Зигзаги судьбы - Сигизмунд Дичбалис

Мои друзья-американцы нам с Грудой в день нашей свадьбы подарили дружеский шарж

В соседней к базе деревне я снимал маленькую комнату. У окна стояла огромная глиняная посудина, которая была наполнена «законсервированными» яйцами. Да, Труда достала какой-то порошок, мы разводили его в воде и заливали заложенные в этот горшок яйца. Чуть ли не целый год у нас был запас «свежих» яиц. По выходным мы забирались в мою комнатушку, поджаривали дюжину яиц, пекли лепешки, запивая всё это американским кофе! Потом… мы забывали обо всём, что происходило за стенами нашей каморки.

Однажды, ко дню первой годовщины нашей свадьбы, собрались мы провести вечер в нашей уютной комнатке, полный романтики. Как и полагается, запасся я для этого дня такими яствами, как шоколад, пряники, конфеты, сливки к кофе и подарок для жены — зеркальце и гребешок в очень красивой коробочке. Всё это достал для меня знакомый американец, которому я чуть не сломал шею, обучая его приёмам борьбы без оружия.

Пришли мы в наш уголок, помыли руки, накрыли столик чистой скатертью, и я полез в сундук, стоявший в коридоре, за угощением.

Ага! Коробочка! Подаю её жене и слежу за её выражением лица. Понравится ли подарок?

Вижу, её физиономия выражает недоумение! Подхожу ближе, чтобы объяснить, что это прислали из Америки, новая мода, такого она ещё не видела. Смотрю — коробка пустая! С чувством растерянности лезу опять в сундук и нахожу только пустые упаковки от спрятанных туда яств!

После расспросов у хозяйки дома нашлась одна только гребёнка. Зеркальце и все яства как в воду канули! Она привела мальчишку-сына, смотревшего на нас, как собачонка, которую вот-вот прихлопнут. Ну, все стало понятным. Я загрузил сундук, а он «разгрузил» его. Каждому хочется хорошенького и сладенького, а тем более — десятилетнему пацану! Вот тут-то наш яичный запас и выручил нас. После обильной яичницы, вдоволь насмеявшись над случившимся, мы заснули.

Как фотограф-любитель начал я заниматься фотоснимками во время «фашингов» — немецкого праздника вроде русской масленицы. Большой зал, наполненный немцами, наполненными пивом. Они поют, танцуют, обнимаются и целуются. Каждому и каждой хочется сохранить эти весёлые моменты на память. Нужен фотограф! Нужны фотоаппарат, фотобумага, освещение для съёмки в полутемном зале. Где это найти?

Вот тут то и сработала моя жилка частника-предпринимателя, которую я развил, общаясь с американцами.

Обсудив с женой возникшую идею, мы отправились на нашем «Цундапе» в последний рейс к её знакомым за только что поспевшими вишнями. Вернувшись домой и, отполировав нашу машину до блеска, чуть ли не со слезами на глазах позвонил я знакомому немцу, давно уже умолявшему нас продать ему наш мотоцикл.

На вырученную сумму закупили мы всё необходимое для маленькой фотостудии. В одном углу родительского дома была тёмная каморка. Её я превратил в тёмную комнату для проявления фотопленки и печатания фотографий. После того, как были выставлены в окне ресторана портреты всей семьи, пошли заказы, Пришло предложение фотографировать на танцах, свадьбах, фашингах. Дело пошло в гору!

Но не суждено было мне стать знаменитым фотографом в Германии. Причин к тому было несколько. Мой друг Станислав давно уже уехал в Англию работать на шахте. Бывший мой командир, Феофанов, как-то узнал мой адрес и объявился одним днём в доме родителей жены. После того как ознакомился с моими условиями жизни, им было мне предложено… фотографировать и печатать порнографические сюжеты для продажи солдатам Красной Армии в Берлине (это, якобы, было нужно для установки контактов с целью шпионажа). Другой «случайный» знакомый начал просить у меня дать ему список всех членов «Союза Андреевского Флага» и других знакомых, бывших в Армии Власова — за хорошее вознаграждение, разумеется! Запахло «жареным»!

