Джулия. Сияние жизни - Ева Модиньяни

Артемио говорил и говорил, рассказывая то, что сохранилось в памяти здешних жителей, а Джулия думала о том, что за все надо платить. Если хочешь, чтобы у тебя горела лампа, имей терпение выслушивать болтовню электрика.

– Ну вот, можете пользоваться, – сказал Артемио, включая свет. – Все в порядке. Еще надо что-нибудь поправить?

– Спасибо, больше ничего не надо, – ответила Джулия, со вздохом облегчения закрывая за ним дверь.

Она подошла к книжной полке и достала одну из толстых тетрадей, исписанных полудетским почерком. Это был дневник, который она вела здесь, в Модене, во время летних каникул.

«Сегодня мне исполнилось пятнадцать лет, – прочитала Джулия. – Я ненавижу весь мир и только Гермеса люблю больше жизни».

Почерк был аккуратный, ровный, видимо, она очень старалась.

Мысли ее вернулись к дневнику Джорджо, который она нашла в комнате сына после его отъезда с Лео и привезла сюда. Перечитывая по нескольку раз каждую страницу, она поняла, что мальчик ее бесконечно несчастлив.

Ей захотелось сравнить записи сына со своими в том же возрасте, чтобы попытаться понять мысли и чувства пятнадцатилетнего подростка. Но чем больше она думала о своем и его переходном возрасте, тем больше ощущала разницу между собой и сыном.

У Джорджо не было главного – уверенности в себе, поэтому он чувствовал себя неприкаянным в окружающем мире. Она не смогла воспитать его сильным, способным бороться за свою жизнь. А если она упустила одного ребенка, какое она имеет право давать жизнь другому? Джулия всегда боялась за Джорджо, и этот страх передался ему и сделал его слабым и беззащитным. Лео на прощание сказал ей: «Я приведу его в порядок». Но что он может сделать, если совсем не знает Джорджо? Как он преодолеет тягу сына к наркотикам?

Джулия очень надеялась, что до наркотической зависимости еще не дошло, а речь может идти пока только о возрастном психологическом срыве. Куря свой мерзкий чилим, Джорджо хотел доказать всем, и себе в первую очередь, какой он сильный.

– Дедушка, – спросила она вслух, глядя на фотографию Убальдо Милковича, – как бы ты поступил на моем месте?

Ей показалось, что дед улыбнулся ей из серебряной рамки.

– Надо смотреть правде в глаза. – Джулия могла поклясться, что слышит теплый, до боли родной голос деда. – Тот, кто старается спрятаться от проблем, только откладывает их решение.

Она не понимала, слышится ли ей голос Убальдо, или это она сама рассуждает вслух.

– В мире исчезли ясные ориентиры, нравственные ценности. Для теперешнего поколения все это высокопарная чушь. Я потерпела полное фиаско как мать. Могу ли я родить еще одного ребенка? Имею ли право брать на себя такую ответственность? И еще, дедушка, меня поцеловал один человек. Я позволила ему, хотя совершенно его не знаю.

Этот воображаемый диалог продолжался до сумерек. Держа перед собой фотографию, Джулия пыталась найти луч света, путеводную нить, чтобы выйти из пугающей ее тьмы страхов и сомнений. Вдруг ее мысли прервал громкий стук в дверь.

– Откройте, синьора Джулия, – услышала она голос маленькой Заиры, – откройте скорей.

– Что случилось? – испугалась Джулия, выскакивая на порог.

– Вам звонят из Милана.

Джулия со всех ног бросилась в сторожку. Только Амбра знала, где она находится.

– Джорджо? – крикнула она, схватив трубку.

– Нет, депутат Дзани, – ответила Амбра. – Он в клинике «Нигуарда». Кажется, дело плохо. Поезжай туда немедленно.

Глава 34

Сообщение о роскошном приеме на борту «Наутилуса» и о его неожиданном трагическом финале поместили все газеты. Фотографы запечатлели момент помолвки Марты Монтини с известным специалистом в области пластической хирургии Джеймсом Кенделлом и драматическую сцену, разыгравшуюся буквально через секунду: новоиспеченная невеста горестно склонилась над бездыханным телом своего жениха, сраженного сердечным ударом.

В самолете на пути в Италию Марта листала газеты и рыдала. Рыдала о несостоявшейся свадьбе, о несъеденном трехъярусном торте, о своей несчастливой судьбе.

Сидя рядом с матерью в салоне первого класса, Теа ловила время от времени любопытные взгляды пассажиров.

– Мама, пожалуйста, перестань, люди смотрят, – тихо попросила она.

– Ну и пусть смотрят, – сердито ответила Марта. – Плевать я хотела на этих болванов. Никто не может понять, как мне тяжело!

– Я понимаю твое горе, мамочка, но зачем выставлять его напоказ?

– Какое горе? Меня надули, в очередной раз надули! – Марта повернула к дочери возбужденное лицо. – Адвокаты этого сукиного сына Джеймса до нитки меня обобрали, ни гроша не оставили! Все досталось прежним женам и детям. Вилла в Антибе, квартира в Нью-Йорке, клиника в Лос-Анджелесе, яхта, деньги – все им, а мне шиш с маслом! Восемь месяцев изо дня в день, из ночи в ночь я терпела этого самовлюбленного зануду и в результате осталась с носом.

– Я думала, ты его любишь, – растерянно сказала Теа.

– Люблю? Ну конечно, я была без ума от него. Разве можно не любить денежный мешок?

– Твой цинизм просто чудовищен, – не сдержалась Теа.

– Я говорю то, что думаю. Можешь называть это цинизмом. Но лучше уж быть циничной, чем ханжой.

Теа видела, что мать все такая же, как и прежде, но она жалела ее. Когда после скоропостижной смерти Кенделла она рыдала у нее на плече, такая одинокая и беспомощная, Теа позвонила отцу.

– Папа, – сказала она, – я хочу взять маму к себе.

– Конечно, поступай, как считаешь нужным, – ответил ей Гермес, – но будь начеку. Ты свою мать хорошо знаешь, ей всякое может прийти в голову. Хотя после такого удара она, возможно, изменится…

Марчелло встретил их в аэропорту. Марта едва удостоила его кивком. Ей никогда не нравился этот голодранец с громкой фамилией, и в свое время она сделала все, чтобы разъединить их с Теодолиндой. Сейчас, конечно, если она будет здесь жить, придется держать себя в руках. Она могла бы устроиться и отдельно от дочери, но не хотела конфликта с Гермесом и отцом, которым дала слово никогда не возвращаться в Италию. Сейчас ее пугала перспектива одинокой жизни за границей, и она готова была на все, лишь бы остаться на родине.

Мать с дочерью сели в «Лендровер» графа Марчелло Бельграно и отправились в небольшое имение неподалеку от Кассано д'Адда.

«Фонтекьяра» – так называлось имение Теодолинды Корсини и Марчелло Бельграно ди Селе. На двух гектарах земли расположились большой крестьянский дом, две конюшни – одна, большая, для лошадей, другая, поменьше, для пони, – манеж.

– Добро пожаловать в наше поместье, – сказал Марчелло, помогая Марте выйти из машины.