Возмездие - Фридрих Незнанский

—        Вы полагаете, нет никаких оснований? Какие у вас отношения с Новгородской?

—        Порядочный мужик о своих отношениях с женщиной, тем более с замужней женщиной, никому не рассказывает. Даже следователю по особо важным делам. Мы с Верой Павловной знакомы уже год, мы дружим. А все остальное никого не касается.

—        К сожалению, касается. Устранение нелюбимого мужа, вполне приличное наследство, на которое можно безбедно существовать с любимым, но ленивым человеком, — разве это не мотив? Разве в детективах такие мотивы не описаны?

—        Александр Борисович! Должен вам заметить, вы плохой психолог. Мне кажется, моя берлога вполне отчетливо говорит о том, что я человек абсолютно самодостаточный. Что меня все устраивает в этой жизни. И я слишком ленив, чтобы кого-либо убивать. Пусть даже не своими руками. Согласитесь, убийство — хлопотное занятие, чреватое к тому же возможностью лишения свободы. А я более всего на свете ценю именно свободу, понимаете? Свободу жить так, как хочется. Это выражается и в том, что я абсолютно не амбициозен — иначе я изо всех сил рвался бы наверх — на телевидение, например. Сценарии телесериалов — вы думаете, их сложно написать? Тьфу! Как два пальца... Извините за выражение. И знакомые люди, которые могли бы составить протекцию, в этой среде у меня есть. Но я не хочу быть рабом ни кретинов-продюсеров, ни чванливых мальчиков — руководителей телеканалов, ни режиссеров с сомнительными наклонностями. Ни больших денег, в конце концов. Также я не хочу быть рабом семейных уз. И Вера Павловна прекрасно это знает. Я не собираюсь жениться на ней и претендовать, таким образом, на ее наследство. Я даже в отдельной квартире жить не хочу. Меня вполне устраивает эта коммуналка, где есть старушка соседка, которая всегда нальет мне стакан молока, если я накануне перепил. А я всегда принесу ей хлеба из лабаза и лекарств из аптеки. Вера Павловна нравится мне как женщина, но она слишком состоятельна для меня. А я презираю мужчин, живущих за счет женщин, понимаете? Так какой же у меня или у Веры мотив убийства? В чем он состоит?

—        Вера Павловна была замужней женщиной. Ее супруг мог узнать о вашей связи. И вряд ли одобрил бы поведение жены. Он мог запретить ей встречаться с вами, мог быть помехой.

—        Господину Новгородскому было плевать на ее интимную жизнь, уверяю вас. Ему было важно соблюдение внешних приличий. А в этом отношении Вера Павловна вела себя безукоризненно. Мы берегли ее репутацию. И я намерен делать это впредь.

—        Борис Борисович, а что вы делали седьмого ноября?

Бондаренко рассмеялся:

—        Я думал, вы именно с этого вопроса и начнете наш диалог. Седьмого ноября я был за городом. В одной киношной компании. Мы уехали шестого вечером, а вернулись девятого. Если нужны свидетели, я составлю список.

—        Да, пожалуйста. Скажите, вам не знаком этот человек?

Турецкий показал фоторобот. Бондаренко повертел в руках листки бумаги, вернул их следователю.

—        Нет, эту даму в капюшоне я не знаю. Или, по крайней мере, не могу опознать.

—        У вас есть какие-нибудь предположения относительно убийства Новгородского? Может быть, Вера Павловна делилась с вами чем-то? Может быть, у него были враги?

—        Насколько я знаю, из квартиры похищены картины? Может, это и являлось мотивом?

—        На этой версии с непонятным упорством настаивает сама Новгородская. Но у нас есть основания предполагать, что хищение картин и убийство — это два разных преступления. С хищением мы, возможно, скоро разберемся. А вот с убийством — сложнее. И пока убийца не найден, Вера Павловна и вы — вы оба будете находиться под подозрением.

Александр помолчал, затем, доверительно склонившись к собеседнику, продолжил:

—        Я не должен был бы вам этого говорить. Но мы почти коллеги — я расследую убийства в жизни, вы — на бумаге. Так что я вам это сообщаю как свой — своему.

Бондаренко задумался, затем так же доверительно произнес:

—        Спасибо за то, что временно берете меня в свою компанию. Пока не уличили в жутком преступлении, — он рассмеялся. — Что ж, откровенность за откровенность. Видите ли, Вера Павловна лишь догадывалась, а я слышал от людей весьма сведущих, что ее покойный муж, господин Новгородский, был человеком нетрадиционной сексуальной ориентации. Среди богемной братии много геев, это не секрет. Они своих братьев по разуму из других социальных слоев, естественно, знают. Утверждается, что Георгий Максимилианович срывал цветы удовольствий на той же поляне. Может быть, на той же поляне имеет смысл искать убийцу?

