Брезы (1905–1970) «Стены Иерихона» (первая часть дилогии, вторая часть, роман «Небо и земля», вышла в 1949–1950 гг.). Ему была присуждена самая авторитетная литературная премия того времени – журнала «Одродзене» за наиболее выдающееся прозаическое произведение, опубликованное после 1 сентября 1939 г. Своим успехом роман был обязан виртуозному психологизму писателя, как методу раскрытия морального и интеллектуального краха предвоенной правящей элиты. В 1947 г., отвечая на упреки в излишнем психологизме, Бреза так сформулировал свое творческое кредо: «Анализ умственного багажа людей, принадлежащих к самым разнообразным сферам, анализ конфликтов между ними и его художественное воплощение возможны только средствами и способами психологизма. Я сторонник реализма с той оговоркой, что нельзя трактовать реализм только как описание событий и внешнего мира, ибо такой реализм не может верно отразить мир, в котором кроме внешней стороны существует и сторона внутренняя»{101}.

Роман Брезы дает глубокий анализ крушения тех форм жизни, которые рухнули как библейские иерихонские стены при звуке труб. Его действие происходит в течение нескольких месяцев 1938 г. Политики молодого поколения стремятся оттеснить от кормила власти представителей старшего поколения, карьера которых связана с участием в легионах Пилсудского. Но вскоре, однако, выясняется, что конфликт между поколениями «верхов» основан не на принципиальной разнице идейных позиций, а сводится лишь к методам правления.

Роман построен из нескольких самостоятельных, не столько фабульных, сколько сюжетно-психологических линий, ни одна из которых не завершается, но которые пересекаются и взаимно дополняют друг друга. Бреза избегает описания событий, он представляет только их проекты или результаты так, как они отражаются в сознании или оценках героев, находящихся в данный момент в центре повествования.

Особую роль в романе играет описание большого бала – композиционное и проблемное средоточие романа. Эта центральная сцена, занимающая более трети романа, восходит к польской национальной литературной традиции. Начиная от «Бала у сенатора» А. Мицкевича, через «Свадьбу» С. Выспяньского, «Бал в опере» Ю. Тувима, бал в «Озими» В. Берента, в польской литературе бал, прием, раут являются местом принципиальных дискуссий о судьбах нации в переломные эпохи истории. На балу в «Стенах Иерихона» появляются все главные персонажи романа, которые вступают в различные политические, деловые и любовные отношения, беседуют, спорят, раздумывают. Их психологические портреты углубляются, дополняются их мыслями и высказываниями друг о друге, внутренними монологами.

Оживленная дискуссия вокруг романа Брезы была частью более общей дискуссии о целях и задачах литературы в новых условиях и об отношении к литературным традициям межвоенного периода. Сторонником политической интерпретации романа был Я. Котт, который видел в нем прежде всего «обнажение существа польского фашизма»{102}. М. Керчиньская упрекала Брезу как раз за то, что он не смог раскрыть «решающий для эпохи конфликт» (фашизм – коммунизм), который он свел «к психологическому конфликту поколений»{103}. Наиболее глубокая оценка романа принадлежала К. Быке: это роман «не столько политический, сколько роман о политике с акцентом на психологической мотивации»{104}.

Такой же характер имел и роман 3. Налковской «Узлы жизни» (1948, расширенный вариант издавался в 1950–1954 гг.). В нем повествуется о последних днях существования Польши накануне нападения на нее гитлеровской Германии и остро ставится проблема моральной и политической ответственности правящих кругов польского государства за национальную катастрофу. В центре первого тома романа – раут, данный министром иностранных дел Польши Беком в честь «видного заграничного гостя» (им был министр гитлеровской Германии Риббентроп). Раут этот действительно состоялся в январе 1939 г. Таким образом, повествовательная конструкция Налковской зиждется на реальном факте. Изображение раута позволило писательнице вывести на сцену хоровод представителей правящей элиты и в их суждениях про себя и вслух, в диалогах, а также в авторских комментариях вскрыть политическую слепоту правителей Польши.

Политические цели героев романа предстают в изображении Налковской как их личные эгоистические, часто корыстные интересы. Но писательница не склонна относить это лишь за счет их индивидуальных качеств – такими делают героев общественные отношения. Психологическая проблематика переплетается в романе с социальной и этической.