Всё это так сгущало обстоятельства, уже обострённые охлаждением «дружбы» между Советами и Америкой, что мне стало ясно — надо уезжать из Германии!

Об этом я часто говорил с женой и объяснял ей, что жить с немцами мне не по нраву. Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, был случай во время снимков на танцах, приносивших мне хороший заработок.

Подвыпивший верзила-немец подзывал меня сфотографировать его стол и сидевших за ним его друзей. Выполняя заказы предыдущих клиентов, танцевавших вблизи, я задержался.

Пинок в левое бедро чуть не свалил меня с ног. Обернувшись, я увидел перед собой нахальную харю немца, избалованного привычкой командовать. Забыв себя от гнева, я ударил его в челюсть своим «блицем» — лампой магниевой вспышки. Этот «блиц» я сконструировал сам, купить такое было невозможно. Он был сделан из куска тяжёлого углового железа и весил около двух килограммов. Ударивший меня лежал ничком с окровавленным лицом, и только вмешательство нескольких знакомых мне американцев с базы, бывших на этих танцах, спасло меня от расправы его приятелей.

Придя домой, я сказал жене, что мы уезжаем, куда глаза глядят. Посмотрев на меня ласковым взглядом, она, без лишних вопросов, сказала просто: «Я согласна».

Возможностей было хоть отбавляй! Англия, Австралия, Аргентина, Бельгия, Бразилия, Франция и Канада — все они нуждались в рабочей силе. Вопросами трудовой эмиграции занималась UNRRA — Администрация Объединённых Наций по вопросам помощи и восстановления. Надо было пройти медосмотр (никто не хотел набирать туберкулёзников или больных венерическими болезнями), проверку национального статуса (хотя на это теперь уже смотрели сквозь пальцы) и регистрацию по профессии.

Я уговорил жену ехать в Канаду — просторы, снега, леса!.. Фальшивые документы были оформлены друзьями-поляками. Будучи молодыми и здоровыми, мы спокойно ждали ответа на нашу анкету, поданную в местное бюро UNRRA.

Пришло приглашение на собеседование, пришло даже чересчур быстро.

Дело в том, что я посещал вечерние курсы университетского уровня и надеялся получить диплом инженера-строителя, с которым, казалось, моя жизнь будет обеспечена. Эти курсы, преподавателями которых были изголодавшиеся, но очень умные немцы (дооккупационная профессура, педагоги институтов, разрушенных бомбёжкой, академики и мастера архитектуры), были созданы как частное предприятие группой людей, не сдававшихся перед голодом, холодом и нищетой, господствующими тогда в послевоенной Германии. Нужно сказать, что и большинство студентов (человек тридцать) были тоже такими же. Мы не только учились, а и подкармливали наших учителей, кто чем мог. В наши сумки с тетрадями мы упаковывали всё, что могли достать или на черном рынке или просто «организовать» у американцев. При входе в классное помещение стоял ящик из фанеры, в который мы «разгружали» наши сумки. Колбаса, изготовленная под страхом штрафа знакомым фермером, свежий хлеб, сигареты, шоколадки и пончики, сахар и кофе, мыло или просто связка американских оккупационных купюр — всё это делилось между собой самими педагогами, и никто из них не знал, от кого пришла эта помощь. Кроме кофе! Это было зимой. Холодно и темно. Через КПП выезжает знакомый «Цундап» (тогда он у меня ещё был). На машине сидит знакомый парень из кухни при столовой. Ну, чего там проверять… Вахтёр машет рукой, и я, одетый в огромную шубу из овечьей шкуры, с воротником, как труба, просто задыхаюсь от кофейного аромата, исходящего из того же (бывшего) пуленепробиваемого жилета, с помощью которой мой друг Эрнст заплатил за мой мотоцикл. Сидя за партой в классе, я продолжал издавать этот дурманящий аромат, от которого у немцев кружилась голова. Все знали — если кофе, то это я постарался. Но, должен сказать, никто не предложил мне диплом досрочно в обмен на эту роскошь. Жаль! Пригодился бы!