—        Зачем же он женился? — стараясь не выдавать изумления, спросил Турецкий.

—        Как — зачем? Паблисити. Респектабельность. То положение в обществе, на которое он претендовал, предполагало наличие семьи, даже обязывало ее иметь. На чем строится предвыборная платформа их партии? Патриотизм, социальная защищенность, стабильность во всем: в экономике, в политическом курсе, в частной жизни. Семья как основополагающая ценность, как святыня — это из их предвыборных девизов. Новгородский должен был иметь семью. Он ее и заимел, как только решил идти в политику. Прикупил сразу и жену и сына.

—        Это звучит цинично.

—        Это и было цинично.

—        И Вера Павловна ничего об этом не знала?

—        Когда выходила замуж? Думаю, нет. По крайней мере, мне она говорила именно так. И не думаю, что лгала. А вот когда мы с ней познакомились, она уже догадывалась. Москва — город маленький. Какие-то слухи, шепотки, шуточки...

—        И как она к этому относилась?

—        Не знаю. Мы ее семейную жизнь не обсуждали. Она не жаловалась. А я не расспрашивал. Зачем мне чужие проблемы? Думаю, как спутник жизни он ее устраивал. Он был достаточно спокойным человеком, внимательным мужем. К тому же очень много времени уделял ее сыну, его воспитанию. Согласитесь, для женщины это очень важно.

—        Соглашусь. И что ее сын, платил ему любовью?

—        Да, Костя был очень привязан к Новгородскому. Но... Не знаю, поможет ли это вам... Когда они были в Египте, что-то произошло. Один раз, буквально на второй-третий день путешествия, она мне позвонила оттуда почти в истерике... Трудно было понять что - либо. Она была пьяна... И что-то все выкрикивала.

—        Что именно?

—        Что-то нечленораздельное, оскорбительное в адрес мужа.

—        А точнее?

—        Точнее я вам ничего сказать не могу. Она и сама ничего толком не объясняла. Только плакала и бранилась.

—        Странно. Уехала отдыхать вдвоем с сыном. Чем же ей муж насолил?

—        Вот именно... вдвоем с сыном, — задумчиво проронил Бондаренко.

—        А по приезде она ничем с вами не делилась? Чем же прогневил ее муж?

—        Когда Вера вернулась, как вы знаете, мужа уже в живых не было. Так что все претензии к нему остались в прошлом. Если они вообще были.

—        Вы не ответили на вопрос.

—        Нет, она мне ничего не говорила... Что-то голова у меня болит. Наверное, опять температура поднимается. Я, с вашего разрешения, градусник...

—        Мы, в общем-то, закончили. Благодарю вас. Если возникнет необходимость, я вас еще побеспокою.

—        Буду рад вас видеть.

—        Это я буду рад вас видеть. У себя в кабинете, — осадил хозяина Турецкий.

Глава двадцать пятая ОБОРОТЕНЬ

31 августа 1999 года

Дорогой Сереженька!

Как давно я тебе не писала! Как давно с тобой не разговаривала. Ты, наверное, думаешь, что я тебя потихоньку забываю. Это не так. Просто суета, множество всяких дел, хлопоты, хлопоты... И никак не сесть за дневник.

Вот и пролетело лето. Второе лето без тебя. Наши материальные дела не так уж плохи: в августе я и мальчишки съездили в Крым, в Коктебель. Я водила их по нашим местам, рассказывала о наших походах, пела наши песни. Митька немного успокоился...

С ним что-то произошло, Сережа. Не знаю, что именно. Вообще ничего не понимаю. Весь учебный год, который начинался для него так тяжело, шел по восходящей. Он все лучше и лучше учился, все увереннее себя чувствовал. Максимыч столько тепла, души, времени отдает детям — это просто удивительно! И особенно он привязался к Митьке, что как раз не удивительно — он ведь у нас замечательный мальчик. И Митька полюбил его, как отца. Как тебя, Сережа! Санечка изначально меньше переживал твой уход... А вот Митька — очень. На разрыв сердца. Я очень радовалась, что рана, связанная с утратой, потихоньку затягивается в его сердечке. Он хорошо закончил десятый класс. В июле ушел с классом в поход. И не рядовым членом экспедиции, а финансовым директором! Может, это первый шаг к будущей карьере олигарха? Смеюсь. Какой из Митьки олигарх? Последнюю копейку отдаст...